Дагиды - Оуэн Томас. Страница 37

Чёрная курица

Это был плохонький садик в городе. Зажатый среди довольно высоких стен, не беленных много лет, затянутых внизу мшистой прозеленью. На ветвистом и тенистом тополе гостил время от времени беспокойный птичий народец. Печальные и одинокие группы чахлых гортензий тянулись обескровленными листьями к скудному свету. Здесь и там попадались дородные, пресыщенные влагой папоротники, случайные кустики одичавшей клубники, а на плиточном днище высохшего водоема гнили сучья и когда-то скошенная трава.

Сильвен Эймар инспектировал сад. Собственно говоря, он всегда инспектировал всех и каждого: свою жену, соседей, поставщиков, родственников, которые еще рисковали его посещать.

Ему давно стукнуло шестьдесят, и он отличался плотным сложением, всегда недовольной физиономией, изменчивым нравом и мозгами, где бесконечно крутились разные мрачные мысли. Корпулентный, тяжелый, он напоминал то ли сварливого, удалившегося от дел хозяина кабаре, то ли пугливого шофера грузовика.

В данный момент он примостился на корточках у окна, возложив локти на мраморный подоконник. Он шпионил, резво перемещаясь вправо и влево, и его большой зад дергался тревожно и комично.

Услышав скрип входной двери, он понял, что жена вернулась, и, выпрямившись с некоторым усилием, уселся в кожаное кресло между камином и телевизором, где принялся вполне успешно симулировать сон.

Фела вошла в комнату, нагруженная покупками, и начала возиться у круглого стола. От бумажного шороха и прочих шумов сновидец пробудился, ошалело посмотрел по сторонам и жалобно завопил:

— Кто? Что это?

— Это я, — призналась Фела, женщина проворная и здоровая, в принципе благожелательная и даже красивая, которую, однако, моментально раздражала чужая глупость или бестактность.

— Ах, это ты! А где я был?

— Ты спал.

— Верно, я заснул. Сам не понимаю, как я могу теперь спать. Боже мой, как только я начинаю раздумывать о себе…

— …что случается редко…

— …мои болезни приводят меня в ужас. Я нуждаюсь в полном покое и в самом заботливом уходе. Полная потеря сил, полная потеря.

Фела, знающая все это наизусть, собрала покупки и пошла на кухню. Было слышно, как она скрипит дверцами, открывает кран, зажигает газовую плиту. Потом зарокотала электрическая кофемолка.

Сильвен Эймар осторожно поднялся, бесшумно подобрался к окну в сад, возобновил тайное наблюдение и курьезную гимнастику. Наконец он увидел… ее — молодую, отливающую антрацитовой чернотой. Ее грудь пересекала яркая, как пламя, вертикальная полоса. Гребешок был маленький, кокетливый. Эта курица отличалось изысканной повадкой птицы более гордой породы — экзотической и неведомой. Откуда она вообще появилась, как попала в сад? Очевидно, малопонятным образом сумела перелететь через высокую стену и теперь, после многих попыток, должна была отказаться от надежды на возращение. В маленьком, закрытом со всех сторон саду ей даже не хватало места для разгона.

Она металась, панически кудахтала, резко мотала головой, поминутно исчезала в гортензиях или в папоротнике. Но, успокоившись, похаживала дерзким, весьма петушиным аллюром, задрав голову и вытянув шею. Более того, сколь возможно выпячивала грудь и вызывающе поглядывала круглым, словно бы искусственным глазом.

На кухне воцарилась тишина, и Сильвен Эймар живо прыгнул в кресло. Очень вовремя — Фела вернулась в комнату и, судя по всему, не заметила его маневра. Он бросал на нее душераздирающие взгляды, щупал пульс, прикладывал ладонь к сердцу.

— Плохи дела?

— Одышка замучила.

Его губы скривились от боли и безнадежности. Фела глубоко вздохнула. От нетерпения или сочувствия — хотел бы он знать. Ее грудь поднялась и опустилась. Приятная грудь — еще упругая и хорошей формы. Когда жена, стоявшая к нему боком, скосила на него глаз — он поразился его сходству с глазом черной курицы и засмеялся. При всех страданиях не смог сдержать смеха. И когда глаз жены расширился и заблестел от удивления, он откровенно захохотал, но в его хохоте угадывалось все что угодно, кроме добродушия.

Фела нахмурилась:

— Чего ты гогочешь?

— Ничего.

Ее короткое замечание развеселило его еще пуще, он буквально задыхался от смеха, вытирая глаза.

— Не смейся так, это утомляет сердце.

Фраза, несомненно, имела иронический смысл. Он перестал смеяться, схватился за сердце и горестно прошептал:

— Господи, у меня теперь нет сил даже на хорошее настроение.

Фела, не отвечая, не глядя на него, поправляла скатерть.

— Через десять минут все будет готово.

— Мне совсем плохо. Вряд ли я смогу есть.

— Не волнуйся, насчет еды ты молодец. Даже слишком.

Когда она ушла на кухню, он тихонько открыл книжный шкаф и вытащил медицинский словарь. Много приятных часов он провел за этой большой книгой, выискивая симптомы близкой смерти своих недругов. Имелся в шкафу и тайничок с бутылкой виски. Он достал бутылку, торопливо глотнул несколько раз и спрятал.

На следующий день он сладострастно и долго размышлял о разных интересных вещах, потом спустился в сад.

Тихо. Гравий, кое-где поросший мхом, слегка поскрипывал под его тяжестью. За стеной располагались другие садики, столь же таинственные и неухоженные. Кругом проржавевшие складные стулья, прогнившие ящики, разбитые глиняные горшки, пустые бутылки, потерявшие под дождем последние этикетки. На втоптанной в землю решетке для чистки подошв лежали сломанные грабли — запустение, никакого повода для оптимизма.

Черная курица появилась из-за кучи жухлой травы и рваной обуви. Радость встречи моментально преобразила кислую физиономию Сильвена Эймара. Он тут же превратился в ласкового, деловитого, заботливого хозяина своей новой живности. Уселся на корточки и прельстительно заулыбался:

— Цып, цып, малышка, цып, цып. Сейчас будем лакомиться зернышками.

Он протянул руку и дружески пощелкал пальцами. Курица не шевелилась. Тогда он достал из кармана несколько хлебных крошек, размял и бросил.

Она разок клюнула и тут же удрала, всерьез разозлив сердобольного дарителя.

Потеряв надежду ее соблазнить, Сильвен Эймар изменил тактику. Он спрятался за дверью прачечной с палкой в руке. Спокойная, надежная засада, тем более что он был один в доме и располагал временем. Агрессивная мысль поначалу только проскользнула в мозгу, но затем вспыхнула, словно ядовитый гриб, который созревает быстро, жадно впитывая зловещую субстанцию.

Когда курица, не подозревая о засаде, проследовала мимо двери, он ударил со всей доступной силой и ловкостью. Обезумевшая, клохчущая, она покатилась куда-то в заросли плюща. Сильвен Эймар остался за дверью, предаваясь тихому, заслуженному блаженству.

Курица, пожалуй, даже толком не сообразила, что, собственно, произошло. Она беспрерывно кудахтала, и жалобные сонорные каскады обнаруживали серьезную травму. Левое крыло траурно повисло, быть может сломанное.

Сильвен Эймар праздновал победу в молчании. Неясный, блуждающий свет озарил его душу. Его поступок, возможно, сочтут не очень-то красивым, но зато он действовал мужественно и решительно.

Так как курица скрылась окончательно, он убрал палку и бесшумно поднялся в дом. Проходя по коридору, он заметил свое лицо в зеркале, с удовольствием задержался, широко улыбнулся и потер руки.

Он очень быстро заснул в кресле и пробудился только с приходом Фелы. Тотчас понял, что произошло нечто важное. Она была бледней обычного, и левая рука висела на перевязи. В ответ на его красноречивое молчание она принужденно улыбнулась:

— Случайно поранила руку. Слава Богу, один любезный месье подвез на машине, и мне быстро оказали помощь.

Сильвен Эймар был просто потрясен:

— Ты что, села в машину незнакомого мужчины? Я же тебе запретил делать такие вещи. Сколько раз я тебе рассказывал о последствиях такой неосторожности!