Не бойся любви - Осборн Мэгги. Страница 8

Грасиела медлила достаточно долго, возможно, давая понять, что действует по принуждению. Наконец подошла, опустив голову, обливаясь слезами и хлюпая носом, плечи у нее дрожали. Девочка безвольно повисла у Дженни на руках, когда та поднимала ее на лошадь.

Жестко стиснув губы, Дженни уселась позади и тронула лошадь каблуками в бока. Грасиела откинулась назад, и Дженни вновь ощутила жар детского тельца, горячего, словно печка.

— Вот какое дело, — сквозь зубы заговорила Дженни. — Ты не разговаривай со мной, а я не буду разговаривать с тобой. Нам надо отдохнуть друг от друга, так что помолчи.

Она поерзала, устраиваясь в седле для долгой езды.

Ехали они до наступления темноты, прежде чем остановиться на ночлег. У Дженни ныли кости. К тому же она, должно быть, расцарапала кожу на голове, когда воевала со вшами, и теперь ей казалось что в череп вогнали раскаленную спицу.

— Ты можешь напоить лошадь и привязать ее на ночь?

Грасиела посмотрела на Дженни как на сумасшедшую. Дженни вздохнула.

— Ладно. Можешь развести костер и приготовить кофе?

Грасиела приподняла одну бровь. Скажите пожалуйста! Эта шестилетняя паршивка умеет поднимать одну бровь! Дженни двадцать четыре, а у нее такого не получается: вместе с одной бровью поднимается и вторая.

— Умеешь ты делать хоть что-нибудь полезное?

— Я умею шить, читать и рисовать картинки.

Поджав губы, Дженни устроила лошадь на ночь, потом разожгла огонь.

— Ты присматривайся, козленок. В следующий раз это будет твоя работа.

Она сварила кофе, подогрела бобы и тортильи; вытряхнула одеяла, притороченные к седлу. Глядя на то, как зевает Грасиела над своей тортильей, Дженни вдруг подумала, а не прячутся ли кузены где-нибудь поблизости в темноте. Хотя, может, Маргарита преувеличила опасность этих людей? Может, они остались в деревне, выпивают, поминают Маргариту и радуются, что избавлены от ответственности за ребенка?

Грасиела встала и вежливо прикрыла ладошкой зевок.

— Ты можешь меня раздеть. Я хочу спать.

У Дженни отвисла челюсть.

— Разве я похожа на твою паршивую служанку? Раздеть тебя? Когда мне было шесть лет, я работала за взрослого. Так что, черт побери, одевайся и раздевайся сама!

Грасиела молча смотрела на Дженни поверх огня. Слезы набежали ей на глаза и покатились по щекам.

— Мама всегда раздевала меня и укладывала в постель.

— Тебе шесть лет. Ты уже большая. Можешь и сама снять с себя платье и надеть ночную рубашку.

— Я ненавижу тебя, ненавижу! Ты такая уродливая и глупая с этой тряпкой на голове!

Дженни только усмехнулась.

— Вот твое одеяло. Хочешь раздевайся — хочешь нет, дело твое. На меня не рассчитывай. Придется тебе научиться расстегивать пуговицы самой.

— Я умею расстегивать пуговицы! Я ненавижу тебя, ненавижу тебя, ненавижу!

В ярости Грасиела с криком забегала вокруг костра, отшвыривая ногами камешки. Лицо у нее было красное, как огонь.

Дженни глядела на нее с интересом. Выходит, Грасиела не всегда бывает только лишь слезливой маленькой капризницей. В конце концов, набегавшись и выпустив пар, девочка начала раздеваться. Она пришпилила свою шляпку прямо к земле длинной шляпной булавкой. Изобретательная, в этом ей не откажешь. Потом сложила аккуратной стопкой накидку, блузочку и юбку и придавила одежду камнем. Дженни кивнула, но тут в изумлении широко раскрыла глаза.

— Великий Боже! Да ты, оказывается, носишь корсет!

Грасиела бросила на нее гордый взгляд.

— Настоящие леди всегда носят корсет.

— Ты, должно быть, здорово мучилась весь день. Почему ты ничего не сказала? — Дженни посмотрела, как девочка тянется и выгибается, стараясь достать до спины, и сказала со вздохом: — Иди сюда. Тебе самой не снять эту проклятую штуковину.

Она расшнуровала корсет, задумчиво посмотрела на него и, нахмурившись, швырнула в огонь.

Грасиела вскрикнула и закрыла лицо руками. В ужасе она смотрела сквозь пальцы, как начал тлеть, а потом вспыхнул корсет.

— Ты не имела права делать это!

— Никогда не видела, чтобы кто-нибудь столько плакал, — неодобрительно проговорила Дженни. — Где твой характер?

— Моя тетя Тете подарила мне этот корсет в день моих именин! Он был самый мой любимый!

— Слушай, козленок. Здесь решаю я. Понятно? Я не ношу корсеты, и ты не будешь. Корсеты вредны для здоровья шестилетних девочек и сдавливают ребра. В них неудобно работать, в них даже дышать почти невозможно. — Дженни взглянула на замурзанное лицо девочки. — Я знаю. Ты меня ненавидишь.

Грасиела пнула ногой кучку камней.

— Я хочу, чтобы ты умерла! Хочу, чтобы тебя волки съели! Хочу, чтобы у тебя всюду были болячки, как у Пепе Санчеса!

Дженни налила последнюю чашку кофе и усмехнулась. Она была погонщицей мулов и ругаться умела. Говоря по правде, она вообще была мастером по части ругани. Но оказывается, и Грасиела не промах. По-своему, по-детски — ведь она не знала по-настоящему бранных слов.

— Ты закончила? — спросила Дженни, потягивая кофе.

Грасиела бросила на нее убийственный взгляд, потом натянула через голову ночную рубашку с кружевами и встала на край одеяла, пошатываясь от усталости.

— Я должна помолиться, — мрачно сказала она.

— Так молись.

— Тебе следует стать со мной рядом на колени и слушать.

Дженни подумала. Не слишком ловко стоять на коленях и слушать детские молитвы, но ничего страшного в этом нет. Дженни неохотно поднялась, обошла костер и опустилась на колени возле Грасиелы, а та посмотрела на тряпку у нее на голове и поморщилась. Потом сложила руки, прижала их к груди и закрыла глаза.

— Отец небесный, позаботься о моей маме, о тете, о Марии, о кузене Луисе, о кузене Чуло, о кузене…

— Господь уже знает всех твоих кузенов, давай покороче и скажи «аминь».

— Благодарю тебя за те блага, которыми ты наделяешь нас. Сохрани и защити нас. Пожалуйста, позаботься о лошади и, пожалуйста, накажи… — Девочка открыла один глаз и посмотрела на Дженни. — Как я должна тебя называть?

Дженни как-то не подумала об этом до сих пор.

— Пока зови меня просто Дженни.

— Пожалуйста, накажи Дженни. Пускай она умрет. Аминь.

Дженни заморгала в растерянности.

— Я не слишком разбираюсь в таких вещах, — сказала она, — но разве можно молиться о том, чтобы кто-то умер?

Грасиела не ответила и закуталась в одеяло.

— Молиться о том, чтобы умер человек, который помогает тебе и везет тебя к твоему папе? И ты просишь об этом Бога? Ты неблагодарная маленькая дрянь.

Снова полились слезы. Дженни просто вытаращила глаза.

— Мама всегда целовала меня и желала спокойной ночи.

— Ну знаешь, дьявол меня побери! Сначала ты просишь Бога убить меня, а потом хочешь, чтобы я тебя целовала на ночь?

— Моя мама всегда целовала меня и желала спокойной ночи.

— Ну, если только так можно заставить тебя замолчать и лечь спать… — Дженни откинула одеяло и быстро клюнула мягкую щечку Грасиелы. — А что это у тебя за брошка и почему ты носишь ее на ночной рубашке? — выпрямившись, спросила она, показывая на сердечко из чистого золота. Она еще днем обратила внимание на это украшение, тогда брошь была прикреплена у девочки к корсету. Дженни еще никогда в жизни не видела украшений из золота.

— Это медальон, — ответила Грасиела, прикрывая пальцами золотое сердечко. — Там внутри портреты мамы и папы. Мама дала мне этот медальон.

— Тебе нет нужды опасаться. Клянусь Богом, я не собираюсь его украсть.

Раздраженная, она вернулась к костру, намочила голову и втерла в зудящую кожу новую порцию сабадиллы с уксусом. Боль была непереносимая, Дженни зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела, что Грасиела смотрит на нее.

— Давай спи! — зарычала Дженни. — Хватит на меня глазеть!

Повернулась к девочке спиной, повязала голову тряпкой и пошла к своему одеялу. Сильно похолодало, и было приятно натянуть одеяло на плечи.

Дженни очень устала, но заснула не сразу. Лежала, закинув руки за голову, смотрела на звезды и перебирала в памяти долгий день. Этого дня у нее могло и не быть. Сейчас она бы уже лежала в могиле.