Брошенная в бездну - Орхан Кемаль. Страница 12

— Я адвокат вашего хозяина, — доверительно сказал Мазхар.

— Ах, вот как! — протянула Жале и сразу сменила тему разговора: — Вы, надеюсь, женаты?

— К сожалению, — поморщился Мазхар.

— К сожалению? Странно! Вы недовольны своей женой?

Мазхар спохватился. Было просто неловко посвящать женщину, с которой он только что познакомился, в свои домашние дела…

— Гарсон, дружок!

— Что прикажете, эфенди? — мгновенно подлетел тот.

— Не сможешь ли ты достать для нас бутылочку ракы?

— В нашем баре запрещается… Но только не для вас, конечно… Одним словом, будет исполнено, — сказал он, подобострастно улыбаясь. И, наклонясь к уху Мазхара, прошептал:

— Я приятель Рызы.

— Какого Рызы? — не сразу понял Мазхар.

— Да того самого, который живёт напротив вашего дома.

— А-а! Рыза-эфенди! Так что же?

— Поскольку вы у нас, эфенди, не забудьте, пожалуйста, переговорить с хозяином. Ведь вы обещали. А у нас как раз есть одно свободное место.

— Хорошо! Только напомни мне ещё разок.

— Слушаюсь, эфенди!

Гарсон опрометью кинулся выполнять заказ. Жале не забыла о том, что не получила ответа на свой вопрос.

— Простите, вы, кажется, сказали, что не совсем довольны своей супругой?

Долгие годы Мазхар запрещал себе говорить с кем-нибудь о своих семейных делах. Но сейчас, под влиянием выпитого, подумал, что можно нарушить этот запрет.

Услышав его исповедь, Жале воскликнула:

— Как похожи наши судьбы, Мазхар-бей! — И, глубоко вздохнув, продолжала: — Я, как и вы, не смогла поймать птицу счастья… Мой муж был маленьким, тщедушным, трусливым. Муравья не обидит. Вся радость жизни для него состояла в том, чтобы в одной из самых больших мечетей Стамбула ежедневно совершать все пять намазов. Да ещё поиграть в тавла [6]. Всему остальному он не придавал никакого значения. Я была для него служанкой и значила для него не больше, чем стол, стул, сундук — словом, чем какая-нибудь мебель. Я была товаром, за который он заплатил деньги, и мне надлежало делать только то, что прикажут.

Представьте себе жизнь затворницы. Даже окна наши были забраны решёткой. Выходить на улицу мне разрешалось лишь изредка и, конечно, закутанной с головы до пят в чаршаф. Меня всегда сопровождала свекровь, и была она такой же, как и её сын. Направо не смотри — грех, налево не смотри — грех! Лица не открывай! Не смейся! А между тем я… Я была создана человеком, жаждавшим общения с людьми, жаждавшим свободы.

Конец вы можете себе представить без труда, Мазхар-бей.

— Почему же вы не вернулись к своему отцу?

— Я вернулась, — сказала Жале, и по её щекам скатились две прозрачные капли. — Но дверь захлопнули перед моим носом. Отец ничем не отличался от мужа, если дело касалось религии или семейной чести.

Они проговорили до поздней ночи, забыв об окружающем, и даже ни разу не потанцевали.

Наконец Мазхар решился задать вопрос, который долго вертелся у него на языке:

— Как вы попали сюда?

В огромным зелёных глазах Жале вспыхнули огоньки.

— Попала? О нет, — запротестовала она. — Я поступила в бар по собственному желанию.

— В таком случае простите, беру свои слова на зад. Но скажите, однако, что побудило вас…

— Возможно, сыграло роль желание вознаградить себя за те годы, которые я прожила со своим никчемным, немилым мужем… Но, вообще говоря, то была простая случайность.

Жале отпила немного из рюмки. Её глаза подёрнулись дымкой, взгляд стал рассеянным. Думая о чём-то своём, она принялась расправлять складки измявшегося платья и провела рукой по груди. По телу Мазхара пробежала огненная волна.

— А что было потом? — спросил он глухим, прерывающимся голосом.

— Потом?.. Даже не знаю… Иногда мне становится грустно. Особенно по ночам, когда я прихожу из бара в свою комнату. Я бросаюсь на кровать и плачу. Нет, не о такой жизни я мечтала! Моя бедная мамочка частенько говорила: «Стисни зубы, дитя моё, Нериман! Аллах милостив, всё кончится хорошо».

— Так ваше настоящее имя Нериман?

— Да.

— Разрешите мне называть вас этим именем.

— Прошу вас. Это доставит мне удовольствие.

— Однако вы ещё не рассказали, как же кончилась ваша семейная жизнь.

— Я долго слушалась материнских советов и старалась покрепче стиснуть зубы. Терпела недели, месяцы, годы… Потом поняла, что можно сломать зубы, но судьбы этим не изменишь. От неё нечего было ждать. И однажды восстала. Вот как случилось, что я покинула мужа…

— Чем занимался ваш муж?

— Муж был очень богат. Он держал в Султанхамаме [7] большой магазин тканей. И работал, работал, не покладая рук, чтобы стать ещё богаче. Для чего? Вряд ли он мог бы ответить на этот вопрос. А к чему мне было это богатство? Для меня счастье заключалось не в деньгах. Ведь я любила жизнь и тянулась к её радостям. Я мечтала о том, чтобы муж заключил меня в объятия, от которых захватило бы дух. А он… с первой брачной ночи, едва ложился в постель, как поворачивался ко мне спиной и храпел до рассвета.

— Он был стар?

— Вовсе нет! Ему не было и тридцати. Уж таким, видно, он на свет родился. Но я поняла всё это много позднее…

Их взгляды встретились.

— Да, это была женщина в образе мужчины, — словно читая его мысли, сказала Жале и залпом выпила рюмку.

В дверях появилась физиономия улыбающегося гарсона.

— Не надо ли чего господину?

Мазхар вспомнил о Рызе и сказал:

— Я не забыл о твоей просьбе.

Гарсон удалился.

— Наши судьбы очень схожи, — повернулся Мазхар к Жале. — То, чего вы не нашли в своём муже, я искал и тоже не нашёл в своей жене. Но вот вы, вы та женщина, о которой я мечтал.

— Мерси!

Дверь снова приоткрылась, показалась коротенькая сухонькая фигурка хозяина бара. Не успел он усесться за их столик, как опять появился гарсон. «Этот малый выбрал подходящее время», — подумал Мазхар и повернулся к хозяину:

— Послушай, я хотел обратиться к тебе с просьбой.

— С просьбой? — с деланным изумлением спросил смуглый сухощавый человечек. — Ко мне? Ну и скажете! Приказывайте, дорогой!

— Благодарю! Так вот, есть у меня сосед. Человек хороший. Вполне заслуживает доверия. Недавно попросил он меня помочь ему в одном деле. Говорит, будто у тебя свободно место гарсона.

— Это не Рыза ли? — засмеялся хозяин.

— Откуда ты знаешь?

— Есть дружки у него в моём баре. Они мне все уши прожужжали. А теперь, значит, и до вас добрались?

— Но он хороший человек.

— Да хоть бы и плохой, достаточно того, что вы печётесь о нём.

— Спасибо тебе. Так можно сказать, чтобы он завтра пришёл?

— Пусть приходит когда угодно и приступает к работе.

Мазхар подмигнул вертевшемуся вокруг них гарсону: дело, мол, сделано. Того тут же как ветром сдуло — помчался поделиться новостью со своими дружками.

Мазхар выпил рюмку с хозяином бара. Совсем захмелев, он решил, что пора уходить. К тому же было очень поздно.

На улицу он вышел в самом радостном настроении. В сердце его водворилась прелестная Жале, а от головной боли и тоски не осталось и следа.

— Домой! — крикнул Мазхар, прыгнув в свободный фаэтон.

— Слушаюсь, Мазхар-бей!

Дорогой он размечтался. Вот если бы его женой была Жале, то есть Нериман! Она встречала бы его у дверей и заключала в объятия. О… Нериман необыкновенная женщина! Не то что жена, которая, кажется, не знает других слов, кроме: «как прикажете», «что вам будет угодно». Хоть бы раз попыталась проявить свою волю, возмутиться наконец, когда несправедливо обижают… И на женщину-то не похожа. Ни кокетства, ни капризов… Даже никаких желаний нет…

Мазхар закурил. Ах, если бы его женой была Жале! Она-то сумела бы поладить с матерью, а та не смогла бы устоять перед красотой Жале и полюбила бы её… Как знать, быть может, мать плохо обращается с Назан потому, что она безответна и покорна до отвращения?

вернуться

6

Тавла — распространённая на Востоке игра в кости.

вернуться

7

Султанхамам — район в Стамбуле.