Не бойся любви - Осборн Мэгги. Страница 61

Будь оно проклято! Он должен был сказать Дженни, что любит ее. Сказать это им обеим. Потому что, когда он смотрел, как они уезжают, он распознал правду. То же было у него и с отцом. Старик должен был умереть, прежде чем Тай понял, что любил его. Теперь понадобилась его собственная смерть, чтобы до него дошло то, против чего он боролся несколько недель.

Будь оно проклято! Он должен был им сказать. Выразить словами.

Пистолет выпал из руки Тая, и он повалился на бок.

Дженни ехала до заката, потом настала ночь. Грасиела расслабилась и спала у Дженни на груди. Порой усталость брала свое, и Дженни начинала дремать, почти тотчас просыпаясь, как от толчка, и гадая, сколько же она так продремала. Наконец на заре она почувствовала запах деревни и повернула к востоку.

Всего около дюжины домишек вокруг заросшей, сорняками так называемой площади и покрытого трещинами фонтана, который давно перестал функционировать. Что ж, этого достаточно. Спешившись перед первой же хижиной, Дженни похромала к грубо сколоченной двери, шатаясь от усталости.

— Я нуждаюсь в помощи, если вы будете так любезны, — обратилась она к мужчине, выглянувшему из двери. — У меня есть деньги, сеньор, я могу заплатить, но мне нужна помощь.

Он внимательно поглядел на ее покрасневшие глаза, на измятые, в пятнах крови жакет и юбку, потом обратил внимание на приникшую к конской гриве Грасиелу.

И отворил дверь.

— Мой дом — ваш дом, сеньора.

— Благодарю вас, сеньор, благодарю. Это мой ребенок, — сказала Дженни, обессиленно прислонившись к притолоке. Мужчина окликнул кого-то в доме, и на порог вышла женщина, с откровенным любопытством поглядевшая на Дженни, прежде чем подбежать к Грасиеле, снять ее с лошади и внести в дом.

Первым делом Дженни проследила, чтобы Грасиелу умыли и покормили. Сеньора Гонсалес подала еду и ей, но Дженни к ней не притронулась, а увела сеньора Гонсалеса во двор, освещенный ранними лучами солнца.

Она рассказала ему о Тае, и голос у нее дрожал.

— До того места, где мы его оставили, около полутора дней пути. Ему нужен лекарь, понадобятся и носилки, чтобы его довезти.

Сеньор Гонсалес пощупал деньги, которые Дженни втиснула ему в ладонь. Потом кивнул и пошел от нее прочь, к площади, которая при ярком свете дня казалась еще более заброшенной, чем в сумраке рассвета.

Вначале Дженни было решила, что подождет, пока сеньор Гонсалес вернется с Таем. Именно этого ей хотелось. Потом голова у нее прояснилась, и она сообразила, что если будет пользоваться гостеприимством этих людей в течение трех дней, то истощит все ресурсы деревни.

Тем не менее, если бы она была уверена, что мужчины деревни привезут Тая живым, ничто на свете не заставило бы ее уехать.

Но она не вынесла бы, если бы они привезли его тело. Она хотела помнить его таким, каким знала, — полным жизни человеком, в чьих глазах танцевал огонь, мужчиной, от одного лишь прикосновения которого она упала на колени. Мужчиной твердым и опасным, однако способным на удивительную нежность, вором, укравшим ее любовь, о возможности которой для себя она и не подозревала.

К черту! Он посмеялся бы над тем, что у нее глаза на мокром месте, над ее слабостью. Дженни насухо вытерла глаза обеими руками. Она должна была быть сильной ради Грасиелы. Грасиела тоже любила его.

Покончив с едой, от усталости не разбирая ее вкуса, Дженни забралась в один гамак с Грасиелой, и они лежали, обняв друг друга, пока девочка, наплакавшись вволю, не уснула. В конце концов уснула и Дженни и проспала до окончания жаркого времени дня.

Дженни купила новую одежду у сеньоры Гонсалес и повозку у какого-то старика, который онемел при виде количества песо, положенного ему на ладонь. Дженни запрягла вороного в повозку, погрузила кувшины с водой и корзину с едой, и они с Грасиелой покинули деревню, в которой Дженни похоронила свое сердце.

Через два дня Дженни и Грасиела, изможденные до дрожи, с темными кругами под глазами, перебрались через Рио-Гранде и оказались в Эль-Пасо, штат Техас.

На следующий день, надев купленные в спешке дорожные костюмы, они приобрели билеты до Сан-Франциско.

Удобства, которые предоставляла Южная Тихоокеанская, находились на такой высоте по сравнению с поездами Мексиканской национальной железной дороги, что сосуществование обеих дорог в одной и той же вселенной казалось немыслимым.

Никакие собаки, куры или поросята не слонялись по проходам в вагонах Южной Тихоокеанской. Запахи корзин с едой и вонь от переполненной уборной не мешали дышать. Сиденья были обиты. В поезде имелись вагон-ресторан и отдельные купе.

От денег Маргариты оставалось не так уж много, но Дженни все же решила взять отдельное купе со спальными местами — главным образом ради того, чтобы Грасиеле больше не приходилось спать сидя.

— Мне очень грустно, — тихо произнесла Грасиела, прижавшись головой к плечу Дженни.

— Я понимаю, — ответила Дженни и положила руку девочки к себе на колени.

Невидящими глазами смотрели они обе в окно, за которым убегала назад под колесами поезда земля штата Нью-Мексико. Пустыня уже не была такой однообразной. Кое-где виднелись заросли кустарника и сосны.

К этому времени люди из деревни наверняка уже нашли тело Тая в мексиканской пустыне. Возможно, там его и похоронили. А может, привезли в деревню, названия которой Дженни не знала, даже если оно и существовало. Это ее огорчало, она целый день беспокойно думала об этом. Вплоть до той минуты, как они с Грасиелой надели шляпы, чтобы идти в вагон-ресторан, не приходило к ней никакого определенного решения, но тут она вдруг сказала себе, что не так уж важно знать название деревни. Тая больше нет. Только это имеет значение. Она нашла его, а теперь он ушел.

Долго-долго в эту ночь лежала она без сна на полке, смотрела на закругленный потолок вагона, вздрагивала, когда Грасиела стонала во сне, и слушала мерный перестук колес, уносящих поезд в звездную пустоту. Надо бы обдумать, чем заняться после того, как она покинет ранчо Сандерсов, но голова отказывалась работать. Дженни еще не приняла душой смерть Тая — не могла и не хотела принимать. Как же ей перенести и расставание с Грасиелой?

Где-то на третий день она заметила, что Грасиела больше не носит золотой медальон. Видимо, потеряла.

— Побудь здесь, — обеспокоенно сказала она девочке, вставая и надевая шляпу. — Ты, наверное, потеряла его за ужином. Я схожу в вагон-ресторан и поищу.

— Я его не теряла, — сказал Грасиела, отворачиваясь к окну. — Я больше не стану его носить.

— Почему?

— Потому что ие хочу смотреть на ее портрет. Не хочу быть такой, как она. Хочу быть такой, как ты. — Грасиела, глядя на Дженни снизу вверх, быстро выпаливала слово за словом: — Мама была слабая. Она из-за всего плакала. И ничего не умела делать. Она не знала, как выстрелить из пистолета или разжечь костер. Не знала, как править повозкой в пустыне. — Одна бровь у Грасиелы поднялась, а губы скривились. — Если бы я была с ней, то погибла бы. И она тоже.

Дженни влепила Грасиеле пощечину, достаточно сильную для того, чтобы та слетела со скамейки. Усадив ее снова на место, Дженни крепко вцепилась девочке в плечи.

— Никогда — ты слышишь? — никогда не смей говорить ничего плохого о своей матери! Поняла? — Дженни смотрела на красный отпечаток пятерни на щеке у Грасиелы. — Твоя мать была самая смелая женщина, какую я только знала. Самая любящая и бескорыстная личность из всех на свете, и ты этого никогда не забывай! Кем бы ты ни стала, чего бы ни добилась, ты всем обязана ей. Если ты вырастешь хотя бы наполовину такой, как она, можешь гордиться собой. Так что говори о ней с уважением, почитай ее и люби.

Грасиела вырвалась и снова отвернулась к окну.

— Она умерла.

— Не начинай снова, — сквозь зубы предостерегла Дженни. — Я не убивала твою маму.

— Ты не убивала ее. Это я ее убила! — выкрикнула Грасиела. — Я убила ее! Она умерла, чтобы спасти меня! — Лицо у Грасиелы задергалось, она закрыла его руками и опустилась на пол. — Я убила eel Она умерла из-за меня. Это я виновата.