Голодная дорога - Окри Бен. Страница 81

Он снова замолчал.

Я попытался пошевелиться, показать ему, что я его слышал, что слезы закипают в моей душе, но он сделал резкое движение, которое испугало меня. Я услышал впереди громкий голос. Но никого не увидел, кроме духа, который, пригибаясь, крался, воинственно покачиваясь с оружием в руках, к женщине. Многочисленные отражения духа и женщины схватились друг с другом. Дух ударил женщину, и вокруг меня зазвенела сталь. Дух нападал на женщину, пока золотая кровь не потекла из ее ран. Она стекала и превращалась в ослепительный щит. Затем женщина вытащила из тела нож и помахала им в воздухе. Неожиданно я увидел, как дух и женщина оба зеркально отразились в вечности. Они были повсюду, и каждое отражение было реально. И затем, словно через оконное стекло в ночи, передо мной медленно стало появляться лицо Папы. Он наблюдал за мной спокойными глазами, в то время как дух продолжал нападать на женщину. Они сражались на реке из стекла, на каноэ, они сражались в небе. И Папа мягко говорил мне на ухо, словно я был цветком.

– Мы – это чудеса, которые Бог создал для того, чтобы попробовать горькие плоды времени. Мы – это драгоценности, и придет время, когда наши страдания обратятся в чудеса земли. Небо – не наш враг. То, что жжет меня сейчас, обратится в золото, и тогда я буду счастлив. Разве ты не понимаешь таинство нашей боли? Мы выносим бедность, а значит, способны петь и сладко мечтать, и мы никогда не проклинаем воздух, когда он теплый, или плоды, когда у них хороший вкус, или свет, мягко танцующий на воде. Мы благословляем все даже в нашей боли. Мы благословляем все в тишине. Вот почему наша музыка такая сладкая. Она всегда остается в воздухе. Таковы, мой сын, эти скрытые чудеса, которые всегда трудятся, и только время сможет преподнести их нам как на ладони. Я тоже слышал, как поют мертвецы. Они поведали мне, что эта жизнь хороша. Они поведали, что нужно жить по-доброму, с огнем в душе и всегда с надеждой, сын мой. Чудо есть, и есть чему удивляться, а особенно тому, чего ты не можешь увидеть. Океан полон песен. Небо не наш враг. Судьба наш друг.

Встав на колени у кровати, он пел изумительные мелодии. Он рассказал в песнях истории о наших предках, которые покинули родные земли и поселились в странных местах; о дедушке, который семь дней воевал с духом леса и потом был избран Священником Храма Дорог; о богах, которые разделили мироздание на землю духов, землю людей и чистые миры небесных созданий, в каждом из которых отвели особое пристанище для храбрецов.

Затем он перестал говорить. Свет изменился. Время искривилось. У меня прямо перед лицом полетели искры от ударов ножей. Папа держал нож надо мной. Я услышал крик белой птицы. Женщина, размахивая оружием, золотым в зеркальных отражениях, сделала выпад и отрубила одну голову духа. Дух издал ужасный крик, совсем человеческий. Женщина отсекла его вторую голову. На меня начали падать перья. Кровь духа брызнула мне в лицо и на мгновение ослепила. И когда зрение вернулось ко мне, я увидел над собой Папу с белой курицей в одной руке и остро заточенным ножом в другой. Мама стояла, прислонившись спиной к окну, в окружении девяти голубых свеч и каури, разложенных сложным узором. Папа крепко держал курицу за шею и лапы. Кровь стекала по его рукам. В комнате была еще одна фигура, чья тень расширяла пространство, наполняя комнату ароматами диких деревенских святилищ. С торжественностью каменнолицых священников этот человек танцевал по комнате, помахивая гигантским веером из перьев орла, грозя отправить саму комнату в полет. Его кружащийся танец, пылкий и безумный, красные амулеты и каури, позвякивающие вокруг его шеи, стали пыткой для дважды обезглавленного духа.

Нож старой женщины с лапами львицы стал красно-золотого цвета. Одна из голов духа покатилась в зеркальную реку, и глаза на голове уставились в вечность отражений в мучительном изумлении.

Дух, вертясь во все стороны, завывая и кружась в смятении, бросился к каноэ. Оттолкнул его и поплыл по зеркальной реке, гребя по направлению к свету. Женщина бросилась за ним вдогонку, шагая по серебру с поднятым ножом. Папин нож, сверкая в отражениях, занесся надо мной, словно я был священной жертвой своего же рождения. Я закричал. Нож в папиной руке резко опустился, дважды разрезав воздух. Травник издал пронзительный крик. В тот же момент старая женщина настигла духа и взмахнула над ним могучим ножом. Папа разрезал горло курицы. Женщина отсекла последнюю голову духа. Дух беспомощно забился в каноэ, в то время как курица задергалась в конвульсиях. Травник затих. Голова духа, катясь по серебру, увидела себя отделенной от тела и так сильно закричала от ужаса, что поверхность реки треснула. Зеркала вдребезги разбились. Стало темно. Осколки и отражения запрыгали в моих глазах.

Глава 3

Мама сидела рядом, поглаживая мне веки. На стуле сидел Папа, лоб его избороздили морщины, а подбородок покрыла густая щетина. Полная бутылка виски стояла на столе. В воздухе плавали ароматы роскошных кушаний. Я широко открыл глаза и спросил:

– Где дорога?

Ко мне тут же подскочил Папа и пальцами растопырил мне глаза. Мама влила в них черную жидкость. Жидкость начинала жечь, когда я закрывал глаза, поэтому мне приходилось держать их широко открытыми. Травник ушел, но его тень и несколько орлиных перьев остались. Мама заставила меня выпить настой из горьких трав. Папа сделал надрезы бритвой на моей груди, на плечах и на лбу и приложил к ним жгучее лекарство. Я закричал, требуя еды. Никто не обратил на меня внимания. Я попытался вернуться в свое путешествие, но не смог закрыть глаза. Мама поила меня водой, апельсиновым соком и кормила кашей. Папа, оставаясь в тени травника, выглядел так, словно он не спал всю жизнь. Мама была такая истощенная и худая, такая красивая в своей печали, излучавшая свет от радости видеть меня живым, что я заплакал по ним обоим. Папа запел песню. Мама поглаживала мне виски. Я не ел две недели. Доктора уже объявили меня мертвым. Но по-настоящему я так и не смог покинуть мир живущих.

Глава 4

Меня подкармливали постепенно – с каши они перешли на более основательную пищу. Мама вложила всю свою любовь, чтобы приготовить мне самые восхитительные лакомства. Я не мог понять, откуда у них взялись деньги на изысканные супы из козлиного мяса и рыбы, перечный суп со свежим ямсом, овощные блюда, жаркое с ароматными перцами и ярко-красными омарами. Я стал почти тенью, очень похудел и был еще слишком слаб, чтобы передвигаться. Ходить было очень больно, ступни ныли, в глазах была резь. Каждую ночь от жидкости, которую закапывали мне в глаза, я спал очень поверхностно. Я спал с открытыми глазами, как кролик, когда ему нужно одурачить врагов. Папа бодрствовал возле меня каждую ночь, иногда его сменяла Мама. Свечи горели до самого рассвета.

Родители еще раз вызывали травника. Он исполнил ритуал и смотрел на меня с глубокой подозрительностью. Он сказал Папе и Маме, чтобы они были добрыми ко мне, не кричали, не били, не наказывали, не ссорились между собой, а также намекнул, что необходима еще одна церемония, которая разорвет мою связь с миром духов. Также он что-то сказал о важности поисков моих знаков, связывающих меня с миром духов, которые, по его убеждению, я прячу в тайных местах. Он говорил с родителями ночью, когда все думали, что я сплю. Я сразу же стал считать травника своим врагом. Он взял свой непомерный гонорар и, когда уходил, забрал с собой свою трепещущую тень.

Таким образом, долгое время родители разговаривали со мной нежно и обращались мягко, словно я только что родился. Когда я ел отборные кушанья, приготовленные Мамой, родители сидели напротив и смотрели на меня, улыбаясь. Мамины глаза стали яркими от радости и, что любопытно, от гордости. Папа наблюдал за мной, словно я был неким редким удивительным зверьком. Они умоляли меня есть больше, чем я хотел. Они покупали мне слабоалкогольные напитки, и Папа разделял со мной свое виски. И если у них встречались трудности, чтобы заработать деньги, если Папа страдал от унижений, таская тяжести, или ему приходилось зажимать себя в кулак, когда он просил деньги взаймы, если Мама уставала ходить по всему городу, расхваливая свои товары на запыленных улицах, они ничем не показывали своих страданий. В какой-то мере мое возвращение оказало большое влияние на всю нашу жизнь. Я чувствовал себя плохо, когда понимал, что умножаю их страдания, поэтому старался угодить им, бегал по их поручениям, мыл посуду, оставался дома, исправно посещал школу. Но они еще больше старались угодить мне и обижались, когда я брался за работу. В течение этого времени Папа подметал комнату, носил воду из колодца, всегда возвращался с работы в приподнятом настроении, был добр и нежен в отношениях с Мамой, часто ее обнимал и, садясь на свой стул, закуривал и пел звучные старинные песни предков.