Долгое безумие - Орсенна Эрик. Страница 42

— Нет, спасибо, я пройдусь.

— И правильно сделаете. Ничто так не бодрит, как ходьба. Каждое первое января даю себе зарок больше ходить, но потом… ну, вы знаете.

— Знаю.

Она нажала на газ и долго ехала с широко открытой правой дверцей, что было удивительно для столь благовоспитанной дамы.

Так закончился этот год, а вместе с ним и их договор об уступке.

LIII

Длинное белое здание барачного типа с закрытыми, несмотря на вывеску «Круглосуточный обмен», ставнями; черно-желто-красный флаг, реющий над ним по воле ветерка, редкого для этого времени суток; пустая сторожка, поднятый шлагбаум.

На сей раз никаких сомнений: это последний предел — и временной, и географический — их договора.

Он остановился, обернулся, снял головной убор, склонился в благодарном поклоне, как его учили в детстве.

«Спасибо за все, что было даровано мне в эти триста шестьдесят пять дней».

«Спасибо за простоту, отсутствие спеси, без всяких там „Старшая дочь Церкви, Мать городов, Центр прав человека“.

«Спасибо за неграндиозность размеров: от одного чуда до другого было рукой подать».

«Спасибо за бескомпромиссную языковую борьбу между Фландрией и Валлонией, напомнившую о важности слов».

Пешеход отчетливо и громко произносил слова своей благодарности, словно обращался к пожилому человеку или кому-то далекому.

«Спасибо за надежду. Местным новоделам так и не удалось уничтожить старинные фасады городских усадеб, домов корпораций и все эти Мясные, Хлебные, Травяные улочки, Дровяные набережные — еще одно доказательство того, что Время выстаивает в борьбе с самыми отпетыми из гангстеров».

«Спасибо местным жителям за привычку любой разговор заканчивать благожелательным „Все в порядке?“. Обходительность сродни рыцарству».

«Спасибо за конкурс виолончелистов, посвященный королеве Елизавете».

«Спасибо за музей Тервюрен: настоящая Африка под дождем».

Лицо пешехода исказилось, как от внезапной боли.

«Если я стану называть всех и вся, о чем сожалею, покидая эти места, стоять мне здесь вечно. Чтобы не вызывать зависти у других, ограничусь лишь двумя усопшими.

Спасибо Карлу Пятому, уроженцу Гента, ставшему крестным нашей любви. Спасибо еще одному уроженцу Гента — Виктору Хорте, понявшему, что архитектура и ботаника — родственные области человеческого духа. Да здравствует арт нуво! Элизабет был так к лицу твой роскошный декор — и тот, что на доме номер шесть по улице Поля-Эмиля Янсона, и тот, что на доме номер две тысячи тридцать шесть по Эхтскому шоссе».

Помолчав с минуту, пешеход снова заговорил, набравшись духу:

«Несчастный Бодлер, написавший „Несчастная Бельгия“!»

Затем надел головной убор и тронулся в путь.

Права была его матушка: даже будучи безмерно несчастным, надо благодарить, это придает силы.

LIV

— Шеф, вы видите то, что вижу я?

— Я вижу лишь, что не способен сделать ставку при таком раскладе на бегах.

— Какой-то мужчина со стороны бельгийцев. Разговаривает сам с собой.

— Это не редкость.

— Снял головной убор, кланяется.

— Вежливый.

— Идет в нашу сторону.

— Наверное, еще одна поломка.

— Сдается мне, у него нет машины. Он явно издалека.

— Бельгийские коллеги его пропустили?

— Вам ведь известно: их пост всегда пустует.

— Вижу, куда ты клонишь. Хотел бы его задержать?

— Но, шеф, если кто-то ступает на территорию Франции пешком, у него должны быть причины…

— А нам-то что до того?

— Но, шеф, это наша работа! Проверка, выявление контрабанды.

— По-твоему, дело в этом? Впрочем, если встать на такую точку зрения… Стоит поблагодарить Европу. С тех пор, как в нас отпала нужда, ты сильно поумнел. Ладно, лошадки подождут. Не знаешь, куда подевалось мое кепи?

Если кому-то это интересно, требуется два дня, чтобы бодрым шагом дойти от Гента до Франции, начав путь с бульвара Бургомистра. Стоит только запастись ватными тампонами для носа, чтобы не задохнуться, проходя мимо греческих ресторанов Дёрля, темными очками — чтобы предохранить глаза от кричащих цветов, в которые выкрашены супермаркеты Куртре, и берушами, чтобы не оглохнуть от шума на автостраде.

Налегке и с растерзанной душой покинул Габриель Бельгию.

— Добрый день. Французская таможня. Можно взглянуть на ваши документы?

Габриель протянул удостоверение личности, которое долго изучалось.

— Можно узнать, почему вы пешком?

Габриель подумал-подумал и решил не врать при возвращении в страну, являющуюся старшей дочерью Церкви.

— От тоски.

— А что, от тоски ходят пешком?

— У каждого своя тоска.

— Пройдемте.

Они вошли в помещение таможни. Его заставили вывернуть карманы, обыскали. Помощник, которому это было поручено, был старше своего начальника. Смутившись, он извинился.

— Сожалею, таковы правила.

— Я не против. Вы делаете то, что положено. Это ваша работа.

— Да какое там! Взгляните. — И помощник указал ему на беспрепятственно проезжающие автомобили. — Вам не кажется, что они могли бы хоть слегка притормаживать? Не из уважения к нам, конечно, но к границе.

Шеф потерял к ним интерес и снова погрузился в изучение заездов.

— Так вы ничего с собой не несете? Слово? Габриель дал слово. Лучше и не скажешь: он и впрямь ничего не нес из Бельгии.

— Все в порядке. Вы свободны. Но будьте осторожны. Гулять по автостраде опасно и даже запрещено. Но это нас не касается. Можно задать вам вопрос частного порядка?

— Валяйте.

— Пешком — это я еще могу понять. Но почему по автостраде?

— Мне нужна была граница, в прочих местах ее нет.

— Вы так говорите не для того, чтобы сделать нам приятное?

— Что вы, у меня такое настроение, что я охотно поубивал бы всех вокруг.

— Шеф, могу я проводить этого господина?

«С учетом сложившихся обстоятельств» разрешение было дано.

По пути вспоминали прежние времена. Помощник был эрудитом, поскольку его профессия оставляла ему много свободного времени. Он так и сыпал историями о таможнях, о контрабандистах… Габриелю вспомнился «Blauwershof», приют бунтарей. Там тоже тосковали по прежним временам.

— Обо всем этом вам стоило бы написать.

— Вы думаете? Впрочем, я уже и заголовок придумал: «Золотой век северной границы». Вы считаете, это пользовалось бы спросом?

— Публика падка на золотые века.

— Вы вселяете в меня надежду.

Несмотря на радужные перспективы, прощание было грустным.

— Людям нужно собственное пристанище — кусок земли. Если все общее, как они будут себя чувствовать?

— Приспособятся. Не впервой. Таков закон жизни.

— В таком случае мы с вами…

— …последние из любителей границ.

За этой сценой с большим удивлением наблюдали служащие автодорог Севера Франции. Не так часто увидишь таможенника, дружески похлопывающего пешехода по плечу, а потом задумчиво бредущего по запретной полосе к своему посту.

«Почему меня знобит?» — раздумывал пешеход. И только под Перроном догадался: это холод изгнания, хоть он и возвратился домой. Его осенило, что отныне найти на земле убежище будет для него задачей не из легких.