Змеиный камень - Олдмен Андре. Страница 10
Братцы согласно загудели и помахали для храбрости кинжалами. Потом туранец предложил обшарить покойника.
– У него должны быть драгоценности и золото во рту, – сказал и направился к алтарю. Он уже протянул руку к лицу обмершего со страха Шелама, как вдруг сморщился и помахал перед собой ладонью.
– Фу-у! Воняет… Видать, уже разлагаться начал.
– Не трогай, – сказал Ахбар, – мне пришла мысль получше. Если это судья, в его доме сейчас справляют поминки. Раз его сюда принесли, значить родственники с мертвым простились, а по всем обычаям после этого надо выпить. Ну, сами хозяева, может быть, особо наливаться не станут, все же утром им сюда возвращаться, но слуги и сторожа налакаются точно. Пока наследники будут придаваться горю, заберемся в их закрома и набьем мешки.
Снова в лунном свете блеснули лезвия ножей и раздались возгласы одобрения.
– На обратном пути заглянем сюда опять, тогда и посмотрим, что припас нам судья, – заключил вожак. – А сейчас по древнему обычаю принесем мертвецу свои обеты, чтобы предприятие наше увенчалось успехом.
– Какие еще обеты? – спросил обладатель тонкого голоска.
– Кривой прав, – сказал туранец, – если перед делом пообещать что-нибудь мертвецу, удача, считай, в кармане. Клянусь задницей Бела, если мне повезет, я выбью почтенному судье все зубы и унесу их с собой на память!
– А я заберу все кольца, – подхватил тонкий, – иначе не видеть мне солнца и не ласкать женщины!
Ахбар поклялся единственным глазом, что разденет судью догола и отдаст его платье нищим.
Так как все ценности были уже поделены, остальным разбойникам осталось принести обеты дважды лягнуть покойника в голову, отрезать ему пальцы и пересчитать ребра. С тем они и удалились, гогоча и похлопывая друг дружку по спинам, очень довольные, что Ахбар уговорил их завернуть на шамашан. Умный у них все же вожак, хоть и сволочь.
Когда смех разбойников стих за оградой, киммериец выбрался из своего укрытия и валкой походочкой приблизился к алтарю. Ши лежал безмолвно и недвижно, задрав к звездам синий нос и бороду из конских волос.
– Не помер, крысеныш? – позвал варвар.
Губы Ловкача разлепились, изо рта вырвался едва слышный свист.
– Да ты и вправду воняешь! – Конан зажал одну ноздрю пальцем и скривился.
– Ты… ты… – забормотал Ловкач, – меня… бросил…
– Сам говорил – убирайся. Обгадился, храбрец?
– Нет, спасибо Шейху… Но газы все вышли. Ты хотел, чтобы меня убили?
– Хотел послушать, что скажет Кривой Ахбар. Я знаю этого ублюдка. Он из ЭрШуххры, и молодцы его, видать, оттуда же…
– Но ты должен меня охранять!
– Ничего я не должен. Пусть тебя петухи охраняют. Или вороны, которые разговаривают.
– Прости, Конан! – взмолился тут Шелам, содрогаясь всем телом и снова роняя с глаз залитые воском и медом лепешки. – Со страху я лишнего наболтал… Не покидай меня, о тигр отваги и скала доблести, не дай проклятым разбойникам выбить мне зубы и отрезать пальцы!
– Ладно, не скули, – киммериец сменил наконец гнев на милость, – зубы у тебя гнилые, никто на них не позарится. А вот нам кое-что перепасть может. Думаю, Ахбар со своими шакалами вернется не с пустыми мешками. Вот тогда и поговорим.
И варвар снова уселся возле траурного алтаря и взялся за опустевшую на половину фляжку.
6. Стигийская магия
Страшные дела творятся ночью на погостах, это все знают. Возле костров на привалах, в душных караван-сараях и в уютном тепле домашнего очага, рассказчики пугают друг друга ледянящими кровь историями об оживших мертвецах, безголовых призраках и съеденных младенцах. И клянутся в их подлинности Белом, Деркэто, Эрликом и его пророком Таримом, Птеором, Ашторехом или Ястрибиным богом, – в зависимосте от того, под небом какой страны звучат эти рассказы – и вздрагивают потом во сне от жутких кашмаров, и вс акивают, и пьют вино, раку или настой перечной лианы, чтобы забыться, чтобы отпустило страшное…
Кумовья Кариб и Ассарх немало наслушались подобных историй, так что еще вчера никто из них и мысли бы не допустил отправиться ночью на шамашан. Однако, когда наследники судьи стали скликать в свидетели желающих присутствовать на таинстве, обещенном учеником стигийских магов, в душах почтенных торговцев началось настоящее ристалище: страх сощелся с любопытством и трезвым расчетом. Страх в конце концов уступил, хотя и затаился где-то в темных глубинах сознания, готовый вырваться на ружу при первом удо ном случае. И одолело его даже не столько любопытство, сколько расчет: кумовья смекнули, что те, кто окажется рядом с братьями в столь ответственный момент, смогут расчитывать на особое благоволение нового судьи.
В тайне Кариб и Ассарх ожидали, что Бехмет щедрыми посулами заставит свидетелей услышать то, что ему выгодно, но старший брат хранил молчание и как-то очень уж любовно поглядывал на таинственного Дарбара, с которым провел некоторое время в отдельной комнате, пока иные угощались за счет братьев вареным рисом с изюмом и аренджунским вином. Угощались славно, поминая почтенного Раббаса и желая его душе легкого полета на Серые Равнины.
Когда занялась третья свеча, желтобородый объявил, что время пришло, и наследники покойного в сопровождении слуг, десятка стражников и дюжины свидетелей отправились по лунной дороге на погребальный холм. Шли в молчании, освещая путь масляными фонарями: не смотря на щедрые возлияния, гнетушее чувство владело всеми.
Северянин встретил процессию возле ворот. На вопрос Бехмета все ли в порядке, он молча кивнул головой и повел пришедших к алтарю. Длинный синий нос Козлиного судьи блестел в лунном свете, как ледяной торос в пустынях Ванахейма.
Дарбар расставил людей полукругом шагах в двадцати от алтаря, потом достал из принесенного слугами сундука четыре медные курительницы и разместил их по углам возвышения. Извлек и надел черный плащь с кровавой подкладкой и высоким воротником, на голову – темную корону с семью зелеными камешками. Потом вынул из сумки небольшую коробочку и стал сыпать на землю какой-то светящийся порошок, очерчивая им круг возле своих ног. Покончив с этим занятием, желтобородый взял в руки книгу в сафьяновом переплете застыл, подняв глаза к звездному небу.
Ветер трепал султаны на шлемах стражников, нес по шамашану легкую пыль, сверкавшую в лучах луны тысячами холодных искр.
– Чего он ждет? – шепнул Ассарх на ухо куму, потея от страха.
– Светила наблюдает, – так же тихо отвечал Кариб, чувствуя, как холодные струйки бегут по занемевшей спине. – Знака ждет…
Где-то далеко в степи протяжно закричала неведомая птица.
Тотчас что-то пыхнуло в курительницах, из многочисленных отверстий в медных стенкам повалил бледный дым. Дарбар раскрыл книгу, пристально вглядываясь в пергаментные страницы.
– Дамбаллах! – возгласил он громовым голосом, заставившим людей вздрогнуть и невольно попятиться. – Иссмакариоль! Пта схру паттеш!
Дым шел все гуще, зеленоватые клубы столбом поднимались вверх, к каменной крыше алтаря и, обогнув навес, призрачными змеиными кольцами возносился к ясному ночному небу. Заволновались жертвенные петухи в клетках, захлопали крыльями, заскребли коготками…
– Сеттамантхара ой бастарргазан!
Что-то затрещало позади алтаря, и сонм ярких сполохов метнулся во все стороны. Толпа шарахнулась. Некоторые попадали, запутавшись в полах халатов, стражники судорожно ухватились за рукояти сабель.
– Всемогущий Отец Тьмы, кто предписал всем созданиям молиться Тебе и воздавать славу, – громко, нараспев заголосил желтобородый, – молю Тебя послать мне душу этого человека, чтобы он возгласил мне охотно, верно и с готовностью то, что я у него испрошу… Hagio o Theos Iscyra Athata Paracleta!
Жуткий вой донесся вдруг откуда-то из-за спин толпы. Дарбар вздрогнул и чуть не выронил книгу. Он оглянулся, ища источник звука, и, если бы кто оказался в этот момент рядом, то смог бы заметить в его глазах страх.