Семь грехов радуги - Овчинников Олег Вячеславович. Страница 42

Ниро Вульф несколько раз в задумчивости втянул и выпятил пухлые губы, затем продолжил:

– Убийства, по крайней мере, в настоящий момент, не было. Была инсценировка убийства с целью скрыть следы прошлого преступления. Моя версия такова. У покойного был брат-близнец, который и совершил убийство, уподобившись библейскому Каину. Мотивация преступления мне неизвестна и на данном этапе расследования не слишком важна. Вероятнее всего, совершено оно было не без помощи присутствующей здесь юной особы. Далее, чтобы замести следы, соучастники придумали хитроумный трюк. Они воспользовались приглашением на ежегодную вечеринку у Шерлока, где, как вам известно, собираются все, кто внес хоть сколько-нибудь заметный вклад в борьбу с преступным миром. Причем преступники принесли с собой упакованный в сумку труп. Полагаю, их первоначальный план был прост и не лишен своеобразного остроумия. В то время, пока мисс Мери будет привлекать всеобщее внимание, создавая себе алиби, мистер лже-Алекс, напротив, постарается найти уголок поукромнее, чтобы там извлечь труп из сумки, после чего незаметно исчезнет с вечеринки. Таким образом мисс Мери оказывается вне подозрения, заручившись показаниями десятков авторитетнейших свидетелей, брат покойного – тем более, поскольку о его присутствии на вечере никто вообще не догадывается. И только бедный сэр Алекс…

– Просто и цинично. – Голубые глаза мисс Марпл сузились в холодном прищуре. – Вполне в духе Мэри.

– Но случайная остановка лифта подтолкнула преступников к мысли начать действовать раньше, – продолжил Вульф. – И тут я не могу не отдать должное их ловкости и хладнокровию: ведь подмена была произведена буквально на наших глазах!

– Вы хотите сказать, – заговорил Мейсон, – что в данный момент убийца…

– Находится здесь, – заключил Ниро Вульф и ткнул носком ботинка в край сумки, повысив при этом голос: – Вылезайте, молодой человек, все кончено!

Внутри что-то перекатилось и глухо громыхнуло.

– Давайте откроем и посмотрим, – предложил Мейсон.

– Только будьте осторожны, – предостерег Вульф.

– Не беспокойтесь. С живыми преступниками я умею обращаться. Однако, какой странный замок…

Не без труда Мейсону удалось расстегнуть молнию на сумке, но сдержать удивленное восклицание при виде ее содержимого адвокат оказался не в силах.

– Господи! – вырвалось у него.

– Что там? Что?

Все четверо участников действа склонились над раскрытой сумкой.

На дне ее лежало зеркало. Огромное овальное зеркало в массивной бронзовой раме. Лица любопытствующих отразились в нем – четыре красных лица. И самым красным было Маришкино.

– Это от слез, – будто оправдываясь, пролепетала она. – Оно всегда краснеет, когда я реву. – И растерла влагу по щеке огненно-алой ладонью.

На этом месте я проснулся.

…И как продолжение кошмара в багровых тонах увидел прямо над собой заплаканное Маришкино лицо. Немного покрасневшее, но в меру. Не смертельно.

Я вздрогнул и спросил негромко, хотя в первое мгновение очень хотелось закричать:

– Ты чего? – Недоверчиво потрогал свои ресницы. Сухие. – Я кричал во сне?

– Нет. Не слышала. – Маришка уронила голову мне на грудь. Пожаловалась: – Мне приснилось, что тебя убили. Представляешь? Я ничего не помню, только какие-то люди, и… очень тесно или темно. Да, тесно, а потом – хлоп! – темнота и… И все. А ты лежишь на полу – весь такой… неживой.

– И ты из-за этого так расстроилась? – Я прикрыл ладонью ее плечо.

– А надо было обрадоваться? – Она приподняла голову ровно настолько, чтобы взглянуть на меня одним обиженным глазом, и тут же снова зарылась лицом в одеяло. – Не смотри! Я страшная.

– Я знаю… – успокоил я. – Но лить слезы из-за какого-то сна… Присниться, знаешь, много чего может. – И на всякий случай решил пока не посвящать Маришку в обстоятельства собственного сна, который как назло запомнил во всех красочных подробностях.

– Слушай, – помолчав, сказала она. – Давай сегодня никуда не пойдем.

– Почему? – удивился я. И, не дожидаясь ответа, возразил: – Да нет, невозможно. У меня на сегодня стрелок забито – больше, чем в часах с секундомером.

– Я боюсь, – призналась Маришка и сильнее прижалась ко мне.

– Да чего, глупая? Назови хоть одну рациональную причину.

Маришка подумала с минуту и назвала целых шесть причин.

– Пустословие – я. Ложь – уборщица. Равнодушие – писатель. Прелюбодеяние – ладно, замнем… Зависть, воровство – я, и снова я. – Тяжелые слова срывались с ее губ, как пункты обвинения. – И цвета: фиолетовый, синий, голубой, зеленый, желтый, оранжевый. Разве не видишь? Нас как будто провели по радуге задом наперед. Остался только красный. Убийство.

Могла бы не напоминать! Календарик на первый год новой, самаритянской эры и так стоит перед глазами, как впечатанный.

Произнес про себя: «Фазан сидит где знать желает охотник…» Каждый? В самом деле, пугающее совпадение.

Незваные мурашки пробежали по спине от левого плеча к правому.

– Ты чего дрожишь?

– Я не дрожу, я думаю.

– О чем?

– Неужели так будет? – Чтобы лучше мечталось, я закрыл глаза. – Неужели скоро ничего тайного не останется? Одно явное. И… не мы, конечно, но, допустим, наши дети уже смогут по внешнему виду преступника легко восстановить картину преступления? Определить степень вины.

– Ну, наши-то вряд ли, – усомнилась Маришка, и я мысленно похвалил себя за то, что так ловко увел разговор в сторону от мрачной темы. – Вот Пашкины… У них что-то такое должно быть в генах по определению заложено.

Я усмехнулся, вспомнив, как «наш человек в милиции» уже и трубку к уху поднести не может без помощи секретарши, и поделился соображениями:

– Он, кстати, сильно продвинулся в этом плане. В смысле будущих детей.

– Не он один… – загадочно произнесла Маришка. И повторила, наверное, для тупых: – Не он один…

– То есть? – Я почувствовал себя тупым в квадрате. В эдаком двумерном, приплюснутом кубе.

– Через неделю спроси, – посоветовала она, чем ввергла меня в состояние окончательного недоумения.

– А… – открыл рот я.

Но Маришка уже перегнулась через край кровати, отыскивая тапочки…

Очередное воспоминание подкараулило меня, когда я, склонившись над раковиной в ванной, разглядывал себя в зеркало. И застигло врасплох: с бритвой в правой руке и с перемазанным белой пеной подбородком.

Такое уже было, вспомнил я. Давно. Не на заре, как это принято говорить, наших отношений, но и немногим позже. Скажем, в первые минуты после рассвета.

Маришка тогда тоже проснулась в слезах. И не одна… Мы проснулись посреди ночи оба – не сговариваясь, одновременно, с одинаковыми мокрыми полосками на щеках. Именно этот случай имела в виду Маришка, когда пару дней назад сказала, что не помнит, чтобы я плакал раньше. Кроме одного раза…

Мы лежали рядом в темноте и спрашивали друг друга. Ты чего? А ты чего? Ну ладно, сдалась первой Маришка, мне вдруг стало так страшно, оттого что…

Оказалось, даже полная тоскливой нежности мысль, проникшая в наши сны, была одна на двоих. Пессимистическая установка на неудачу. Вдолбленная уверенность, что за все в жизни надо платить. Желательно заранее. А в идеале – только платить, и ничего не требовать взамен.

В общем, оба мы опасались, что ТАК ХОРОШО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ДОЛГО!

Однако ведь смогло…

Я ободряюще улыбнулся отражению в зеркале, такая у него была глуповатая растерянная физиономия. Мой двойник ответно дернул щекой и вскрикнул от слабой, но неожиданной боли. Слишком уж острые стали выпускать бритвы; моргнешь не вовремя – останешься без уха!

Одинокая красная капелька лениво выглянула из свежего пореза, коротко разбежалась вниз по щеке и плюхнулась точно в сток раковины. Кап!

Я поморщился и закончил бритье, не отвлекаясь на посторонние мысли.

В четверг, на обратном пути после утомительной «покаянной» поездки к Маришке на работу, мы попросили Пашку притормозить у ближайшего к дому супермаркета. Пашка с радостью притормозил и начал посапывать, уронив многострадальную голову на баранку, раньше чем мы успели выйти из машины. Сказывалась бессонная ночь, выпитое «Клинское» и прочие мероприятия.