Тайная битва сверхдержав - Орлов Александр. Страница 98

И вот в такой обстановке министр обороны США Роберт Макнамара получает донесение: в 11.20 (время вашингтонское) самолет У-2, управляемый майором Ч. Маултби, нарушил границу СССР и находится над Чукоткой. Когда министр узнал об этом, вспоминал присутствовавший в комнате генерал ВВС Д. Бэргинал, он «стал совершенно белым и закричал: „Это означает войну с Советским Союзом! Президент должен немедленно связаться с Москвой“. И в крайнем возбуждении покинул кабинет». Президент отнесся к этому более спокойно. Он лишь сказал ставшую потом знаменитой фразу: «Всегда найдется сукин сын, способный испортить все дело» {462}.

А произошло вот что. Чарльз Маултби вылетел на У-2 с авиабазы Айельсон (Аляска) в район Северного полюса. Его задачей было взять пробы воздуха, чтобы определить, проводились ли в последнее время ядерные испытания на Новой Земле. В ходе полета из-за неисправности навигационного оборудования самолет отклонился от курса и оказался над Чукоткой. Он был обнаружен советскими РЛС. Навстречу ему взлетели два истребителя. Но он уже понял ошибку и обратился за помощью на свой аэродром. Ему на помощь вылетели два перехватчика F-102. Поскольку это были дежурные истребители, они имели ракеты «воздух — воздух», снабженные ядерными зарядами. Их задача была вывести Маултби на свой аэродром.

Таким образом, в воздушном пространстве СССР было уже три американских самолета, а навстречу им шли два советских истребителя. И это в пик карибского кризиса. К тому же Маултби находился в воздухе уже 10 часов, и у него кончалось топливо. Совершить посадку на советский аэродром он не имел права, так как самолет был буквально набит секретной аппаратурой различного назначения. Значит, в случае встречи предстоял бой и, возможно, с применением ядерного оружия. К счастью, наведение не состоялось. Советские истребители вернулись на свою базу. У-2 и F-102 ушли на Аляску. В Москве этот эпизод расценили реалистично: скорее всего У-2 заблудился.

Но на этом испытания того дня не кончились. Буквально через 2 часа над Кубой советской зенитной ракетой был сбит У-2 Рудольфа Андерсона, который проводил фотографирование ракетных позиций. Летчик погиб. Вот как описывает этот эпизод генерал-лейтенант Л. Гарбуз, заместитель по боевой подготовке И.А. Плиева: «Принимал решение на уничтожение самолета-разведчика генерал-лейтенант Гречко, заместитель командующего группой войск по ПВО». Оба генерала были на КП группы войск, они должны были руководствоваться приказом Плиева: «огонь открывать только в случае явного нападения». Но как это понимать? В течение 30 минут, пока У-2 летел над Кубой, их, как и подчиненных им командиров, терзали сомнения: считать этот полет «явным нападением» или нет. Несколько раз звонили Плиеву, но тот был где-то в войсках. Тем временем Р. Андерсон, выполнив задачу, уходил из воздушного пространства острова. Что делать? Гарбуз, получив сведения, что все позиции ракетчиков «засвечены», а самолет уходит, начал настаивать: «Надо действовать, Степан Наумович». Сбить самолет в той напряженной ситуации — значит взять ответственность на себя.… Гречко еще и еще раз звонит командующему, но трубка молчит. И тогда был отдан приказ: сбить. Дивизион майора И. Герченова справился с задачей. Если говорить официальным языком, то решение на пресечение полета определялось «оперативно-стратегической необходимостью не допустить получения руководством США сводных разведданных о ракетной группировке». Это, конечно, было весьма рискованное решение, но в обстановке того дня оно было объяснимо. Почему советские генералы решились на это? Потому что пункт приказа о том, что комплексам С-75 «Десна» «огонь открывать только в случае явного нападения» был сформулирован достаточно расплывчато. Отсюда и колебания в принятии решения. Вот как дополняет рассказ генерала Гарбуза майор Николай Серовой, возглавлявший в тот день сокращенный боевой расчет на КП 27-й дивизии ПВО: «Вечером по телефону со мной связался командир дивизии полковник Георгий Воронков. Он передал мне следующее: „Николай Федорович (на Кубе советские военнослужащие носили гражданскую одежду и обращались друг к другу по имени и отчеству. — А.О.), получена шифровка — завтра с рассветом война. США официально предупредили наше правительство о своем решении нанести удар по Кубе. Приводи части дивизии в боевую готовность, но скрытно. Я выезжаю на командный пункт (КП)“. Через несколько минут офицеры направлений доложили о готовности частей к ведению боевых действий — включены были все средства ПВО. Вскоре на КП прибыл полковник Воронков с офицерами полного боевого расчета». По версии Н. Серового, именно Воронков, а не Гречко отдал приказ сбить У-2.

Генерал армии Плиев воспринял доклад об уничтожении самолета-разведчика в общем спокойно. Он только отдал приказ ускорить сбор данных и подготовить шифрограмму министру обороны. На основе ее Малиновский 28 октября в 10.45 отправит официальный доклад Хрущеву. Вот его текст:

Риск был и в самом деле огромным. Когда У-2 был сбит, руководство Пентагона предложило президенту Дж. Кеннеди немедленно нанести удар по Кубе, но он не дал согласия. Степень риска понимали и в Советском Союзе. Потому Москва и упрекнула зенитчиков: ведь этот инцидент произошел в тот момент, когда перед Советским Союзом со всей остротой встал вопрос, как предотвратить развязывание глобального ракетно-ядерного конфликта, найти оптимальные пути скорейшего урегулирования кризиса.

Ожидали ответа на письмо Хрущева президенту Кеннеди. И вдруг две такие новости. Что это значит? Полет над Чукоткой теперь выглядел как последний разведполет перед нападением, а сбитый У-2 над Кубой мог только укрепить американцев в уверенности, что СССР тоже готов начать ядерную войну. И в Белом доме и в Кремле настроения были близки к панике. Хрущев, узнав о гибели Андерсона, обрушился на министра обороны Р. Малиновского: «В чьей армии служит генерал — советской или кубинской?» {464} Он запретил открывать огонь по американским разведчикам, а также приказал никого не подпускать к нашим ракетам на Кубе.

Напряжение достигло предела. Но голос разума все же победил. С советской стороны были проявлены должное самообладание, выдержка и чувство ответственности, готовность к взаимоприемлемым компромиссам и развязкам в высших интересах сохранения мира на Земле. Это было отмечено и с американской стороны. О советской сдержанности и стремлении не допустить неуправляемой эскалации конфликта говорили также ежедневные доклады шефа ЦРУ Дж. Маккоуна высшему руководству США. Так, в документах ЦРУ за 24, 25 и 27 октября в самый пик кризиса отмечалось, что меры, предпринимаемые СССР к повышению боеготовности своих Вооруженных Сил, не носят вызывающего и провокационного характера.

В то же время в Вашингтоне достаточно трезво оценивали военную мощь Советского Союза, потенциал ответного ракетного удара и по мере углубления кризиса все больше считались с его крайне опасными последствиями для самих Соединенных Штатов. Президент Кеннеди в ходе одного из совещаний говорил: «Я думаю, что риск для нас увеличивается. Да, я так думаю. Какая тут разница? Во всяком случае, у них (у Советского Союза. — А.О.) имеется вполне достаточно средств для того, чтобы мы взлетели на воздух. Считаю, что это всего лишь вопрос…… В конце концов, это столь же политическая борьба, сколь и военная» {465}. Это был шаг к реализму, к пониманию объективной действительности.