Ангел в доме - О'Риордан Кейт. Страница 29

– Вы кто? – спросила Анжела.

– Не суйтесь не в свое дело. Держите его от меня подальше – и будете живы.

Стив протянул руку к девушке, и Николя дернулась, будто от ядовитого гада. Глаза ее – цвета изумруда, отметила Анжела, – скользнули мимо лица Стива и впились в нее. Зрачки грозно сузились:

– Я сказала. Учтите. Иначе плохо будет.

И Рыжая отчалила с подругами, облепившими ее панцирем. Одна из защитниц, оглянувшись, показала Стиву средний палец. Ноль эмоций. Он следил за Николя, исторгая нечто близкое к кудахтанью наседки. Анжела растерянно смотрела вслед девушкам. Она все еще цеплялась за свитер Стива, зная точно, что он выдохся, – до следующей стычки. А в том, что следующая стычка состоится, Анжела могла поклясться. Она обошла Стива, загораживая ему вид на улицу, приподнялась на цыпочки.

– Что все это значит?

Молчание и глухие удары по голове. Лицо Стива перекосилось в попытке удержать слезы.

– Стив? – Анжела пустила в ход самый грозный тон из арсенала Мэри Маргарет. – Что это за Николя? Отвечай!

– Моя сестра, – глухо прозвучало в ответ.

– Твоя сестра?

Краешком глаза отметив появление Мэри Маргарет на пороге мужского приюта, Анжела растянула губы в улыбке и закивала, как китайский болванчик, – якобы поглощенная интереснейшей беседой со Стивом. Роль не из легких, учитывая, что ее собеседник пялился вдаль, фыркал и дубасил костяшками пальцев по черепу. Анжела кожей ощущала сверлящий взор Мэри Маргарет. Настоятельница направлялась в их сторону.

– Замечательно, Стив. Великолепно! – громко сказала Анжела, взглядом умоляя Стива подыграть.

Немая просьба осталась незамеченной.

– Замечательно – что? – Мэри Маргарет ковыряла в зубах. Глаза ее перебегали от Стива к двери женского приюта и обратно.

– Стив рассказывал мне, матушка, как сегодня утром он ходил к причастию. Правда, Стив? Стив!

– Что? Э-э-э… да. – Он вытер ладонью влагу под носом.

– Католическую веру исповедуем? – Мэри Маргарет занялась зубами с другой стороны рта.

Анжела, хоть убей, не могла вспомнить, какое вероисповедание отмечено при поступлении парня. Если он вообще не атеист. Стив покосился на нее, давая понять, что ее занесло на опасную почву.

– Как раз обращается, матушка, – пояснила Анжела.

– Понятно. Думаю, вам полезно будет узнать, сестра, и донести до этого юноши, что наша церковь к таинству святого причастия допускает исключительно уже обращенных.

– Да, матушка, Стив знает. Я ему только что объяснила. – Анжела дернула его за руку. – Ну, нам пора. Лудо ждет, верно, Стив?

И она потащила парня за собой под убийственным взглядом настоятельницы. Стив покорно следовал за ней, но, едва за ними захлопнулась дверь приюта, вырвался и ринулся, как решила Анжела, страдать к себе в келью.

В комнате отдыха уже начался сеанс психотерапии, так что Анжела сразу прошла туда и, извинившись, заняла место в кружке. Обстановка та еще – со всех сторон сморкаются, рыгают, пускают газы. Психолог пытается добиться от одного из новичков истории его жизни. Некоторые из приютских обожали поболтать о себе, но большинство предпочитали держать язык за зубами, и этот, похоже, относился ко второй категории. Крепкий орешек с прилизанными черными прядями, полным отсутствием зубов, искореженной плотью на месте левого глаза и свежей раной вместо мочки одного уха. Наверняка обиженный собутыльник отчекрыжил, пока этот покоился в мертвецки пьяном ступоре. Уличная вендетта. Угостят лишним глотком, сунут косячок, дождутся, пока приятель отчалит в нирвану, – и битой бутылкой в глаз или по уху. А у очнувшейся жертвы – никаких обид, разве что сообразит в будущем не отключаться первым. Новичок, должно быть, от кого-то здесь прячется. Скорее всего, от того, кто на сей раз получил от него бутылкой. Недели две отсидится, и поминай как звали. Приют для него – не более чем временный отпуск в уличных буднях.

Анжела ерзала на стуле, пока не поняла, что сил ее больше нет – тянет в часовню. Выскользнула из комнаты и бросилась по коридорам. Нагромождения лжи призывали к ответу; она чувствовала себя грязной и вульгарной. Молиться, молиться. В полумраке часовни ждут мерцающие чьими-то мечтами свечки, цветные блики от мозаичного окна, прохладная гладкость деревянных скамеек. Она снова пройдет с Ним весь путь на Голгофу и примет на себя Его боль. Если ей это удастся, ее простят и будущее вновь обретет ясность. Да-да, так и будет. Ей уже легче, а она ведь еще и не начинала молиться.

Странный звук резанул по ушам, заставив Анжелу оглянуться. Кто это? На цыпочках она приблизилась к деревянной исповедальне в углу часовни. Звук повторился – то ли всхлип, то ли скрип. В такое время здесь никто не исповедует… Анжела заглянула в окошко посередине. Кабинка падре пуста. Значит, с другой стороны? Она осторожно протянула руку, нащупала ручку и рывком распахнула дверцу. В углу свернулся Стив – колени прижаты к груди, ладони обхватили бритую голову, мокрые дорожки на щеках. Несчастный взгляд умолял оставить его в покое; безмолвно кивнув, Анжела провела пальцами по ежику на макушке и аккуратно прикрыла дверь. К резьбе на стене, изображающей первую остановку Христа на крестном пути, она вернулась не сразу. Неслышно подошла к алтарю, чтобы зажечь свечку за Стива. Подумав, добавила еще одну, за Николя. Помолилась за них. И за дядю Майки. И за всех обездоленных. Горькие рыдания Стива сопровождали Анжелу все время, пока она переходила от одного резного изображения Христа к другому. К четырнадцатой, последней остановке Христа на крестном пути она уже рыдала вместе со Стивом.

Глава восьмая

Забавы уходящего солнца превращали следы самолетов в небе в золотистые стрелы. Сквозь распахнутую балконную дверь в дом лилась ликующая весенняя песнь сада. Оранжевые и кремовые календулы с надеждой подставляли головки предзакатным лучам. Герань в горшках рдела от смущения, кивая соседу – княжику с бледно-розовыми цветами. Крохотный сад дразнил Роберта осуществленной мечтой о том, какой должна быть жизнь – богатой, полной деятельности, бушующих красок и любви к себе и всему миру.

У соседей кто-то готовил барбекю; аромат жареного мяса струился сквозь занавески на раскрытых настежь окнах. Весело мурлыча, Роберт выжал для торта последний лимон и натер цедру. Голос Луи Армстронга из гостиной убеждал его, что жизнь, как ни крути, прекрасна. Старинное полотно, которое Роберт должен был отреставрировать, терзалось ожиданием под простыней, в малой гостиной. Последние несколько дней он к натюрморту не прикасался. Наверняка опоздает с заказом клиента, давнего и постоянного клиента, подводить которого не хотелось. Но сейчас Роберту было наплевать на всех клиентов, вместе взятых, потому что лимонный торт – дело нешуточное, требует времени и терпения. Во-первых, закупка необходимых продуктов. Во-вторых, соединение этих продуктов (непременно за сутки до собственно приготовления торта). И наконец, взбивание теста – медленное, аккуратное и тщательное, чтобы не свернулись яйца.

Он готовил торт к воскресенью, для Анжелы. Пусть это будет его особым для нее подарком. Разумеется, она об этом не догадается, но он и не рассчитывает на благодарность. Он будет смотреть, как ее зубки впиваются в желтоватую воздушную массу, и радоваться, что доставил ей удовольствие. Бонни получала от него громадный торт на каждый день рождения. Приготовив смесь и вылив в специальную форму, Роберт сунул ее в духовку ровно на пять минут, после чего отправил в морозилку. Кухня благоухала лимонным ароматом. Очень может быть, что избранник угощал ее именно таким тортом… ну да ладно, это уже неважно и не способно убить запредельное ощущение полноты жизни. Сейчас ему под силу свернуть горы. Или заняться картиной. Но почему бы не погулять?

Если честно, Роберт был так доволен собой и миром, что решил навестить мать. Самое время, если подумать. Лучшего, по здравом размышлении, и не найдется. Еще на пути к калитке он заметил миссис Лейч, катившую в своей механизированной коляске по другой стороне дороги. С тех пор как у нее появилось это чудо техники, Роберт был освобожден от мелких поручений, но до сих пор так и не пришел к выводу – хорошо это или плохо. Рулила миссис Лейч, точно вырвавшийся на свободу узник, – впрочем, так оно и было на самом деле. Поворот в калитку и въезд наверх, к входной двери, являли собой цирковой номер. Она то и дело промахивалась мимо узкого проезда, разворачивалась со злобным скрежетом, вновь разгонялась и вновь не успевала тормознуть. Длилась вся эта процедура долго, соседи выскакивали и хором предлагали помощь, но миниатюрная седовласая калека с красными веками и катарактой на обоих глазах отвечала лишь едкими взглядами. Роберт перешел улицу, внутренне приговорив себя к десятиминутному сражению, в результате которого она все-таки позволит завернуть кресло в калитку.