Игры современников - Оэ Кэндзабуро. Страница 22

Как я тогда воспринимал случившееся? Работа, которую я, соответственно воспитанный отцом-настоятелем, с детских лет должен был считать делом всей своей жизни, состояла в том, чтобы описать мифы и предания нашего края. Нет, по собственной воле я за нее ни за что не возьмусь, хотел я решительно заявить тем, кто мне ее навязывал; и то, что произошло, было вызвано стремлением создать повод для отказа. Я чувствовал, что не только отец-настоятель обрекает меня на эту работу, но прежде всего иные силы, господствовавшие в долине и горном поселке, пытаются заставить меня исполнить эту роль; и потому, чтобы показать им: нет, эта роль не для меня, я должен был совершить нечто чудовищное. Иным способом добиться своего было невозможно. Я был убежден, что, если решусь на такой шаг, путь назад окажется для меня отрезанным, причем мое поведение, неоднозначное по своей сути, должно быть предельно омерзительным, достойным всяческого порицания – иначе желаемого эффекта не добиться. Можно посмотреть на то, что произошло, и твоими глазами – ведь ты сама стремилась освободиться от уготованной тебе роли жрицы Разрушителя.

Как все произошло? Удалось ли мне до конца выполнить свой замысел? Нет. Случилось это потому, что ты, сестренка, одурманенная наркотиками, ловко разрушила все, что я так старательно готовил. В то время я был физически сильнее тебя. Но по части секса тягаться с тобой я не мог – хотя мы и были близнецами, я об этом еще только мечтал, и опыта у меня никакого не было, а ты уже прославилась любовными похождениями в кабаре провинциального городка… Я вспоминаю об этом, казалось бы, спокойно, но мне горько, и в горле стоит ком. Вскоре после того, что между нами произошло, я услыхал от наших ребят, что ты вынуждена была вернуться домой из того городка, потому что забеременела, сделала аборт и тебе было необходимо поправить здоровье. Если то, что говорили ребята, правда, значит, я совершил насилие над сестрой, еще не оправившейся после аборта… А сейчас, как ты видишь, я готов выполнить поручение отца-настоятеля – описать мифы и предания нашего края. На это подвигает меня и некая сила, возникшая во мне самом. А ты, сестренка, кажется, собираешься стать жрицей Разрушителя, на что и надеялся отец-настоятель, и готова посвятить ему всю свою жизнь. Неужели же то, что произошло в тот день, благодаря твоей хитрости привело в конце концов к результатам, прямо противоположным тем, на которые рассчитывал я?..

Когда мы с тобой в жаркий летний полдень вышли из нашего дома, стоявшего в самом низком месте долины, и направились к самому высокому месту, где находился храм, в моей разгоряченной голове, покрытой капельками пота, созрел план: перехитрить отца-настоятеля и навсегда порвать и с микрокосмом, и с Разрушителем. Раскинувшаяся на пологих холмах роща окружала долину, не сливаясь с нижней кромкой девственного леса – она как бы обрамляла склоны инкрустированной полосой. Углубляясь в рощу, я все время ловил себя на абсурдной мысли, что вот-вот окажусь погребенным под разноголосым стрекотом тысяч цикад. Я с особой отчетливостью запомнил это состояние потому, что на мгновение мне представилось, будто голоса цикад – не что иное, как голоса людей, живших и умерших в нашем крае. Эта идея заставила еще острее почувствовать всю мерзость того, что я собирался совершить, но во мне росло и другое чувство – безрассудно циничное. Даже сквозь неумолчный пронзительный стрекот цикад мы, переговариваясь, прекрасно слышали друг друга. Среди много раз вспоминавшихся мне мельчайших подробностей того жаркого дня наиболее отчетливо всплывает в памяти удивительная звонкость и чистота твоего голоса – может быть, оттого, что ты приняла наркотик? Мои ноздри до сих пор ощущают проникший сквозь поры вместе с потом запах наркотиков, смешанный с едва уловимым запахом крови. И этот запах крови, после того как я услышал, что ты прервала беременность, преследовал меня очень долго. Твой звонкий голос, который я слышу до сих пор, произносил слова и о самом Разрушителе, в чьи жрицы готовил тебя отец-настоятель…

Я не в силах сейчас припомнить, когда ты произнесла очень важные слова о Разрушителе – до того, что произошло между нами, или после? Я не мог точно установить этого даже в тот день, а ночью, стоило мне задремать, просыпался от какого-то крика и вскакивал; так повторялось много раз. А сказала ты тогда, сестренка, вот что:

– Я долго не могла понять: что это за имя – Разрушитель? Мысленно я представляла себе почти не отличающиеся друг от друга иероглифы «разрушать» и «нести добро». Они так похожи, что как бы слились в моем сознании, и я догадалась, откуда взялось имя Разрушитель. Но тогда оно звучит странно – почему все-таки Разрушитель?

Говоря, сестренка, о твоем звонком, чистом голосе, я вспоминаю, как у меня разрывалось сердце: очень уж тесно твои слова связаны были с тем, что произошло в тот день, и, кроме того, в них таилась удивительная сила. Они, сестренка, вернули меня к мысли об истоках рожденного в нашем крае говора, поразив своей детскостью. Так на меня твои слова подействовали тогда еще и потому, что в тот год я впервые покинул наш край и весь первый семестр безвыездно провел в Токио, окруженный людьми, которые говорили на каком-то другом языке, чуждом для людей нашего края. Я подумал: все жители нашего края, начиная со времен созидателей и по сей день, говорят как дети. Будто созидатели, предводительствуемые Разрушителем, еще детьми пришли сюда в поисках земли обетованной и их детский говор так и застыл, нисколько не изменившись.

Кроме твоего удивительного голоса, сестренка, я до сих пор удерживаю в памяти еще нечто очень важное для меня – твое тело, каким я увидел его в тот день. Если вдуматься, это уже само по себе странно – почему я помню тебя только обнаженной, лишь с разорванными трусиками на бедрах? Значит, я видел тебя такой и после того, как это произошло. Но еще более удивительным мне кажется теперь твое тогдашнее поведение: спрятавшись от отца-настоятеля в темной кладовой, ты, по природе своей холодная и равнодушная, стояла передо мной в таком виде, не обращая на меня никакого внимания – я для тебя не существовал. Твое обнаженное тело, врезавшееся мне в память, я увидел, когда ты, сестренка, опершись о подоконник и поднявшись на цыпочки, смотрела в окно на горный склон, обращенный к долине. Я видел тебя вполоборота – у тебя были круглые, упругие ягодицы, плавно переходящие в стройные гладкие бедра. Ягодицы в меру полные, идеальной формы, отчего казалось, что ты слегка прогнулась. В твоем теле было столько гармонии, что уличить тебя в сознательном позировании было невозможно. Совершенно круглые груди были в меру удалены и от плеч и от живота. Правую ногу ты отставила назад, бедро и икра образовывали мягкую плавную линию и казались лишенными мышц. Левая нога, чуть согнутая, пряталась за правой, и от этого левое бедро выглядело полнее, чем было на самом деле. Корпус наклонен немного влево, и в ту же сторону слегка повернута голова с пышными завитыми волосами. На фоне большого окна кладовой особенно четко вырисовывались левая рука и левая грудь.

Что же я предпринял, увидев тебя обнаженной в тот день, когда это произошло? В моей памяти всплывает лишь, что, порывая все свои связи с прошлым и будущим, я сказал тебе:

– Почему Разрушителя называли Разрушителем? Об этом я совсем не задумывался. Наверное, потому, что раньше, чем вник в значение слова «разрушитель», сам Разрушитель уже вошел в меня.

Именно тогда, стремясь разорвать цепь, приковывающую нас с тобой к Разрушителю, я и принял отчаянное решение; поэтому, как мне кажется, само по себе было странно то, что я говорил о нем. Мне, правда, смутно видится другое объяснение: Разрушителя назвали так потому, что он был человеком, разрушившим огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, когда отряд созидателей поднимался вверх по реке. Есть и еще одно толкование: все созидатели были заключены в гигантское яйцо, и Разрушитель, расколов изнутри скорлупу, вывел их оттуда. Кажется, я видел это во сне. Соединив все версии, я начал испытывать к Разрушителю почти благодарность – ты не зря об этом говорила.