Первый среди крайних - Орлов Андрей Юрьевич. Страница 13

Он сделал попытку разомкнуть губы, окликнуть, но губы оказались сухими, как горячий песок. Звуки не шли. Он сделал несколько шагов – фигура стушевалась, стала пропадать: то ли человек отступал в тень, то ли… растворялся в воздухе. Он ускорил шаг, почти побежал» сжимая кулак, готовый бить без базара – за испуг надо платить. Но чем ближе приближался к переулку, тем меньше там оставалось незнакомца. Скрипя зубами, он вбежал в узкий проход, остановился. Принялся растерянно озираться. Никого. Полное наличие отсутствия.

Но страх остался.

Фонари, как и в любом недоразвитом обществе, имелись, но не горели. Прижимаясь к стеночкам, он на цыпочках прокрался на улицу Глюка-Освободителя. В ограде харчевни Хорога перепуганный Каймак – благообразный кудрявчик лет шестидесяти, передал деньги в тряпочном мешочке. Не приставая с расспросами, уяснив суть, испарился. Видимо, Хорог популярно объяснил человеку, что дело этого парня побеждает при любом количестве оппонентов.

Голова разрывалась на куски.

– Эй, Хорог! – застучал он в дверь. – Пусти переночевать, не тянет что-то под мост. Я тебе тулер заплачу… Не будь гадиной, Хорог!

– Ну чего ты долбишься, заходи, – приоткрыл дверь трактирщик. – Ночуй уж задаром, бродяга, да помни мою безбрежную доброту.

Он отвел скитальцу комнату-клеть на чердаке, где имелось узенькое окно и кровать. Миллионы лет он не спал в настоящей кровати. С той самой роковой пятницы, когда выпил на сон грядущий три бутылки «Солодова», так и не позволившие ему в должной мере ощутить тепло и умятость собственной постели…

Сквозь сон он различал скрип на лестнице – кто-то крадучись поднимался к нему на чердак. Он не прыгал в боевую позицию ниндзя – слишком устал, пусть поднимаются. Скрипнула дверь, опять шаги, легкие, неслышные, улавливаются не ушами, а мозгом… Шелест одежд, дуновение ветерка от сбрасываемого платья… Что-то мягкое, податливое, с нежной кожей, чистым дыханием и безупречной совестью забралось к нему в кровать, и волей-неволей пришлось просыпаться.

– Лексус, не прогоняй меня, – зашептало разгоряченное создание, жарко дыша ему в ухо и целуя в трехслойную щетину.

– Пуэма? – вяло удивился он. – Деточка, ты зачем сюда пришла? А если мама заругает?

– Не прогоняй меня, Лексус, не прогоняй… – спотыкаясь, твердила разгоряченная «деточка». – Я помню, как ты смотрел на меня тогда, в зале… Ты ведь очень меня хотел, правда?

Отрицать несправедливо. Что правда, то правда. А какими еще глазами изголодавшийся, половозрелый мужик должен смотреть на хорошенькую девушку? Не на рога же оленьи смотреть…

Вертлявая змейка поползла по груди, спустилась ниже. Теплые ручонки взялись за единственный предмет туалета, носимый Верестом на данную минуту. «Прости меня, старина Хорог, я больше не буду… – думал Александр, погружаясь в пучину страсти. – Но и меньше не буду, уж не обессудь…»

Этой ночью он узнал о разврате ВСЁ. Эта скромная девчушка в «гуцульском» облачении творила чудеса. В кругах скучающего бомонда такие штучки называют «французской ванилью» – за ласку, шарм и умение любыми способами поднять мужчине настроение. Многократно за короткую ночь он уплывал в бурю и каждый раз думал, что это предел. Ведь должен быть у мужика предел? Но она продолжала над ним трудиться с упорством ударницы – откуда у скромной девушки этот бешеный темперамент? И по прошествии секунд он уже сам работал генератором, тянул ее к себе, с пылом и рвением, остерегаясь лишь одной опасности из целого сонма: ребеночка бы в запале не забубучить…

Пикантность происходящего состояла еще и в том, что они не могли шуметь. Ни стонать, ни прыгать, ни отрывать от пола ножки кровати. Как отреагируют Тао с Хорогом на его нахальство, Верест не знал, поэтому дышал сдавленно, а восторги выражал неопределенно. Пуэма тоже помалкивала, хотя, вероятно, по иной причине: она прекрасно ЗНАЛА, как отреагируют сородичи.

Предел настал. Он невнятно отложился в памяти – полная дисфункция конечностей, коматозный мрак в голове и утрата способности осязать. Он уснул, возвратясь на грешную землю, и это был не самый худший сон в его жизни.

Зато пробуждение выбилось из контекста. Расставание с Пуэмой он благополучно проспал. Очнулся от подленького страха – на зыбкой границе ночи и рассвета. Знакомое состояние – не прошло и шести часов со встречи на пустыре, а кошмар повторялся. Охваченный холодом, он провел рукой по кровати – где моя Пуэма? Пригрезилась?

Мутно очерчивался квадрат окна, подернутый дымкой, стропила, бревна, заделанные соломой. Он повернул голову направо и … застыл, погрузившись в лютый мороз. На колченогом стуле сидел черный человек в балахоне. Верхнюю часть фигуры закрывал мешковатый капюшон.

Возможно, это был человек. У него было две руки, две ноги и, очевидно, голова. Но лица у него не было! Во всяком случае, Верест не смог разглядеть этой обязательной составляющей любой человеческой особи. Без рук или ног человек еще с оговорками может считаться таковым. Но вот без лица…

Из-под складок капюшона на Вереста смотрела густая, абсолютно непроницаемая чернота. Не очень приятно, когда на вас смотрит чернота. Не налево, не направо, а именно на вас!

– В чем дело? – прохрипел он, в бессилии скрипя зубами. Он не мог встать, сдернуть капюшон и начистить рыло этой долбаной черноте – руки не отрывались от кровати.

Чернота молчала.

– Приятель, ты начинаешь меня утомлять. Хочешь пообщаться – давай общаться. Но не молчи, как тупая рыбина – раздражает. Познакомиться не решаешься? Ну, давай знакомиться – Лексус…

Фигура шевельнулась. Повеяло сквозняком, но не с улицы, а от темной личности, продолжающей играть в молчанку.

– Ты не Лексус, – раздался вкрадчивый голос.

Странно, он прозвучал глубоко в мозгу.

– А кто я? – удивился Верест.

Тишина. Серое вещество помалкивало.

– Зачем ты за мной ходишь? Есть дело – говори.

Тишина набухала и пузырилась.

– Да кто ты такой, мать твою? – разозлился Верест. – Вот отвернусь, усну и сиди себе, сопи в тряпочку хоть до второго пришествия…

– Оно уже было, второе пришествие, – объемно и многомерно объявил голос. – Но это антипришествие. Сатана руками подручных завоевывает мир. Он отнял Фанжер и Гонзаг. Через неделю падут в прах Сурин, Вергилия, Эрминея. Через месяц – Колокус. Через три – материк. Через полгода падет этот мир, и настанет очередь следующего. Он совсем рядом – следующий мир. Не нужно никуда плыть, лететь, совершать многодневные переходы. Стоит лишь открыть маленькую дверку и войти. А он намного живописнее и обустроеннее нашего – верно, Александр Максимович?

– Да кто ты такой? – рассвирепел Верест. – И если ты такой умный, то угадай с трех раз: виновен ли я в том, что вляпался в этот мир?

– А у нас сегодня викторина? – насмешливо произнес голос. – Не проявляй любопытства, Верест. В вашем мире оно убило кошку, в нашем – девочку Мелину, пожелавшую узнать, почему дракон Чао предпочитает на десерт маленьких девочек.

– Пустой базар, – отрезал Верест. – Выкладывай цель визита или убирайся. А то сидишь тут, людей пугаешь… Пугало огородное.

Визитер не реагировал на грубость.

– Для человека в безвыходном положении ты ведешь себя интересно, – вкрадчиво-придушенно сказал голос. – Но не тарань пустоту, Верест. Не разрушай хрупкую конструкцию своих взаимоотношений с этим миром. Он не так прост, как ты думаешь. К тебе присмотрятся, жди нас…

Он не очень понял, ушел этот черт с бугра или растворился в многообразии миров. Что-то сдвинулось в устоявшемся пространстве, незнакомец пропал. Верест перевел дыхание. Руки оторвались от пропотевшей простыни. А стоит ли вставать? Время раннее. Не поспать ли еще? Зрение расплылось, потекло…

Именно так, без особого принуждения, и заводятся неприятности. Как мыши под половицей.

Когда он проснулся, утро было в разгаре. Правый висок болезненно зудел – натер о подушку? Верест боязливо покосился в известном направлении. Что это было? Классическая декстрофобия – боязнь предметов, находящихся справа?