Демон - Олден Марк. Страница 47
Глава 7
Виктор Полтава родился в Японии в 1955 году — незаконный сын русского журналиста и токийской официантки. Старший Полтава был алкоголик и садист, он издевался над Виктором и его матерью, бил их кулаками и деревянной палкой с гвоздями. А еще он жег мальчика сигаретами. Женщина от избиений в конце концов потеряла слух к речь. Ее немота настолько взбесила русского, что он задушил сожительницу посудным полотенцем, за это его приговорили к пожизненному заключению. После неудачной попытки к бегству он совершил самоубийство, наевшись персиков с ДДТ.
Виктора воспитала его бабушка японка, она считала, что мальчик необычайно умен. Читал и писал он с четырех лет. Однако нормальным ребенком он не был. Жестокость отца и насильственная смерть матери оставили глубокие следы, ему остро не хватало родительский заботы. Со временем он сильно привязался к бабушке, но, за этим одним исключением, жил он впредь лишь ненавистью. Любил мучить животных, а все, связанное с сексом, вызывало у него страх.
Виктор и его бабушка жили в маленьком деревянном домике среди скопления старых домов у подножия холма, на котором стоял храм «Юсима» — в северной части Токио. Бога этого храма считают покровителем ученых людей. В экзаменационные месяцы зимы и весны Виктор наблюдал, как толпы студентов взбираются на холм, чтобы вымолить себе хорошие оценки.
Учеником в школе Виктор был совершенно невозможным, авторитетов не признавал, буйный характер проявлял постоянно. Учителя наказывали его за недостойное поведение, напоминая, что в Японии личные желания и прихоти должны подавляться ради общего блага. Японское общество основано на сотрудничестве и самоограничении. Успех или неудача в школе определяют, какой быть взрослой жизни. Будущее полностью зависит от школьных достижений.
Виктора такие указания сбивали с толку. С одной стороны, от него требовали, чтобы он стал неотличимым от японцев. Однако сами японцы не давали ему этого сделать. Те же самые учителя, кто призывал его к сдержанности, вместе с учениками высмеивали его как гайдзина, иностранца. Мать у него была японкой, но отец-то русский, значит, Виктор не совсем японец. Значит, гайдзин. Чужой.
Виктора злило, что дети в школе воспринимают его белую кожу и голубые глаза как уродство. Но в нации с почти стопроцентной расовой чистотой человек смешанного происхождения неизбежно выделяется и становится жертвой дискриминации. Люди смешанной крови и неяпонцы никогда не могут стать членами племени. Они обречены на существование за пределами огромной японской семьи.
Японские дети издевались над Виктором, потому что у него не было родителей, которые могли бы одеть его в красивую одежду и взять в синтоистский храм на Сити-го-сан, Праздник 7-5-3, когда дети благодарят богов за то, что они позволили им достичь этого возраста, и просят новых милостей. У него не было отца и никто не мог послать его на Праздник Мальчиков, проводящийся в мае, с его символами мужественности — игрушечными мечами, луками, миниатюрной древней броней — взятыми из феодального прошлого Японии.
Самым жестоким ударом бывало напоминание о том, что у него нет матери, которая отдавала бы ему все время и энергию, как принято у японских матерей. Никто не купал его, не рассказывал сказки, не одевал в чистую одежду, не ходил вместо него в школу, когда он болел, чтобы делать за него записи. Нет, не было у Виктора матери, которая могла бы сузить всю свою жизнь до размеров его мира. У него была только старая бабушка, а над ней смеялась вся округа. Она давно тронулась умом.
Звали ее Есано Акаси — стройная женщина с высоким лбом, глубоким голосом и странно расширенными глазами, седые волосы свисали у нее до колен. Многие считали Есано Акаси полубезумной, Виктор, однако же, находил в ее присутствии только покой. Когда он бывал перевозбужден, лишь она одна могла его успокоить, используя сочетание ласк, нежных слов и дыхания — она обдувала ему лицо и шею. А если он страдал от депрессии, бабушка усаживала его у своих ног, поглаживала по волосам, развлекала сказками о сверхъестественном, древними азиатскими мифами.
Есано Акаси посвятила свою жизнь оккультному, поэтому ее заклеймили ведьмой и колдуньей. Еще девочкой она была мико, храмовой служанкой, посвященной богам. Она носила белое кимоно и красную рубашку, исполняла священные синтоистские танцы. Помогала жрецам в древних синтоистских ритуалах, продавала талисманы посетителям храма. Японцы всегда использовали детей на работе в храмах, считая, что дети являют чистоту души и помыслов. Дети — наследие богов.
Но когда Есано Акаси выросла, в ней произошла резкая перемена. Она стала чрезвычайно тщеславной и проявляла непочтение к храмовым властям. Ее уже не удовлетворяла роль служанки. Теперь она требовала, чтобы служили ей, относились как к божеству. «Не желаю больше падать на колени перед стариками, — заявила она. — Пусть они поклоняются мне.»
Ее родителей, людей очень религиозных, донельзя расстроило умственное расстройство дочери. Они умоляли жрецов освободить ее от злых духов, спасти, пока она не погубила себя. Наша дорогая Есано попала в лапы какого-то злобного существа, и только божий человек способен ей помочь. Но не успели еще жрецы приступить к ритуалам очищения, как стало известно, что Есано соблазнила молодого жреца, сына высокопоставленного правительственного чиновника. Скандал вышел крупный, под угрозой оказалась репутация храма и семьи жреца.
Молодой жрец покаялся в своей вине и обещал стереть позор, который навлек на храм и семью, что и сделал: сжег себя в публичном парке. У его матери произошел инфаркт, отец уволился с государственной службы, обесчещенный. Есано Акаси, беременную матерью Виктора, изгнали из храма — храма «Юсима» — и запретили когда-либо там появляться. Родители отказали ей в какой бы то ни было помощи и объявили, что у них больше нет дочери.
Чтобы заработать на жизнь себе и дочери, Есано стала мико-медиумом, а правительство эту профессию считало незаконной. Мико-медиумы были официально объявлены шарлатанами. Якобы общаясь с духами, они обманывают невежественных отчаявшихся людей. Жрецы их чурались, не отводили даже малейшей роли в религиозных церемониях. Этим фальшивкам, говорили они, нет места среди истинно верующих.