Первый среди крайних - Орлов Андрей Юрьевич. Страница 11

– Убью, щенок!

Опять не успел подняться – взмыл, шорканул ногами по порогу. Двор закрытый. Закулисье трактирное – с трех сторон заборы, узкий проход на улицу. Помойка, пустая, сбитая из досок тара, тележка для удаления мусора. С диким ревом пьянчужка влетел в груду ящиков. Заворошился, завозил ногами. Найдя точку опоры, Верест поднял его, снова бросил. И так неоднократно, пока рев из луженой глотки не начал угасать в хрип. Он потащил его к бочке с дождевой водой, погрузил по шею. Идеальный вытрезвитель, между прочим. Менты в родном государстве прилежно исполняют лишь начальную стадию процедуры, связанную с побоями. До бочки с дождевой водой пока не додумались.

Он терпеливо дождался, пока Рыжий Морт превратится в половую тряпку. Иначе говоря, созреет для беседы. Прижал забулдыгу к стене и заговорил душевно – так доходчивее:

– Послушай, Рыжая морда. Не ходи больше в трактир «Под липами», хорошо? Это не мне надо, это тебе надо. Заведение с сегодняшнего дня под охраной серьезных ребят. Если придешь, тебя убьют. Приведешь дружков – убьют и их, Рыжий Морт. Ходи в другой трактир, договорились?

Пьянчужка просипел, стремительно синея:

– Отпусти, хорошо…

– Давай повторим, не спеши. Итак, ты приходишь в кабачок «Под липами». Что происходит?

– Меня убьют…

– Умничка, – похвалил Верест. – Ты схватываешь на лету. Ну, будь здоров, Рыжий Морт. И держись от меня подальше.

На прощание он отвесил визави увесистого пенделя. Посмотрел, как тот убегает, и вернулся «под липы».

– Держи, – протянул трактирщик желтоватую монетку размером с отечественный пятачок. Реверс монеты изображал какого-то ответственного товарища с распухшим носом, аверс – гордую птицу с тремя лапами. – Ты молодец, парень, я всё слышал.

– Пива большую налей, – попросил Верест. – И для желудка что-нибудь. Хватит на тулер-то?

– В момент, – разулыбался колобок.

Пиво было мутное, густое, невыносимо вкусное. Свиная конечность в меру прожарена, сдобрена чесночком, а картошка лучилась золотистой корочкой.

– Жри, парень, – пожелал приятного аппетита трактирщик. – В труде и еде греха нет.

Вот и соприкоснулась душа с маленьким праздником. Он выпил за ускорение свободного падения, за Родину, за удачу. Проглотил обед и допил пиво маленькими глоточками. В голове приятно зашуршало.

– Меня зовут Хорог, – представился хозяин. – А это жена моя – Тао.

Улыбчивая толстушка в многослойных юбках занималась протиркой стола. Услыхав свое имя, добродушно кивнула.

– Есть еще дочь, – пожевав губами, добавил Хорог. – Но это тебе не интересно, правда?

– Ничуть, – подтвердил Верест, вытер губы плотной салфеткой и поднялся. – Спасибочки, хозяин, ублажил. Зови меня Лексусом. Не из местных я.

– Ты заходи завтра, заходи, – слащаво улыбнулся колобок.

День неплохо стартовал, но скверно закончился. Других хозяйчиков раскатать на монету не удалось. Плутоватые корчмари тряслись над каждой копейкой. От предложения поработать до полуночи на разгрузке мешков с мукой за пять грантов (ровно половина тулера) он решительно отказался – себе дороже. На аллее центрального парка, когда он осматривал диковинные деревья, сплетенные ветвями, его сграбастал патруль: двое бордовых и один полувоенный с треугольной кобурой на поясе. Пришлось предъявить «документ» – справку установленного образца об освобождении, выданную канцелярией Варвира.

– За особые заслуги перед Королевством, – с ухмылочкой прочел полувоенный. – Хороша формулировочка. За особые заслуги ордена дают, а не из тюрем выпроваживают. Грамотеи…

– Мне не дали орден, – вздохнул Верест. – Может, передумают, дадут еще.

– Чего натворил-то? – сурово сдвинул брови бордовый.

– Нечисть четвертого дня поперла из Леса, – отчитался Верест. – Отличился при спасении господина Зауруса. Он и даровал помилование.

– Не говорите мне про Лес, – буркнул второй бордовый. – Терпеть не могу эту пакость.

– Брешет молодчик, – первый подозрительно оглядел задержанного, особенно рубашку, порядком извазюканную. – Услыхал в тюряге про налет, и сочиняет теперь.

– Легко проверить, – сказал полувоенный. – А ну ответь, бродяга, кто по званию господин Заурус?

– Эверс-генерал, – не задумываясь, ответил Верест.

– Генерал – не звание, это – счастье, – хмыкнул второй бордовый.

– Кто сопровождал генерала в инспекционной поездке?

– Дочь Амира, – отчитался Верест. – Они и уцелели. Выжили сержант Фриджо, бригадир Баур, комендант учреждения Варвир и еще, кажется, трое. Человек девяносто погибло – из них половина заключенных.

Полувоенный протянул бумажку. Нехотя козырнул.

– Порядок, можете идти. Постарайтесь поменьше бродяжить.

Ночевал он опять под мостом – усталый, без крошки во рту. Смурнея от вновь нахлынувшего отчаяния, забрался в щель, долго ворочался на мешковине. Твердо решил с утра отмыться и постираться. Внезапно задумался: подозрительно уж легко отпустил его из кутузки Варвир. Понятно – вне себя от счастья, сам едва спасся. Генерала не мог ослушаться. Однако, странно. Дважды битый Верестом, мстительный, коварный, любопытный – и просто так отпускает с богом? Мог убить – состряпать несчастный случай «на производстве», и как с гуся вода. Решил отстать? Сомнительно. Часы и кроссовки заинтриговали Варвира. Не дурак он, понимает, что промышленность данного мира такие штучки не потянет. Остается одно: он продолжает за ним следить, не теряя надежды выудить информацию. Но каким образом? Средства радио– и электронного наблюдения решительно отпадают: до жучков, клопов и прочих насекомых этому миру ползти еще лет девяносто (если Нечисть не будет против). Следить могут банально: глазами. То есть тупо висеть на хвосте. Так и делают, по всей видимости – меняя хвосты и докладывая Варвиру. Он ни разу не оглянулся, чтобы посмотреть, не идут ли следом.

Надо оглянуться. Обязательно.

Не успел он уснуть, как началось нашествие.

– Тухляк! – заорали в ухо. – Наше место занято!

Он почувствовал, как его тянут за ногу. Голова куда-то поползла, меняя угол наклона к горизонту.

– Тащи, тащи, щас мы ему навешаем, этому новоселу!

Определенные нотки в голосе Вересту не понравились. Слишком вульгарно и заносчиво. Когда угол наклона к горизонту принял значение «ноль», а тело практически вытянули на улицу, он вырвал ногу и послал кому-то в грудь.

«Не слишком ли часто я распускаю руки… ноги?» – мелькнула мысль. Человек сдавленно охнул. Второй рассердился:

– Ах ты, гад! Ну, на тебе!

Верест не стал дожидаться воплощения интригующего «на!». Двинул второй ногой. После чего выбрался на свет божий, взял обоих бродяг за шиворот и стал их рассматривать. Ничего живописного или экзотического. Наши бичи ничем не хуже. Те же тряпки, изъеденные гноем лица. Еда в бумажных свертках – незамысловатые «бомж-пакеты». Матерятся, правда, на другом языке, послабее, но какая разница?

Один пытался достать нож. Головорез, тоже мне… Он предотвратил бандитский вариант, легонько стукнув их лбами. Нож выпал. Один заголосил, другой жалобно взмолился:

– Отпусти нас…

Дал обоим пинка для рывка и отпустил с миром.

– И не возвращайтесь! – крикнул вдогонку. – Здесь я ночую!

Ночь прошла беспокойно. То и дело он поднимал голову, вслушивался.

Утром проснулся вконец разбитый. Над головой скрипели телеги.

«Кого бы еще спасти? – подумал вяло. – Чтобы одели, накормили, жить оставили…» Голод тряс, как лихорадка. Натянув сапоги, он ополоснул физиономию и отправился на хлебный заводик, где давеча отказался от предложения заработать пять грантов. Про возможную слежку даже не вспомнил. Световой день таскал мешки с мукой от подъездного пандуса на склад. Вышел, покачиваясь, но имея восемь грантов в кармане – с премией за усердие. Половину проел в ближайшей забегаловке. Под мостом помылся, отстирался, и когда сумерки улеглись на землю, отправился на улицу Глюка-Освободителя.