Ненависть - Остапенко Юлия Владимировна. Страница 61

Девочка прищурилась, оттолкнулась от стены, покачала головой, недовольно прицокнула языком.

— Что-то не то ты говоришь, Диз, — угрожающе проговорила она.

Не то?.. Не то? Или — в кои-то веки, впервые в жизни — то, что надо?

— Ты этого хочешь, — внезапно крикнула она, обожженная пониманием истинности прозвучавших слов. — Этого хочешь ты! Я тут ни при чем! Ведь так?

— Так, — спокойно подтвердила девочка.

Диз дергано шагнула вперед, потом замерла, вспомнив, что этой маленькой мерзавки в синем не существует. А жаль. В ту минуту ей так хотелось метнуться к ней, сцепить пальцы на ее тонком горле и сжать…

— Это была ты, — прошептала она, — ты вечно болтала у меня в голове эту чушь, нашептывала мне, что я должна с ним сделать, как я должна…

— Ну да, — невозмутимо улыбнулась девочка. — А разве я говорила что-то неправильно?

— Ты же знаешь! Ты говорила, что я не могу убить его просто… быстро… так? Что я должна…

— Так. Так, Диз! И что я говорила неправильно? Где ты видала, чтобы девственности лишались просто и быстро?

— Что? — задохнулась Диз.

Девочка взглянула на нее непонимающе, потом заулыбалась, шире и шире, хлопнула в ладоши и, прижав их к пухлым щекам, захихикала:

— Ох, только не говори, что ничего не знала! Не говори, не говори!

— О чем ты?! Я ведь не должна буду с ним… — в ужасе начала Диз.

— Ах ты, шлюха, — холодно перебила девочка. — Это всё, что у тебя на уме, верно?

— Замолчи!

— Выходит, твои любимые старшие братики были не так уж неправы, а? Они видели, в кого ты вырастешь, и просто чуть поторопили события.

— Заткнись!

— Рыжая Стерва… Рыжая шлюха, вот ты кто, — сказала девочка в синей тунике голосом Миледи Мамы.

— Замолчи!!!

— Нет, Диз даль Кэлеби, тебе не придется с ним спать. Вернее, не так, как ты подумала. Но ты ведь хочешь восстановить свою честь. Ты хочешь перестать быть запятнанной, перестать быть грязной. Ты больше не согласна быть проституткой для того, кто сильнее, ты хочешь стать честной женщиной, хочешь, чтобы на этот раз все было по закону, ведь так?

— Ты хочешь… Ты!

— Да, — сказала девочка и улыбнулась. — Но ведь я — часть тебя.

Неправда, подумала Диз, ты лжешь, дрянь, ты не часть меня.

Ты — это и есть я.

Привратник — человек, в течение сорока пяти лет бравший за руку людей, которые хотели сгореть, и взводивший их на жертвенный костер, — стоял напротив пустых ворот в обитель вейнтгеймских друидов, ворот, в которые было так легко войти, и смотрел в другой мир. Там, за стеной, у ближнего дома, прямо на земле, уронив голову на грудь и свесив руки между колен, сидела женщина, приходившая несколько дней назад. Она была очень сильно пьяна, но Привратник знал, что вскрики и бессвязное бормотание, которые она то и дело издавала, не были плодом винных паров, задурманивших ее буйную голову. Она говорила с кем-то — Привратник не знал с кем, но чувствовал в ее незримом собеседнике страшную, чудовищную, кровавую силу, до того мощную и разрушительную, что при одной мысли об этом его, человека, видевшего и впитавшего больше зла, чем кто бы то ни было, по коже продирал мороз. Он попытался вслушаться в обрывки фраз, которые роняла женщина, но ничего не смог разобрать, и был рад этому. Он видел, что ее коса все еще при ней, и надеялся, что там она и останется. За краткий миг, в течение которого ему удалось ухватиться за обрывок ее мыслей, тем днем, когда она пыталась ворваться в храм, он успел извлечь из ее подсознания сведения о цене, которую она не была способна заплатить. Странная цена, но он назвал ее и оказался прав. Она не смогла. Почему-то не смогла отрезать косу, хотя в тот миг он готов был поклясться, что она и руку отрезала бы за право убить того адепта.

Теперь он был еще больше рад, что успел прочесть ее, прежде чем стало слишком поздно. Она была страшным человеком, эта женщина. И то, с чем она разговаривала, было страшным. Привратник понимал, что она сама не знает этого, и к чувству скрытого, столь непривычного страха, обуревавшего его в эту минуту, примешивалось простое человеческое сострадание. Он хотел бы стать Привратником для нее — как стал для того, кого она хотела убить. Он хотел бы помочь ей. Но не мог. Ей никто не мог помочь. Они могли только научить правильно гореть — так, чтобы потом можно было восстать из пепла…

А она уже сгорела. Сама.

Мариус грел руки над огнем, подставляя осторожным красным языкам то тыльную, то лицевую сторону ладони. Когда Дэмьен, пригнувшись, ступил через порог низкой квадратной кельи, в которой, как он теперь знал, обитает его наставник, друид не поднял головы и не повернулся, только опустил руки ниже, в самое пламя.

— Кажется, я ее видел, — сказал Дэмьен, чувствуя, что голос вот-вот сорвется.

Мариус склонил голову набок, помолчал. Потом спросил:

— Хорошо погулял?

— Нормально.

— Ты совсем не пьян. Или уже протрезвел? Так быстро?

— Я мало пил.

— Зря. Обычно все, кто доходит до этого этапа, надираются как свиньи. Ведь в последний раз.

— Я не уверен, что это был последний раз. — Друид посмотрел на него сквозь упавшие на глаза пряди соломенных волос. Пламя теперь вовсю лизало его руки, жадно кусая плоть, но он продолжал спокойно стоять над огнем, неотрывно глядя Дэмьену в лицо.

— Не уверен? — переспросил он.

— Она здесь… Понимаешь?

— Конечно нет, Дэмьен. Я не имею ни малейшего представления, о ком и о чем ты говоришь. И это ни в коей мере меня не волнует.

Дэмьен медленно перевел дыхание. Ему хотелось пройти к огню и фамильярно развалиться у камина, по он почему-то не думал, что имеет на это право. Более того: что хоть когда-нибудь такое право получит. Он нервно оттянул ворот рубашки у горла, быстро отвел взгляд.

— Она — это та, из-за которой я сюда пришел, — чужим голосом сказал он.

— Я понял, — невозмутимо отозвался Мариус.

— Она… не такая, как другие.

— Не сомневаюсь.

— Вряд ли ты понимаешь, о чем я…

— Почти наверняка нет, — улыбнулся друид. — Но ты не любишь ее, это я вижу. Это что-то большее, чем любовь. Это…

— Ненависть, — сказал Дэмьен и улыбнулся тоже — устало, измученно и почти облегченно. — Я ее заслужил.