Желтые небеса - Орлов Антон. Страница 54

М-да, если эта милая песенка отражает как есть здешние нравы, надо действовать очень осторожно, чтобы не подставить Мадину Милаус… Нахмурившись, Мартин потянулся за кружкой, но передумал. Хватит, а то опять придется глотать кайфолом.

– Сотимара, не пейте больше, – тихо посоветовал он напарнику. – Если мы в чем-нибудь ошибемся, последствия будут самые паршивые.

– Не беспокойтесь, я много не выпью, – с усмешкой ответил фаяниец. – Я напиваюсь только перед «видениями смерти», не для удовольствия, а для защиты. Все, что нужно, я узнал. Она здесь.

– Хорошо. Если мы сразу отсюда рванем, это вызовет подозрения. Поговорите на всякие другие темы… О! Спросите, не происходило ли в Хоромали что-нибудь странное и зловещее, ну, как в тех цибенских деревушках.

Фаяниец и Афла опять начали болтать. Захмелевшая девушка то смеялась низким грудным смехом, то, испуганно округлив глаза, что-то шептала на ухо Сотимаре, который слушал, рассеянно поглаживая ее бедро. В другом конце зала вспыхнула потасовка. Вышибала, привстав с табурета, некоторое время присматривался, словно взвешивая, а стоит ли связываться за те деньги, что ему здесь платят, потом нехотя двинулся наводить порядок. Он на голову возвышался над остальными. «Пожалуй, он покрупнее меня», – подумал Мартин. Пока он обходил столы и молча, не извиняясь, отпихивал с дороги посетителей, драка сама собой сошла на нет. Вышибала постоял посреди зала и вернулся обратно в свой угол. Мартин ухмыльнулся: непыльная работенка.

Тенор затянул новую песню. Веселую, судя по реакции народа. Слушатели смеялись, притоптывали в такт, хлопали себя по ляжкам, подмигивали друг другу. Пьяная Афла хохотала, кокетливо запрокидывая голову. Даже на лице Сотимары появилась кислая сдержанная усмешка. Один Мартин не проявлял никаких эмоций, потому что ни слова не понимал.

Когда певец умолк, трактир огласился громовым топотом и одобрительным ревом. Афла, привстав, заглянула в кувшин из-под пива, состроила разочарованную гримаску, потом, воровато покосившись на Мартина, придвинула к себе его кружку и начала пить быстрыми жадными глотками. С пивом Сотимары она расправилась еще раньше.

– Уходим, – шепнул Мартин фаянийцу.

Тот кивнул, положил на стол перед девушкой две серебряные монеты и поднялся с лавки.

– Не вижу, где выход… – пробормотал он, беспомощно щурясь.

– Идите за мной.

Афла не заметила их бегства. Затяжной дождь стих, облака расползались, приоткрывая вечернее небо цвета кофе. Оборванцы сидели на краю дощатого тротуара, свесив в грязь покрытые болячками босые ноги. Ждали, когда клиенты начнут расходиться по домам. Услыхав шаги, оба как по команде обернулись. Сотимара остановился.

– Паад, – он говорил шепотом, – мы должны узнать, где живет перекупщик кованых изделий Ялур. Несколько месяцев назад он взял в жены чужестранку из Эгтемеоса. Я спрошу у этих парней, где его дом.

– Хм… Тогда скажите им, что вас интересуют кованые изделия.

– Так и собираюсь, – улыбнулся фаяниец. – Ялур скупает их у мастеров из окрестных деревень и оптовыми партиями продает купцам, которые проезжают через Хоромали. Я хочу кое-что купить.

Он повернулся к оборванцам, которые с ожиданием глядели в их сторону, и надменно произнес несколько слов. Оба парня тут же вскочили и начали наперебой его в чем-то убеждать. Потом первый звезданул второму по уху, второй ловко пнул первого под коленку. Первый свалился в грязь, зачерпнув пригоршню, швырнул в лицо второму и прыгнул на тротуар. Второй принял стойку наподобие боксерской.

– Конкуренция… – растерянно взглянув на Мартина, пробормотал Сотимара.

Парни приплясывали друг против друга.

– Хватит! – рявкнул Мартин.

Те замерли.

– Ты! – Мартин указал на второго. – Умой рожу и пойдешь с нами. Сотимара, переведите этим остолопам, что я сказал.

Фаяниец перевел. Подобострастно поклонившись, второй оборванец присел на корточки перед водосточной трубой и начал умываться, зачерпывая воду из лужицы. Первый опять устроился на краю тротуара. К своему поражению он отнесся философски: не вышло так не вышло.

– Кстати, о чем была последняя песня? – спросил Мартин.

– О молодом Шаведуге, непутевом сыне славных и богатых родителей. Он не слушал их мудрых наставлений и поэтому постоянно попадал в неприятности. Когда начал пить из треснувшей кружки, облился пивом, когда поехал на ярмарку в Речную Страну, его там обсчитали, когда хотел перейти ручей по гнилой доске, чуть не утонул, когда забрался в чужой сад, чтобы справить нужду, сторожевой пес оторвал ему яйца… И так далее, там еще много всего. Здоровый келмацкий юмор.

Умытый оборванец остановился в нескольких шагах от них, слегка ссутулив плечи и наклонив нечесаную голову. На его круглой физиономии застыло выжидательно-благостное выражение, которое порой, на долю секунды, сменялось другим, жуликоватым.

– Пошли, – велел Мартин.

Сотимара, как эхо, повторил то же самое по-келмацки. Еще больше ссутулившись – эта поза выражала здесь уважение к вышестоящим, – проводник, поминутно оглядываясь, засеменил по тротуару. Мартин и фаяниец последовали за ним.

Деревянные улицы то плавно закруглялись, то поворачивали под углом, с резким изломом. Вдоль скрипучего тротуара тянулись заборы в полтора человеческих роста. Одноэтажные дома прятались за этими заборами, желтыми в свете продравшегося сквозь облачную вату заходящего солнца. С улицы можно было увидеть только двускатные крыши, иногда увенчанные вырезанными из дерева фигурами: птицами обыкновенными, полуптицами-полуженщинами, рогатыми птицами. Выглядели эти деревянные создания меланхоличными и сверх меры раскормленными.

Один раз пришлось остановиться, пропуская бредущее посередине улицы стадо. Им надо было перейти на ту сторону. Упитанные коровы месили копытами грязь, оглашая улицу тоскливым протяжным мычанием, следом ехал пастух верхом на чиротаге.

Капитальные ворота. Небольшие, почти незаметные калитки. Все створки плотно закрыты. Ручки, медные либо чугунные, радовали взгляд разнообразием и отличным качеством ковки. Внимание Мартина цеплялось за все, что могло послужить ориентиром, не пропуская ни одной мелочи.

Перед очередной калиткой проводник остановился. Сотимара вопросительно посмотрел на Мартина.

– Отослать его?

– Нет. Пусть сначала выведет нас отсюда.

Фаяниец кивнул и постучал кулаком. Во дворе залаяли собаки. Наконец калитка приоткрылась, выглянул молодой парень. После недолгой беседы с ним Сотимара повернулся к Мартину:

– Хозяина нет дома. Пойдем?

– Пойдем.

И снова лабиринт одинаковых заборов. Мартин запоминал дорогу. Когда дошли до северной окраины, Сотимара бросил проводнику серебряную монету. Сунув ее за щеку, тот умчался. Впереди расстилались травяные луга, вдали еле виднелся поглощенный сумерками лесок, где остался бронекар.

– Это был приказчик Ялура, – заговорил фаяниец. – Я сказал, что хочу купить несколько пряжек и дорого заплачу, если найду что-нибудь на свой вкус. Он предложил прийти завтра утром, когда хозяин будет дома.

– Хорошо, – кивнул Мартин. – А что насчет чертовщины?

– В некоторых келмацких деревнях неведомая сила по ночам давит дома. Всмятку, словно работает пресс, – его лицо напряглось, он зябко повел плечами. – Это происходит так быстро, что люди не успевают выскочить наружу. Обычно по одному дому за ночь. В Хоромали такого еще не случалось. Келмаки решили, что это Бог карает неисправимых грешников, и потому не беспокоятся: никто сам себя не считает неисправимым грешником. Паад, надо быть сумасшедшим дикарем, чтобы приписывать Господу такие варварские действия! Единый не таков.

– А гласа небесного, как в Цибене, здесь не было?

– Нет.

До лесочка они добрались через час: туфли Сотимары раскисли и натирали ноги, он не мог идти быстро. Бронекар никуда не делся. После легкого ужина Мартин натянул армированный комбинезон, сверху – черный маскировочный с капюшоном. Вымазал лицо черной краской, приладил оружие. В один из карманов сунул блокнот и ручку, чтобы взять с Мадины Милаус подписку о том, что она решила остаться на Кадме в здравой памяти и по собственной воле.