Семь грехов радуги - Овчинников Олег Вячеславович. Страница 47

– Не тормози! – заводится Маришка.

– Программисту лучше говорить: не зависай, – машинально поправляю.

– Мне, эт самое, кажется, – толкает в бок Пашка, – или они стали краснее?

– Чуть-чуть, – соглашается Маришка, а я пожимаю плечами: со спины разве разберешь?

– Близится кку-кульминация, – предрекает Павел.

– Кульно, – Маришка кивает и цепко берет меня под руку.

Позволив краснокожим отойти шагов на тридцать, отправляемся следом. На случай, если преследуемым вздумается вдруг резко обернуться, старательно смотрим в сторону, каждый в свою. Но они не оборачиваются, только лавируют между пешеходами по странной траектории, то приближаясь к кромке тротуара, то отступая в тень домов, – в равной степени готовые к внезапному броску через проезжую часть и к стремительному отходу в паутину узких улочек. Неужели заметили слежку?

Выбрав в качестве персональной цели злоумышленника с дипломатом, превращаюсь в его тень. То есть, пытаюсь в точности повторять каждое его движение, воспроизвожу походку – шаг в шаг, и не обращаю внимания на поскрипывание в левом ботинке, которое отвлекает, раздражает, в конце концов становится просто невыносимым!

– Перестань паясничать! – злится Маришка, когда я нечаянно наступаю ей на ногу. – Ровно можешь идти?

Не отвечаю. Ее возмущенное восклицание напоминает мне о ночном кошмаре, о застрявшем лифте и запертых в нем пассажирах. «Нас как будто провели по радуге задом наперед, – шептали эти губы всего несколько часов назад. – Остался только красный…»

– Красный! – раздраженно повторяет Маришка, заставляя меня вздрогнуть, и тянет назад. – Ты что, спишь?

– Надеюсь, – говорю и останавливаюсь перед самым бордюром.

Еще бы шаг – и… лучше не думать! Но как же близко подходит к нам порой старуха с косой, похожая чем-то на сгорбленную уборщицу в костюме джедая.

Светофор вспыхивает цветом зависти, потом похоти, и мы бегом пересекаем «зебру», чтобы не потерять из виду краснокожих. Отрезанные от нас потоком машин, они успевают удалиться на приличное расстояние. К счастью, их румяные макушки видны далеко впереди, как ночные огни на речных бакенах.

– Врешь, не уйдешь! – вымученно шутит Пашка, а я отвечаю в тон:

– Не врут. Иначе посинели бы.

Краснокожие сворачивают в проходной дворик и, не скрываясь, останавливаются на виду, посреди детской площадки. Рыжий отставляет дипломат на угол песочницы и начинает о чем-то совещаться с лысым, жестикулируя обеими руками. Придя к какому-то соглашению, подозреваемые один за другим ныряют в щель между гаражами, но рыжий тут же выныривает обратно – забрать забытый дипломат.

Разделившись, обходим гаражи с двух сторон и продолжаем преследование.

Когда краснокожие дважды обходят вокруг одной и той же пятиэтажки, Пашка туманно изрекает:

– Запутывают, эт самое, следы. Значит, значит…

Узнать, что все это значит, мне не суждено.

– Красные молодцы что-то задумали, – предупреждает Маришка.

В самом деле, в очередной раз миновав все шесть жилых подъездов, злоумышленники сворачивают за угол, туда, где к торцу здания пристроено какое-то одноэтажное сооружение вроде пункта обмена валюты или ремонта обуви.

Подходят к крыльцу. Закинув ногу на третью ступеньку, рыжий склоняется до земли, якобы, завязать шнурок.

Но только якобы, потому что еще в парке, наблюдая за рыжим из-за лейденской банки, я обратил внимание, что кеды у него не на шнурках, а на резинке!

Ясное дело, проверяет, не привел ли за собой хвоста. А мы, как назло, в пылу преследования подутратив бдительность, подошли слишком близко и теперь стоим на открытом месте, незаметные, как три тополя в Антарктиде!

– Замри! – выдыхает Пашка, роняет на асфальт свою визитку и принимается ее не спеша подбирать.

А мы с Маришкой по традиции всех киношных конспираторов кидаемся целоваться. Кстати, не без удовольствия. Странно только, что чье-то сердце, оказывается, может биться быстрее моего.

– Фто в прифтройке? – спрашиваю у нее гундосым шепотом.

Маришка отвечает:

– Мававинви вавова, – потом перестает кусать мой нос и повторяет: – Магазинчик какой-то. Мы же два раза мимо прошли!

– Мне бы, – говорю, – твою память…

Пантомима со шнурками длится секунд десять, причем уже на пятой рыжий, похоже, начинает понимать, что выглядит неубедительно. Он ненатурально хохочет – лысый звучно шлепает его по затылку, дескать: эх ты, лапоть! – и выпрямляется – окончательно красный!

Смех обрывается.

Рыжий распахивает широкую металлическую дверь и скрывается внутри пристройки, на ходу ковыряя замки дипломата. Лысый стягивает со спины рюкзак и с ним наперевес входит следом.

Пашка преображается на глазах. Опускаются плечи, линзы постепенно сползают на мокрое место, некогда чванливая осанка теперь напоминает знак вопроса в конце фразы: «Как, уже пора?» Указательный палец поправляет несуществующие очки.

Он навсегда запомнится мне таким – Пал Михалыч при исполнении. Не привычный к полевой работе специалист «по экономическим».

– К-кроме шуток, – Пашка передает мне сотовый. – Если что – там только кнопку нажать…

Скрюченные пальцы неловко ковыряют защелку на визитке. Какая-то бумажно-целлюлозная мелочь высыпается на землю, пока они шарят внутри, отыскивая пистолет – действительно удручающе малого калибра. Он не просто умещается в Пашкиной ладони – он теряется в ней!

– Полгода, эт самое, в руки… – сетует Пашка – и не договаривает, передает мне растерзанную визитку и вихляющей трусцой взбегает на крыльцо.

– Куда? – окликаю. – Я с тобой! – И, не глядя, передаю визитку вкупе с сотовым Маришке.

Но она не берет, а вместо этого хватает меня за запястья и сжимает крепко, до онемения. В недоумении оборачиваюсь к ней и вижу в некукольных зеленых глазах отражение утренних слез.

– Жди внизу, – жестко приказывает Павел. – Если через две минуты не вернусь, значит, эт самое…

Железная дверь за ним медленно и бесшумно закрывается.

– Пусти! – прошу Маришку. – Больно же!

– Две минуты, – твердит она, каменея лицом. – Всего две минуты.

Беззвучно борюсь с собой. Потом с ней.

Но заняты руки. К тому же Маришка, когда это необходимо, может быть очень сильной.

Первая минута ожидания вытягивается в половину вечности.

– Пусти, – мягко урезониваю. – Это же смешно!

– Так смейся! – разрешает Маришка.

– Слышишь?.. – спрашиваю, чтобы отвлечь, но в этот момент слышу сам.

Внутри пристройки что-то с грохотом рушится, Маришка на секунду отвлекается, а я оказываюсь на свободе и как был, с сотовым в левой руке и визиткой в правой, взлетаю вверх по ступенькам.

«Жаль, – успеваю подумать, – перед смертью не запишешься».

И отскакиваю назад, когда распахнувшаяся дверь пытается припечатать меня к перилам крыльца.

Появляется рыжий с дипломатом под мышкой, за ним – лысый со сдувшимся рюкзаком, как будто прилипшим к спине. Моей реакции и сообразительности хватает лишь на то, чтобы отступить, убраться с их пути и прикрыть спиной Маришку. Рыжий удостаивает меня благожелательным взглядом серых, в мелких красных прожилках, глаз и, позвякивая, сбегает с крыльца. В свободной от дипломата руке у него крепко зажаты две бутылки водки; позвякивают, соударяясь, именно они. Горлышки еще двух бутылок выглядывают из карманов плаща лысого.

Провожаю их растерянным взглядом и, опомнившись, мчусь наверх, к Пашке, но он сам уже выходит мне навстречу. С непонятным, лишенным всяческого выражения лицом.

– Что? – Бросаюсь к нему. – Что они сделали?

– Да в-вот, – Пашка вынимает из кармана руку с пистолетиком и задумчиво рассматривает, – водки купили.

– А что у них в дипломате? – спрашивает Маришка. – Ты видел?

– И в рюкзаке! – добавляю. А сам верчу Пашку перед собой так и эдак, оглядываю спереди, сзади, сбоку, сверху, хлопаю по спине, рукам, плечам, голове… Все цело, все. Только пиджак немного замызган на правом плече.

– Ты не поверишь, – обещает Пашка. – П-пустые бутылки. Кстати, хватит по мне стучать.