Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов - Ольденбург Зоя. Страница 51

Гильом Пюилоранский рассказывает [131], что во время перемирия Раймон VII, находясь в Каркассоне у Амори де Монфора, позволил себе сомнительную шутку, пустив слух, что его арестовали; его свита в испуге разбежалась, а оба графа хохотали над этим вместе. Говорили, что Раймон VII «любил посмеяться», но был ли Амори столь же смешлив? Могла ли стать предметом розыгрышей для двадцатипятилетних парней та война, которой их отцы отдали и свои силы, и свои жизни? Раймон побеждал без злобы, Амори защищался без отчаяния, они знали друг друга с детства и, прожив более 15 лет в атмосфере крови, жестокости, мести и предательства, должны были устать ненавидеть. И не они одни.

Перемирие не переросло в настоящий мир, обе стороны обратились к королю Франции, и совет по этому поводу должен был состояться в Сансе. Но Филипп Август, к тому времени уже тяжело больной, умер 14 июня 1223 года, не успев принять в нем участия. Его сын, занятый неотложными делами, связанными с восшествием на отеческий престол, ничего не смог решить и ограничился тем, что послал Амори субсидию в 10000 марок. Война продолжалась. Положение Амори стало столь критическим, что, несмотря на помощь старого архиепископа Нарбоннского Арно-Амори (который, забыв о старой ненависти к Монфору, отрядил часть имущества своей Церкви, чтобы дать возможность молодому Монфору расплатиться с солдатами), он смог удержать возле себя только 20 всадников, по большей части из старых отцовских соратников. Ему пришлось заложить свои французские домены, поскольку никто не хотел одалживать ему деньги, да и заботился он в основном о том, как обеспечить себе отступление.

Довольные, что наконец избавились от Амори, графы Тулузы и Фуа 14 января 1224 года заключили с ним соглашение. Они обязались уважать нравы и имущество тех, кто в ходе войны вступил в сделку с Монфором, не трогать гарнизоны, оставленные им в Нарбонне, Агде, Пен д'Альбижуа, Вальзерге и Термесе; Каркассон, Минерва и Пен д'Ажене оставались за Монфором. Амори де Монфор вывез из Каркассона во Францию тела отца и брата; он настолько издержался, что по дороге ему пришлось оставить торговцам Амьена за залог в 4000 ливров своего дядюшку Ги и нескольких рыцарей. Сразу после его отъезда Каркассон был взят графами и отдан юному Раймону Тренкавелю, сыну Раймона-Роже.

Тренкавель-младший вошел во владение своими доменами под ликование народа: через 15 лет после резни в Безье окситанские земли вновь обрели своих старых сеньоров (или по крайней мере их сыновей), и народ смог поверить, что вернулись времена былой независимости.

2. Крестовый поход короля Людовика

Однако ничего не вышло. Эта независимость была не более чем призрак. Юридически ее поставили под сомнение и Церковь, и династия Капетингов, и практически отдали на откуп новой войне, которую опустошенная, обескровленная страна вынести не могла.

Чтобы залечить раны, Лангедок нуждался в 20-30 годах мира, а ему дали едва три года передышки. Да и передышки по существу не было, потому что над головой снова нависла угроза следующего крестового похода. В начале 1225 года (через год после отъезда Амори) папа Гонорий III стал энергично убеждать французского короля снова принять крест. Переговоры между королем и папой растянули приготовления к походу. Теперь это была уже явная торговля вокруг зон влияния и гарантий на будущее. Оба, однако, понимали, что столь успешно начатое предприятие должно быть доведено до конца, и чем скорее, тем лучше, пока противник не опомнился.

Король откликнулся на призыв папы, поставив следующие условия: индульгенция для его крестоносцев, угроза отлучения для всех, кто посягнет на его владения в его отсутствие и для тех, кто откажется пойти с ним или поддержать его финансами; он просит у Церкви двухгодичную субсидию в 50000 ливров в год; папа должен назначить легатом архиепископа Бургундского и окончательно лишить владений графов Тулузских и Тренкавелей и ввести короля во владения их доменами.

Папа колебался, рассудив, что король только и думает, что расширить свои владения за счет Церкви; граф Тулузский, ослабленный, да и к тому же отлученный от Церкви и непрестанно чувствующий угрозу как со стороны Церкви, так и со стороны короля, мог бы больше пригодиться в папской игре, чем могущественный король Франции, и надо сказать, что здесь папа не ошибался. Если для Церкви такой король, как Людовик Святой, был нежданной удачей, то его внук Филипп Красивый докажет в Ананьи, что слишком мощная и централизованная Франция вовсе не желает быть вечно «солдатом Господним». Гонорий III предвидел более серьезную опасность, чем возрождение ереси. Озабоченный судьбой Святой Земли, не желая отправлять в Лангедок все боеспособное французское рыцарство, папа не терял из виду истинной цели альбигойского крестового похода: он пытался заставить графа Раймона, под постоянной угрозой очередного вторжения французов, самого преследовать еретиков.

Король, увидев, что папа расположен договориться с Раймоном, заявил, что в таком случае его больше не касаются вопросы ереси. Получив признание, граф пожелал доказать Святому Престолу свою добрую волю и на Соборе в Монпелье в августе 1224 году поклялся преследовать еретиков, изгнать рутьеров и возместить убытки разоренных Церквей наравне с графом Монфором, если таковой обязуется отказаться от своих претензий.

Папа явно не удовлетворился обещаниями Раймона и боялся прогневить короля Франции. Поэтому он затянул переговоры и в конце концов объявил о созыве Собора в Бурже, где аргументы обоих претендентов на графство Тулузское выслушают представители Церкви. 30 ноября 1225 года в Бурже собрались 14 архиепископов, 113 епископов, 150 аббатов из всех провинций севера и юга Франции. Ясно, что жюри из прелатов не могло решить вопрос в пользу Раймона VII, отлученного от Церкви и находящегося под подозрением в потворстве ереси, и его дело было проиграно с самого начала.

Собор под председательством кардинала-легата Ромена де Сент-Анжа ограничился тем, что собрал досье на обоих противников и выпроводил графа Тулузского, отложив решение на отдаленный срок. Как и в те времена, когда легаты отказались выслушать оправдания Раймона VI, прелаты Буржского собора искали всего лишь легального способа обвинить Раймона VII, не выслушав его. Нельзя было давать ему публично подтвердить те гарантии, которые Церковь от него требовала и которые он готов был выполнить. Епископы сомневались в чистоте его веры, а король не хотел рисковать потерять свои права на Лангедок вместе с правами Амори.

Таким образом, сентенция об отлучении Раймона VII, графа Фуа и виконта Безье прозвучала в отсутствие заинтересованных лиц 28 января 1226 года. В это же самое время Амори де Монфор продал королю Франции свои права и титулы, и король наконец стал легитимным хозяином Лангедока, при полном согласии Церкви исключив настоящих сюзеренов.

На этот раз речь шла не о крестовом походе, объявленном с церковных папертей и с высоты соборных кафедр. Крестовым походом все это лишь именовалось, на самом же деле король Франции шел на провинцию завоевательной войной, а создание легального повода для завоеваний потребовало от него более или менее утомительных дипломатических демаршей. Вполне возможно, что вся эта торговля присягами, полученными, предложенными, отвергнутыми и проданными, сама по себе не имела никакого значения и даже будучи санкционирована Церковью, лишь подтверждала права сильнейшего. И вовсе не ненависть к ереси заставила короля требовать церковной поддержки, как моральной, так и финансовой. Он не принял крест, пока не вырвал у папства официального признания своих полных и безоговорочных прав на южные земли. Он пытался давить на Церковь, как Церковь давила на него.

Для этой завоевательной войны Людовик VIII намеревался извлечь все выводы, обещанные Церковью солдатам Господа, а также добиться церковных субсидий. С такими козырями на руках ему удалось собрать внушительную армию. Несмотря на большую численность, блестящую экипировку и сильный корпус рыцарей, армия не отличалась ни единством, ни особенным энтузиазмом. Став личным делом короля, Лангедокская кампания уже не вдохновляла ни фанатиков, ни честолюбцев. Чтобы заставить баронов принять крест, король был вынужден пригрозить тяжким наказанием тем, кто откажется выступить. Даже клир был недоволен, поскольку его обязали отдать на крестовый поход десятую часть своих доходов.