Падение «черного берета» - Ольбик Александр Степанович. Страница 35

Одинец вытащил пакет и, подпрыгнув, отдал его Карташову. Отвинтив крышку, тот подключил к сканеру болтающиеся концы проводов.

Когда спустился вниз, он завернул прибор в целлофановый пакет и упрятал в лунке, поросшей травой. Сверху положил валявшийся кусок толя.

— Можем двигать дальше… — Карташов стал собирать чемоданчик.

— А когда будем слушать? — Одинец стоял с открытым ртом, не понимая действий своего напарника.

— В машине послушаем, сканер, который правильно называется АП — автоматический преобразователь, соединит телефонную линию интересующего нас абонента с нами… В данном случае, сигнал пойдет на мой и твой номера… Только ты будешь слушать, а я и слушать и записывать на магнитофон…

— Извини, Мцыри, ты что-то загибаешь… А если это так, то разреши спросить, где ты этой телефонизации научился?

Карташов изолентой приклеил провода к деревянной опоре и они стали почти невидимыми…

— Это сейчас умеет делать любой юный техник… А я эту технику освоил в разведшколе под именем трудовая колония… Там сидят такие Эйнштейны, которые нам с тобой даже во сне не снились… Впрочем, ты это и сам знаешь не хуже меня. А что касается сканера, то такая аппаратура сейчас продается на любом блошином рынке. Во всяком случае, таково мнение Брода…

— Идем, мне не терпится убедиться, что все это не фуфло… И если я хоть что-нибудь услышу, поверь, поставлю ящик коньяка и им же разотру тебе пятки…

От виллы они уже отъехали на порядочный кусок, когда телефон, лежащий рядом с Карташовым, запищал… Прежде чем поднести трубку к уху, Карташов подключился к портативному диктофончику, который находился в «бардачке».

В трубке немного потрескивало, но сигналы были отчетливые, и голос, который, наконец, прорезался, тоже звучал ясно и было впечатление, что кто-то разговаривает здесь, рядом, буквально за спиной…

Беседа шла между мужчиной, очевидно, Музафаровым, и женщиной. Баритона с уверенным контральто.

Мужчина. Я не могу сказать, что дело улажено на сто процентов, но шанс достаточно велик… Протез будет, хотя о сроках я пока не хотел бы говорить, да это и не телефонный разговор.

Женщина. Я вас понимаю и верю вам, но папа уже оправляется кровью… Медлить нельзя, каждая минута — это вечность для его состояния.

Мужчина. Но тогда вам надо было идти официальным путем, возможно, для человека такого уровня российская медицина могла бы найти подходящий протез…

Женщина. (После продолжительной паузы). Официально — это значит, что уже завтра вся Москва и вся Россия будет по этому поводу злословить и черт знает что нести… Вы же понимаете, когда в человеке заменен один сосуд или даже пять сосудов, это еще не трагедия, а когда заменены два органа… это уже, извините, серьезная реконструкция человеческого организма, на чем непреминет сыграть вся пресса… А это папу убьет, хотя он у нас и закаленный к газетным инсинуациям. (Пауза).

Мужчина. Я, как вы понимаете, сам заинтересован в быстрейшем исходе дела: будет здоров ваш отец, значит, и мое дело будет процветать… Мы, бизнесмены, народ корыстный и ничего просто так не делаем. А насчет конфиденциальности операции, могу сказать — секретность будет на моей совести. Никто ни о чем не узнает…

Женщина. Могу я успокоить папу и передать ему ваши слова?

Мужчина. Вполне. Я очень уважаю его и желаю ему добра и все мои поступки только этим и продиктованы…

Женщина. Спасибо вам… Мы с мамой исстрадались, не можем смотреть, как он каждый день мучается… Боли невыносимые, а принимать обезболивающие наркотики он наотрез отказался…

Мужчина. И правильно делает, наркотики — это дорога в никуда… .Так что ждите, это может произойти в любой день и в любой час.

Гудки. И тут же снова сигнал — это был Одинец.

— И все секреты? — разочарованно произнес он. — Я думал речь пойдет о ста труппах и ста миллиардах отмытых бабок… .Как ты думаешь, о ком тут шла речь?

— О какой-то довольно высокопоставленной шишки.

— И что теперь будем делать?

— А это не нам решать — что тут достойно внимания, а что нет… Главное, что техника сработала и ты сегодня мне ставишь ящик коньяку…

— Тебе и себе тоже… Упьюсь до чертиков.

Когда они вернулись в Ангелов переулок и вместе с Бродом прослушали еще раз кассету, Вениамин сказал:

— Кто это сработал? — он положил руку на магнитофончик.

Одинец, ухмыляясь, кивком головы указал на Карташова.

— Мцыри тире Кулибин…

— Продолжайте, орлы, в таком же духе… Когда теперь этот Иван Трофимович собирается выходить на связь с этой Татьяной Ивановной?

— Об этом не было сказано ни слова. Она в расстроенных чувствах и, видимо, ждет подачи от Музафарова… Насколько я понимаю, в их беседе есть что-то такое, что их объединяет и вообще я чувствую интригу… И об этом говорит откровенная маскировка в их разговоре.

— Передайте технику Валентину, пусть он записывает все телефонные разговоры этого Музафарова, — сказал Брод. — Ведь по номерам телефонов не проблема узнать адреса?

— Разумеется, не проблема, если, конечно, линия не связана с ФАПСИ, что в данном случае совершенно не исключается, — сказал Карташов. — И если это так, то доступа к абоненту у нас не будет…

— Ну и черт с ними, лишь бы это не были провокаторы… Я думаю, этому Музафарову можно доверять, — подвел черту под разговором Брод.

Однако в тот день все пошло по-другому расписанию. В дверь постучали и в кабинет вошел Николай. Обычно его невозмутимый вид сейчас был подвергнут какому-то незримому испытанию. На лице озабоченность, а в глазах нетерпеливые искорки.

— Веня, надо поговорить! — глядя на Брода, сказал он. Видно, на языке у него было что-то конфиденциальное.

— Не мнись, Никола. Здесь чужих нет.

— Дело не в этом…

— Тогда раскалывайся — что на душе?

— На стадионе «Локомотив» побоище. Болельщики петербургского «Зенита» схлестнулись с фанами «Спартака». Мы только что об этом получили сообщение от нашего человека…

— Так в чем же дело? Посылай два санитарных «рафика».

— Не получается. Блузман приболел, а его зам Семенов ехать наотрез отказывается. Послал туда только одну машину.