Сто прикосновений (Дневник Мелиссы) - П. Мелисса. Страница 12
Мы дошли до центральной двери, на которой были вырезаны имена детей, игравших здесь летом: знак их собственного развлечения. Среди них были также имена Джермано и Джанмария…
Я должна бежать, дневник: моя мать открыла дверь и сказала, что я с ней должна навестить тетушку (она сломала себе ногу и сейчас в больнице).
11 января 2002 г
Вот сон, который приснился мне сегодня ночью.
Я выхожу из самолета, небо над Миланом хмурое и враждебное. Ледяной ветер развевает и путает мои волосы, недавно аккуратно причесанные в парикмахерской; при сером освещении мое лицо приобретает мертвенный оттенок, глаза кажутся пустыми, а вокруг них сверкают тонкие фосфоресцирующие шарики, что придает мне особенно странный вид.
Мои руки холодные и белые, как у мертвой. Я дохожу до зала аэропорта и вижу свое отражение в стекле: лицо – худое и бесцветное, длинные волосы косматы и ужасны, губы сжаты. Я ощущаю странное беспричинное возбуждение.
Потом, вместо аэропорта, я оказываюсь странным образом в какой-то темной и вонючей тюремной камере, куда пробивается такой слабый луч света, что я даже не могу разглядеть ни себя, ни свою одежду. Я плачу, я одна. На улице, должно быть, ночь.
Далеко в глубине коридора я вижу свет, он пульсирующий и яркий. Никакого шума. Свет приближается. Вот он все ближе и ближе, он меня пугает, потому что я не слышу звука шагов. Идет человек, высокий, сильный, передвигается с большой осторожностью.
Человек кладет обе руки на решетку, и я, вытирая слезы, подхожу к нему; свет от фонарика освещает его лицо, придавая дьявольский вид, но всего тела я не вижу. Я вижу огромные кошачьи глаза, большие губы приоткрыты, и поэтому видны прекрасные белые зубы. Он прикладывает к губам палец, давая мне знак молчать. Я продолжаю смотреть на его лицо, оно уже совсем близко от меня, я вижу, что оно чарующе прекрасно и загадочно. Меня пронизывает ужасная дрожь, когда он прикасается совершенными по красоте пальцами к моим губам и начинает водить ими по кругу. Он это делает очень нежно, и вот мои губы уже повлажнели, и я, в порыве, прикасаюсь к решетке и вдавливаю в нее свое лицо. Его глаза зажигаются, но внешне он остается спокойным; его пальцы входят в глубь моего рта, и моя слюна помогает им скользить лучше. Затем он их выдергивает и обеими руками срывает мои лохмотья, обнажая мне грудь. Соски становятся твердыми и съежившимися из-за холода, а когда он их трогает мокрыми пальцами, они съеживаются еще больше. Он прикасается ртом к моим грудям, он вдыхает их запах, а затем целует. Я запрокидываю голову от наслаждения, но мое тело остается прямым, оно повинуется только его запросам. Он останавливается, смотрит на меня и улыбается. Одной рукой он шарит в своих одеждах, а когда приближается ко мне, я понимаю, что он – церковный человек.
Слышится звон ключей и скрежет железной двери, которая медленно открывается. Он внутри. Со мной. Он продолжает срывать с меня одежду, открывая сначала живот, а затем все ниже и ниже, где у меня самая горячая точка. Медленно он меня укладывает на пол, между моих ног склоняет голову, и его язык входит туда. Я в этот миг не чувствую холода, я хочу почувствовать себя, понять себя через него.
Я его притягиваю к себе и слизываю с его губ свою жидкость. Я ощущаю его тело сквозь сутану и чувствую его член, сильный и прекрасно вставший, который двигается все более и более настырно… Его пенис хочет выйти из-под сутаны, и я помогаю ему, подняв его черное платье.
Он входит в меня, наши жидкости встречаются; он скользит так восхитительно, как нож по теплому маслу, но не доводит меня до оргазма, вынимает свой член и пересаживается от меня в темный угол. Я жду, но потом сама подхожу к нему. Он снова погружается в мой пенящийся пляж. Достаточно нескольких поступательных движений, резких, уверенных и неожиданных, чтобы на меня накатилось бесконечное наслаждение. Мы кончаем одновременно, бесподобно, в гармонии и унисоне.
Через некоторое время он приходит в себя и покидает меня, рыдая: даже я так сильно никогда не плакала.
Потом я открываю глаза, я снова в аэропорту и разглядываю свое лицо.
Сон внутри другого сна. Этот сон – отзвук того, что случилось вчера.
У человека из сна глаза были точно такие, как у Джермано: огонь в камине их освещал, и они блестели.
Джанмария вошел с двумя огромными поленьями и с парой веток. Он положил их в камин, и огонь осветил комнату, придав ей более уютный вид. Незнакомое и успокаивающее тепло снизошло на меня.
То, что я наблюдала, не вызвало во мне никакого ужаса или стыда, даже наоборот. Как будто мои глаза уже привыкли к определенным сценам, а страсть, которая до сих пор билась изнутри о мою кожу, вылетела и сразила двух парней, которые невольно оказались в моих руках.
Я видела, как они вонзались друг в друга: я устроилась в кресле около камина, они – на диване напротив, они смотрели друг на друга и ласкались с любовными придыханиями. Каждый их вздох красноречиво говорил «я тебя люблю»; каждое поступательное движение (что отзывалось в моих кишках) для них было чистейшей лаской. Мне тоже захотелось стать участником этой непостижимой интимности, их любовного и нежного единства, но я не предложила себя, я только наблюдала, как было обусловлено. Я была голой и чистой – и телесно, и в мыслях.
Потом Джермано меня наградил блаженным взглядом. Он оторвался от своего партнера и, к моему изумлению, склонился на колени передо мной и медленно-медленно развел мои бедра. Он подождал моего знака, а затем нырнул в бесконечность. Ему это удалось на миг, затем он снова стал прежним, жестким и неумолимым африканским Королем. Он сел на мое место, схватил меня за волосы и стал наклонять к своему члену; именно в тот момент я смогла увидеть его глаза. Именно в тот момент я поняла, что его страсть никак не отличалась от моей страсти: они обе держались за руку, они разошлись в разные стороны, а затем слились воедино.
Потом эти двое заснули, обнявшись, на диване, а я в это время продолжала смотреть на них с возбужденной (от красного огня в камине) кожей. Одна.
24 января 2002 г
Зима меня утомляет во всех смыслах.
Дни тянутся так одинаково и монотонно, что я их больше не могу переносить. Спозаранку – будильник, затем школа, препирательства с учителями, возвращение домой, выполнение домашних заданий допоздна, кретинизм по телевизору, и, если глаза еще смотрят, читаю какую-нибудь книгу и – спать. День за днем, без изменений, за исключением неожиданного звонка от самовлюбленного ангела и его дьяволов: в этом случае я одеваюсь по-особому, снимаю с себя одежду прилежной школьницы и надеваю ту, женскую, которая сводит с ума мужчин. Я им благодарна, потому что они дают мне возможность вырваться из серости и быть иной.
Когда я дома, то часто сижу в Интернете.
Я веду поиск, многое узнаю. Я ищу то, что меня возбуждает и что одновременно делает мне плохо. Я ищу возбуждение, порождаемое унижением. Я ищу уничтожение. Я ищу типов самых странных, тех, кто ко мне относится как к настоящей бляди. Тех, кто хочет излить на меня свои злость, сперму, тревоги, страхи. Я не отличаюсь от них. Мои глаза приобретают болезненный свет, мое сердце бьется по-сумасшедшему. Я верю (или, может, я обманываюсь?), что найду в переплетениях Сети того, кто захочет меня любить.
Пусть это будет кто угодно: мужчина, женщина, старый, молодой, женатый или замужняя, одинокий, гей, транссексуал. Все.
Вчера ночью я вошла на лесбийский сайт. Попробовать это с женщиной. Мне не отвратительна эта идея. Скорее меня это озадачивает. И страшит. Некоторые из них ко мне уже обратились, но я их сразу забраковала, даже не посмотрев на их фото.
Сегодня утром по е-мейлу ко мне пришло одно письмо. Ей двадцать лет. Она говорит, что ее зовут Летиция, она из Катании, как и я. Ее послание было немногословным: только имя, возраст и телефон.