Бубновый валет - Орлов Владимир Викторович. Страница 22

– Дел-то у нас, Василий, – сказала начальница, – часов до трех, как всегда, не будет. Почитай что-нибудь развлекательное. Но комнаты своей не покидай.

– Это отчего же? – удивился я.

– Будут вызывать, – сказала Зинаида:

– Куда? И зачем?

– Узнаешь…

– И вас будут вызывать?

– Мое дело прошлое, – мрачно сказала Зинаида. – не ерзай и не нервничай. Не одного тебя, надо полагать, будут вызывать. В этом деле нет ничего особенного. И фингал свой можешь не занавешивать. Он почти и выцвел…

Что бы это значило? Кому я понадобился? В военкомат я являлся, как идиот, в назначенные повестками минуты (как выяснилось позже, таких дурацки добросовестных офицеров запаса было мало). Никакими провинностями я не мог обрадовать участкового, местного благодетеля Анискина, и уж тем паче отделение милиции. Или вдруг кто-нибудь сочинил жалобу на меня, но не на Масловку, а куда-нибудь ближе к Кремлю? Сосед Чашкин мог. О гражданских безобразиях по месту жительства…

Я взял в библиотеке том “Падения царского режима”, но и показания Вырубовой (правда, читанные мной не раз) не смогли отвлечь меня от паскудных соображений.

Встал и побрел в кабинет начальницы.

– Зинаида Евстафиевна, – сказал я, – вот вы тоже маетесь бездельем. Взяли бы и поведали мне историю тридцать девятого года. Как наш удалец, то ли Волгин, то ли Енисеев, стал Героем Советского Союза по списку Берии.

– Вовсе и не по списку Берии, – протянула Зинаида, не глядя на меня, – а по списку полярников, но будто бы по просьбе Берии…

Она сейчас же спохватилась:

– Ты что, Куделин? Что ты себе позволяешь? Почему ты придумал спрашивать о Деснине именно меня?

– Все уверены, что вы знаете об этой истории лучше других…

– Кто тебе сказал такую чушь? Небось этот прощелыга Комаровский! Он только и умеет что сажать футболистов! Ты, Василий, более никогда не спрашивай меня об этом.

– Вы, Зинаида Евстафиевна, добрейший по сути человек, а гремите, как Манефа у Островского. Хоть фамилию услышал – Деснин. А то все Волгин или Енисеев…

– Я сейчас тебе такую Манефу покажу, паршивец! Истинно Глумов! Простоты в тебе много, а мудрости – заметка курсивом. Вон в свою комнату и сидеть в ней, пока не вызовут!

Теперь я взял в библиотеке (она у нас была богатейшей) подшивки за месяц “Советского спорта”. Но все эти голы, шайбы, сицилианские защиты, маты в четыре ход отлетали от меня вслед за фрейлиной Вырубовой и редактором-секретарем следственной комиссии Александром Блоком, не нуждающимся еще в пайках. Да что это лезет мне в голову, отчего именно сегодня я поперся к Зинаиде с интересом к истории Героя-самозванца тридцать девятого года, обманувшего Берию (хоть фамилию узнал, надо полистать довоенные подшивки газет, не наткнусь ли я в них на корреспонденции Деснина?).

Я попробовал вернуться мыслями к Обтекушину. Неужели он впрямь жил таким бесхитростным, каким выглядел в письме? Неужели не был способен на выдумки и ухищрения? А я, что ли, способен на выдумки и ухищрения? Такой же придурок!.. Но стал бы я составлять временной график пребывания людей – хозяев и гостей – в комнате родителей жены? Нет, до такого занудства я вряд ли дошел бы. Но до своего занудства дошел бы… А как смаковал интонациями график декламатор Миханчишин!

Сидеть мне надоело, я спустился в буфет. Взял кофе, на пиво мелочи у меня не хватало. Но я увидел, что Петя Желудев, истовый пивник, пьет кефир, будто опасается огорчить какого-либо собеседника вызывающим размышления запахом. “И его, что ли, будут вызывать?” – задумался я. Предчувствие какой-то дряни и ледяной неизбежности коснулось меня. И тут я ощутил, как я одинок и на шестом, и на седьмом этажах, и во всем здании архитектора Голосова. И посоветоваться или поделиться своей тоской мне было не с кем. Не с Цыганковой же. Пожалуй, один Марьин был мне сейчас, неизвестно почему, близок, я спросил бы его кое о чем, но я не нашел Марьина. В пустоте коридора шестого этажа я углядел Башкатова, он несся с бумагами к двери машинописного бюро.

– Пусто и тихо вокруг, – сказал я. – С чего бы это?

– Доктор Пилюлькин зубы рвет, – рассмеялся Башкатов, он что-то жевал, крошки полетели из его рта. – А чему ты радуешься?

– А мне-то что? Я ему не нужен. У меня уши заложены.

– Послушай… – сказал я, мне хотелось продолжить сейчас разговор с Башкатовым, чтобы хоть на кочку вылезти из трясины одиночества, но слова не являлись. Тут я ляпнул:

– А дуэль будет?

– Какая еще дуэль?

– Ахметьева с Миханчишиным?

– Ну, ты хватил! – снова рассмеялся Башкатов. – На кой Ахметьеву эта дуэль! Это смешно вышло бы. То, что он благороден, Ахметьев показал, влепив пощечину Зятю, когда тот был в силе. Коли б Зять его вызвал – была бы дуэль. Но Зять извинился. А вчерашнее-то… Ко всему прочему публичные доказательства благородства – это уже перебор и близко к фарсу… Да и навредить дуэль могла бы Ахметьеву…

– А может, он и ищет вред себе, – предположил я, – чтобы освободиться от чего-то тяготящего его…

Башкатов минуту стоял молча.

– Мне это и в голову не приходило. Ты, Куделин, озадачил меня, – сказал наконец он. – А впрочем, не морочь меня. Иди, куда шел. И ни о чем не спрашивай.

И он, тряся листочками рукописей (“Дела!”), скрылся за дверью машинисток.

Спрашивать я мог лишь о солонках. Делать это мне было не рекомендовано.

Доктор Пилюлькин рвал зубы.

А может, и впрямь, подумал я, совершаются какие-либо медицинские собеседования. Мало ли в какие отдаленные и дикие места (с энцефалитными клещами, например) каждый день командируются наши сотрудники! Но мне-то, сразу же сообразил я, не предстоят командировки.

Это армейские дела, уверил я себя, армейские. Будут уговаривать идти служить в армию! Да что уговаривать! Вызнают степень моей ценности-незаменимости и загребут на два года. Известно, сейчас отлавливают среди молодых специалистов кандидатов в двухгодичники. Офицеры необходимы для заполнения штатных должностей. А потом, через два года, поди вырвись из армии. Зимой армия висела над Башкатовым, он кончал МВТУ, у него редкая для армии специальность, его намеревались брать и не на два года, а насовсем, в кадры. Башкатова газета отстояла именно как незаменимого, но отстояла чуть ли не на уровне военного министра. Меня-то небось турнут в политработники. И уж конечно никто не станет меня отстаивать. Попадет бумага к К. В., тот взглянет мельком: “А-а-а… Куделин-то… технический работник… пусть послужит… Пусть в армии мяч погоняет… ”