Галактики как песчинки - Олдисс Брайан Уилсон. Страница 12

Смешно. Суть меня реального все ещё во мне, но было что-то непостижимое, когда я был ребёнком. И оно все ещё не исчезло и является истинно моим. Это единственное, что я могу сам осознать. И если бы не моя ворчливость, то давно бы отбросил мысли об этом ничтожном. Но, если оно существует помимо меня, оно может существовать и после меня.

Что есть я? Как мне это узнать? Немного плоти, которая все ещё наслаждается теплом солнца. Если бы это было во мне, чтобы достойно закончить свой жизненный путь!”

Он поднял голову и уставился перед собой; мышцы его лица напряглись, помогая сосредоточиться взгляду старческих глаз.

Ялеранда внимательно следил за ним.

Сложив руки пирамидой, он поднёс их к глазам и сквозь тёмное отверстие смотрел на старика в седле. Движением пальца в пирамиде он разрезал фигуру старика так, что голова его отделилась от плеч.

Не предполагая, что он подвергается такого рода гильотированию, старик обозревал раскинувшуюся перед ним долину. Долина Яблонь, густо покрытая зеленью, простиралась по его левую руку. Через долину бежала река. Словно гвоздями, прибила она свои многочисленные ручьи к окружающим склонам. За рекой раскинулась деревня. Кое-где на улицах появлялись редкие жители. Вдали, словно застывшее, паслось стадо.

Чан Хва любовался раскинувшейся перед ним панорамой.

По правую руку старика лежала выжженная земля, и он думал о ней, как о прошлом, где все живое уничтожено и обожжено, как дно котла. У людей в руках находилось оружие уничтожения, под стать руке Бога. Ничто не выживало. На этой земле пролегали безжизненные русла рек, где высохшая грязь напоминала черепки битой посуды. Рядом с высохшим руслом застыли тела двух древних машин с изъеденными ржавчиной корпусами.

“Это схема нашей жизни, начертанная божественной рукой” Люди должны приходить сюда, на Увядший Профиль, чтобы увидеть это и задуматься обо всём сущем. Должна прийти и моя дочь, Кобальт. Ей следует подняться сюда, дабы увидеть две стороны человека, выбитые на этой земле, — тёмную и зелёную”.

Старик вздохнул.

“Навсегда ли выжжена эта земля? Навсегда ли выжжена эта тёмная сторона человека? Нет, наверное, не будет возрождения. Человек должен быть ближе к Природе”.

Он снова почувствовал, как в нём зашевелилось то необъяснимое, что не давало ему покоя на протяжении многих лет. Сила этого размытого чувства шла от бытия — Природы.

“Кобальт не понимает… Ей хочется видеть человечество сильным всегда. Если бы я мог попасть в будущее, как смог я прийти из прошлого, я увидел и знал, и у меня нашлись бы силы, чтобы предупредить Кобальт и её поколение. Это — последний шаг, который я сделал бы прежде, чем кануть в Лету”.

Пальцы мальчика вновь скрестились и вновь разделили старика.

Но этого Чан Хва не знал. Тем не менее он беспокойно заёрзал в седле и оглянулся. Образ любимой и своевольной дочери встал перед глазами.

“Кобальт, когда ты состаришься, — а я молю, чтобы время не коснулось тебя, — но, если уж это произойдёт — любовь твоего отца всегда будет рядом с тобой. Я уйду, но любовь моя останется”.

Он осторожно слез с лошади и вытащил из баула припасённую снедь. Окончив трапезу, вытер рот шёлковым платком. Уложил пожитки обратно, взобрался в седло.

— Пошёл, Кожаный! — подстегнул он коня.

Долина скрылась из виду. Человек и лошадь медленно спускались в бесплодную долину, огибая огромные валуны и поднимая клубы древней пыли. По-видимому, они спускались к громадному кратеру, диаметром в сотни миль, основанием которого и служил Профиль Увядания. Земля здесь напоминала коросту. Продвигаясь к безжизненному руслу реки, они прошли мимо машин, сцепившихся в смертельной схватке.

“…действия на удержание Флеа… самообразующийся жестокий слой Р Уровень, период ликвидации и Локвуда пятьсот сорок шесть. Превышение пятьсот сорок один… действие на удержание…”

“…слепая сокращённая разведка территории, разведывательные параметры пятьдесят семь восемь один девять ближний вектор семь семь два восемь один шесть… Карательные меры, карательные меры…”

“…ноль. Контрдействия…” — трещали и булькали их голоса.

Всадник продолжал свой путь к руслу.

В отдалении, как одинокий ястреб, шёл мальчишка.

Слой пепла стал тоньше, а потрескавшаяся сухая грязь смешалась с песком. Снова стали попадаться деревья.

— Почти уже дома, Кожаный, — сказал Чан Хва. — Деревья уже никогда не станут лесом.

Впереди показались островки зелени. Аккуратные изумрудные насаждения, обнесённые оградой. Когда человек и животное приблизились, зелёная зона начала меняться, расплываясь, как изображение в увеличительном стекле, затуманенном дыханием.

В воздухе витали миражи: словно огромные взаимопроникающие кубы из ничего. Реагируя на приближение существа, молекулярная пелена начала расти в воздухе, словно заиграли, заискрились сотни фонтанов. Молекулы двигались, переливались, туманились, застывали и образовывали отражающие поверхности, одна за другой, выравниваясь и формируясь, очерчивая контуры стен летнего дома Чан Хва. К тому моменту, когда всадник подъехал к дому, стены его перестали быть прозрачными.

Медленно въехав вовнутрь, Чан Хва окликнул жену — Вангуст Илсонт. Оставив Кожаного в стойле, он отправился разыскивать её. Воздух, подобно зимнему солнцу, обволакивал и бодрил.

Вангуст давала указания двум слугам. Она отпустила их, вышла навстречу мужу и положила свои нежные ладони на его загрубелые руки. Они спарили свои дыхания, осторожно отработав его от грудного до брюшного, пока их сердца не стали биться в унисон.

Паутина времени легла на некогда красивое лицо. Когда-то резкие и грациозные движения опутали нити времени. Лишь глаза оставались по-прежнему молодыми.

Леопардица Койли стояла в ожидании своей хозяйки, глядя глазами, полными любви.

И только когда их пульсы смодулировались до ритма Пасанарады, Вангуст осторожно высвободила ладони, которые утонули в мягкой шерсти большой кошки.

— Я тебя не видела целую неделю, Оплот. Это слишком долго для нас. Без тебя бег дней прекратился. Каким был предмет поисков на сей раз?

— Поисков? Разве это точное слово? Размышления, моя любовь. Вопрошение самого себя. У меня так мало будущего, что приходится волноваться за будущее других людей.

Она обняла леопард иду и прошептала ей на ухо:

— Койли, пойди разыщи Кожаного и составь ему компанию.

Когда зверь удалился, Вангуст пригласила Чан Хва присесть на скамью.

— У тебя нет причин для беспокойства. Я знаю, что ты переживаешь из-за Кобальт, а через неё — за весь мир. Он всегда обновляется, и одними переживаниями тут не поможешь. Будь спокойнее. Он попытался улыбнуться.

— Не щади меня. Тряси меня, делай так, чтобы я рычал, как гончая…

Он не закончил фразы, понимая, как она должна подействовать на мальчишку, который весь путь следовал за ним и даже проник в дом. Сжав в кулаки свои слабые руки, он пристально вглядывался в жену, улыбаясь и вопрошая до тех пор, пока она, наконец, не вымолвила:

— О, мой Хва! Я в отчаянии. Мы что-то делаем не так. Наверное, только философски можно объяснить все то, что происходит с нами в течение многих лет. Ты — одинок, я знаю. И одинок был всегда.

Он покачал головой, сухо рассмеявшись.

— Одиночество! Ты придаёшь слишком много значения одиночеству. Это не так страшно, как тебе кажется.

Ему казалось, что когда-то они уже вели подобные беседы. Но к чему-то важному так и не пришли.

— Да, я одинок. Но это не имеет значения. Вся деятельность человечества с истоков его истории направлена на создание средств общения, с тем чтобы избежать одиночества. Животные не чувствуют себя одинокими, поэтому им не нужны средства связи, машины. Человеческое одиночество происходит от его знания — жизни…

Улыбаясь, Вангуст покачала головой.

— Это не так. Ты проецируешь себя на все человечество и не понимаешь его. Динамизм мира связан с соперничеством, толкотнёй, с большими делами и предприятиями…