Изнанка - Палий Сергей Викторович. Страница 32
Рысцов нетвёрдой поступью проследовал в комнату и, раскидав стопку дисков, нашёл что-то нейтрально-танцевальное… Хлопнули ещё по стопке, и Шуров, скинув с себя рубашку, принялся танцевать. Пламенное поглаживание собственной волосатой груди и хаотичное разбрасывание в разные стороны всех конечностей танцем можно было окрестить, конечно, с большой натяжкой, но Наташа тут же осоловело повела глазами и присоединилась, прихлопывая себя по внушительным ягодицам. Леля с Катей зашептались о чем-то, снова заняв стратегическую позицию у плиты. Закурили.
Угрюмо покосившись на запертую дверь ванной, Рысцов уселся на табурет и махом ополовинил оставшийся объём водки. Его передёрнуло, из глаз брызнули слезы. Нашарив упаковку крабовых палочек, он разорвал полиэтилен и затолкал в рот сразу четыре штуки. Прожёвывая красно-белое мясо, почувствовал, как жжение в горле утихает, а шум в черепе становится все сильнее, компетентно сообщая, что чрезмерное употребление все-таки вредит…
Размноженная физиономия Шурова мелькала по всей кухне, задорно кривя рот и выкрикивая: «Эх, На-таха, поддай ж-жару!» Казалось, даже стены раздвинулись, освободив дополнительное пространство для танца живота, к которому вскоре присоединились и Леля с Катей. Почему-то приторно запахло марихуаной, и видимость ухудшилась…
Дальнейшее Валера помнил дырявыми кусками, каждый последующий из которых становился все более куцым…
Мутный силуэт Насти подходит к нему, замотанный словно мумия во что-то белое и ворсистое. «Полотенце!» — озарённый догадкой, орёт Рысцов, сдирает белесую материю с её тела и торжественно подбрасывает вверх. Силуэт зачем-то разражается воплями, в которых сознание вычленяет нотки негодования, и щека вспыхивает жгучей болью…
…Он обнаруживает, что наг. Сидит посреди комнаты, опершись на то и дело бессильно подламывающиеся руки, и несильно сжимает коленями Настину голову… внизу живота — неторопливо гаснет очень приятное ощущение…
…что-то холодное врезается в затылок. Хочется выругаться и прекратить это, но язык не повинуется ему и совершенно нет сил. Перед глазами концентрическими кругами расплываются какие-то радужные волны — из тёмного пятна по светлой поверхности. На секунду приходит понимание, что это сток ванной, размеченный на четыре части пластмассовым перекрестьем… Где-то в отдалении слышится хлопок закрывающейся двери, и этот противный звук отдаётся в желудке, заставляя его вывернуться омерзительным потоком…
…праздничные пузырьки смешно лопаются на голом предплечье… Рядом — переплетение тел, в котором видны три женские груди и чёрная шевелюра с пробором посередине… из этого бесстыжего клубка торчит рука и поливает Рысцова пивом из двухлитровой баклажки без этикетки…
…дрель. Кто-то хватает его за плечи и зверски дёргает. Он просеивает между пальцев воздух в тщетной попытке удержать равновесие и падает…
Калейдоскоп кошмарных галлюцинаций, полный меняющихся уродливых лиц и оскалов, тихонько сменялся колючими ощущениями реальности…
Рысцов очнулся от невыносимого зуда в шее. Не открывая глаз, повернул голову и застонал от дикой боли — стрельнуло по всему позвоночнику до самого копчика. Он перевернулся на спину и приподнял веки… «ОТК-6524-89» — надпись была выведена чёрной краской на выпуклом фанерном квадрате. Он снова захлопнул глаза. В голове будто разворачивался танковый корпус, громыхая гусеницами и брызжа во все стороны соляркой… От проплывшего в памяти слова «солярка» Валеру чуть не вырвало, и он глубоко задышал, сдерживая бульканье в пищеводе.
Спустя пять мучительных минут им было выяснено следующее: надпись на фанере принадлежит днищу старого стула, сам он пришёл в себя под данным стулом, из одежды на теле присутствуют только носки и розовый бюстгальтер, туго замотанный вокруг левого бицепса, вокруг воняет прокисшим пивом, Шуров лежит неподалёку вперемежку с двумя одеялами и тремя женщинами…
— Ар-г-х… — попытался позвать Рысцов, медленно
выбираясь из-под стула. Закашлялся до хрипоты и, прочистив горло, повторил: — Артём…
Ответа не последовало. Он поднялся на ноги, придерживаясь за край журнального столика, замызганного чем-то липким, и осмотрел комнату, старательно фокусируя взгляд.
Такого Валера не видел со дня обмывания своих капитанских погон в ментовке. Да и тогда, помнится, зрелище утреннего разгрома внушало побольше оптимизма… Теперь — лишь скепсис.
На свободных от тел и одежды участках пола стояли гранёные стаканы — штук десять, — каждый из которых был украшен компакт-диском с выломанным сектором. На манер дольки лимона. Взяв один из них дрожащими пальцами, он прочёл: «Великие композиторы. Более шестнадцати часов музыки». У кого-то нездоровая фантазия, однако… Кресло, заляпанное бурыми пятнами, показывало языки поролона и кренилось на один угол по причине сломанной ножки; системный блок компьютера помигивал красным огоньком и жалобно шуршал кулером блока питания, а отключённый интерфейсный кабель монитора был завязан на узел «булинь»; на кровати отсутствовал матрац, обнажая проломленную в центре деревянную поверхность; неизвестно откуда взявшиеся воздушные шарики разноцветными каплями пристали к потолку, обрамляя люстру, на железном изгибе которой одиноко висел использованный презерватив; возле двери на балкон валялась дешёвая гитара явно не местного происхождения. Апофеозом панорамы была коряво выведенная красным маркёром надпись на плоском стекле будильника: «Время — по Гринвичу».
Стало быть, в Москве сейчас… два часа дня.
Подойдя к узлу из человеческих туловищ, в середине которого в позе ушуиста-имбецила, по-детски выпятив губы, возлежал Шуров, Рысцов вгляделся в помятые лица. Насти среди них не было. Может, на кухне?..
«Нет уж, — мысленно отогнал он мимолётное желание удостовериться в этом. — Вида кухни я сейчас не вынесу…»
И тут взор Валеры упал на С-визор… точнее — на его труп. Темно-каштанового цвета пластик недавно приобретённой «Соньки» последней модели был буквально раскрошен, обнажая окоченевшие внутренности. Несколько раскуроченных микросхем валялись возле изголовья кровати. Матерь божья! Он же почти четыре штуки стоит!..