«…И я увидел другого зверя», или два года в Кремле - Олейник Борис Ильич. Страница 32
Неужели ради этого легло костьми несколько поколений? Неужели ради этого шли на Соловки и в Мордовские лагеря лучшие из лучших, чтобы в который уже раз, ощущая в руках реальную независимость, забыв трагические уроки прошлого, снова вцепиться в петельки один одному и, хищно поглядывая налитыми кровью глазами на вожделенную булаву, в который раз — не приведи, в последний! — наяву узреть эту выстраданную независимость… журавлем в небе?!
А может, все же наконец опомнимся и отложим до лучших времен политические и прочие амбиции, хотя бы на период укоренения и укрепления Державы? Она же ведь еще совсем юная и хрупкая и растет не в теплице, а в окружении соседей, не все из которых радуются ее первому цветению. Или кто-то хочет, чтобы сработал третий вариант «або-або» Ивана Багряного:
«Для найменше ж стійких було б ще трете „або“.
Це вимушений перехід до диспозиції навітньої якоїсь російської власовщини, чи якоїсь іншої форми російського великодержавства. I то порядком захисту свого життя»?
То есть, не ровен час, снова придет уже опасно знакомый и знаемый нами «третий». Не надо испытывать судьбу, панове-товариши, тем паче на фоне ядерных боеголовок!
Тех же, кто, нарушая элементарные нормы, пытается учить в нашем же доме, как нам жить, какого иметь президента и правительство, встречу словами Ивана Багряного:
«А тим часом закидаеться на те, що Україна таки обійдеться без їхнього проводирства. Це з кожним днем стає все реальнішим фактом, таким же незаперечним, як двічі по два — чотири».
Более разумно, уча, вместе с нами, сообща учиться, как на реальном, а не умозрительном грунте, исходя из традиций и исторического опыта, строить Независимую Соборную Украину.
Если Президент, Парламент и Правительство решат эти проблемы оптимально, соборность Украины гарантирована. А при единстве ее народов нам не страшны любые испытания. Ибо все звезды и расположение планет благоволят нам на восхождение к вершинам цивилизации своим, независимым путем. И мы можем гордо, на весь мир провозгласить не только «ще не вмерла Украiна», а — «вічно жити Україні i її народам!»
Это письмо глухой тоски и боли впору бы заканчивать в полуразрушенной часовне у заброшенного кладбища, в мертвенном мерцании луны, под леденящие стоны и хохот совы…
…Но стоит медово-золотистый день сочного, уже заматерелого лета. Стоит полдень лета.
Кто-то сказал, что тени исчезают в полдень… нет, как раз в полдень тени, умаляясь, приближаются к объектам, их отбрасывающим. То есть они настолько уплотняются, что обретают почти физические свойства самих объектов, и по ним уже можно «читать» первоисточник.
Вот и мы по ним читаем новую печальную повесть временных лет и дней наших. Что же мы задумывали, и что у нас вышло?
Замысел был высокий и достоин восхищения: перестроить все здание нашего общежития. Прежде всего, разломать всевозможные надстройки, пристройки, укромные «загашники» и мрачные застенки, которые за более чем семидесятилетие изрядно деформировали первоначальный проект. А, может, и вовсе возвести новый дом, но на первоначальном, нерукотворном фундаменте социальной справедливости, отвергающей эксплуатацию человека человеком. То есть, построить правовое государство, где бы личность была защищена всей мощью законов, а государство работало на человека. И где бы никогда не возродился культ непогрешимого вождя, который обошелся нам невосполнимыми жертвами.
Но у нас было особое государство — многонациональное. Декларировшееся как союз равных, оно превратилось в загон, где надсмотрщики с нагайками по-коршуньи бдительно следили и хищно вылавливали тех, кто пытался заявить хотя бы малейшую претензию на Богом дарованное национальное достоинство. И отцы перестройки пообещали, что и это превозможем, что мы обретем реальную независимость, и создадим совершенно новый союз народов — Содружество Независимых Государств. И как же нам было, истосковавшимся в авторитарном, унитарном загоне, не поверить этому счастью?! И мы в очередной раз поверили.
Но в состоянии эйфории то ли забыли, то ли в спешке недосуг было спросить у отцов, а имеется ли у них, кроме прекрасных замыслов, если и не проект, то хотя бы план действий? И только когда уже от старого строения остались одни руины, мы вдруг вспомнили, что крестьянин разбирает старую хату только после того, как возведет новую. Мы же сделали наоборот, и теперь копаем землянки.
И сколько же нас, не единожды тяжко страдавших за свою наивную доверчивость, — сколько же нас еще учить истории?! Почему мы опять забыли предостережение Достоевского о «натуре» человеческой? Откуда у нас эта детская неразборчивость: раз человек красиво говорит, значит, он и дело сделает красиво? И почему мы, повидавшие виды, уверяем себя, что говорящий красиво, так же и мыслит благородно? Почему мы, исходя из своего горького опыта, не единожды обманутые, не вспомнили, что за благородными речами может скрываться низменная личность с темными помыслами?
Ныне, стоя на руине с переметной сумой, посыпаем главу пеплом, вопия: нас обманули — плана перестройки не было!
Да в том то и соль, что был он! Только не тот, желаемый, который мы приняли за действительный, а держащийся до поры до времени втайне: под видом перестройки совершить пересменку властей. И добро бы — лишь пересменку, а то ведь, отступив от старого, они начали закладывать новый фундамент, имя которому — эксплуатация человека человеком! И мы, в который раз, «не заметили».
Может, потому не заметили, что «отцы» действовали как бы руками народа, тонко подменив его аутсайдерами общества? Отцы ведь мыслили использовать буйную, разрушительную энергию люмпенов на время, пока они помогут им взобраться на пирамиду власти, а потом отправить использованный «материал» на его законный, предопределенный природой этаж.
И — прогадали: выброшенные на поверхность разрушительной волной, многие «из калифов на час» захотели остаться у власти навсегда. И вот заседают в парламентах разных уровней, и доваливают… Доваливают, поскольку ничего другого просто не умеют. И винить то их нельзя: разве можно требовать от человека того, чего ему не дал сам Бог?!
Конечно, Р. И. Хасбулатов как спикер парламента поступил непротокольно, бросив однажды в адрес некоторых разгневанных членов правительства: «Ребята пошутили». Но так ли уж неправ Руслан Имранович как человек? Да не один спикер и ни одного парламента — уверяю вас — только ценой неимоверных усилий сдерживается, чтобы не повторить реплику российского коллеги!
Но нас-то, простых смертных, ведь не сдерживает протокол? Разве мы не хохочем, а иногда и плачем, выслушивая экзерциссы некоторых депутатов, речевой ряд которых стоит за пределами даже не нормативной, а элемантарной грамматики?! Я уже не говорю о содержании, которое в соединении с ликом глаголящего, твердо указует, что и до «ребят» им далековато. Причем, даже до заднескамеечников.
Люди, имевшие несчастье — до избрания «ребят» в парламент — работать с ними, осенив себя крестным знамением, молят о едином: не приведи, Господи, чтобы они возвратились на прежнее место! Ибо опять начнутся склоки, опять доведется трудиться «и за того парня», поелику последний умеет только брать, а давать и не хочет, а иногда просто и не может.
И что самое удивительное: ведь и немного их, таковых, почитай, жалкая толика, а вот — поди ж ты, захватив микрофоны, ухойдокивают даже большинство, состоящее из нормальных избранников!
А жить-то и им, как всем, хочется. И не просто, как всем, а хорошо жить! И вот они, еще недавно, по науськиванью отцов перестройки, разъяренно побивавшие бывших за всевозможные спецпайки, дачи и машины, — получают вне очереди те же… машины, спецпайки, дачи и впридачу улучшенные квартиры. И сами себе устанавливают зарплату в таких размерах, что бывшим и не снилось! И не надо им завидовать — жалеть надо их и себя.
Вы думаете, почему они с перекошенными от гнева, не всегда понятного происхождения лицами, не говорят, — а кричат в микрофон? Да ведь это защитная реакция от страха — потерять «место» и возвратиться на свой, соразмерный их реальной стоимости, этаж. То есть, работать. Но все ли из них могут хоть что-то делать?