Я, следователь.. - Вайнер Аркадий Александрович. Страница 5

— Вышеуказанного перелезания… — пробормотал я. — А почему на ходу?

Дахно повернулся ко мне, скривил губы:

— А с кем, простите, имею честь?..

— Ты отвечай, когда спрашивают, — сказал грозно Климов. — Небось не в гостях расселся. Объясняй по-человечески!

— Объясняю, — сказал Дахно высокомерно. — Не имею обыкновения отвлекать от работы водителей попутного транспорта. Пользую их без отрыва, так сказать, от производства.

— Вон что… — и я пододвинул к себе лист бумаги. — Как вы думаете, Дахно, зачем я вас об этом спрашиваю?

— А я об этом не думаю, — быстро сказал Дахно. — Не было такого указания.

Признаться, манера Дахно вести себя и смешила, и злила меня.

— Тогда считайте, что указание есть. Думайте! — сказал я ему.

Дахно сдвинул выгоревшие брови, собрал морщинки на узком загорелом лбу, прищурил глаза и открыл рот — изобразил полную сосредоточенность. Помолчав немного, вдруг выкрикнул:

— А-а-а!

— Ну?! — подался к нему Климов.

— Па-а-нятия не имею, — ухмыльнулся донельзя довольный Дахно.

— Что ж ты врешь! — взорвался Климов. — Весь поселок об этом говорит!

Дахно пожал плечами, сокрушенно покачал головой:

— Делать им нечего…

— Это им-то нечего делать, — сквозь зубы сказал я, ощущая прилив недостойных чувств. — Это им-то нечего делать? А ну-ка, снимайте пиджак!

У Дахно округлились глаза, он быстро вскочил, закричал визгливо:

— Не имеете права! Телесные наказания запрещены!

С трудом подавив смех, я серьезно сказал ему:

— И зря, — и, помолчав, добавил: — Мы ваш пиджак на экспертизу пошлем.

Дахно сделал вид, будто до него только сейчас дошло, о чем речь. Он хитро посмотрел на меня:

— Понял. Это вы насчет убийства спрашиваете. Так вот — если вы думаете, что я к тому убийству причастен, то ошибаетесь. Моя кровь на пиджаке, можете ее проверить, сами убедитесь. А покойничка-то я и в глаза не видел…

Я удивился:

— Что значит «дочку с мамой»?

Дахно снисходительно пояснил:

— Бутылку, значит, с четвертинкой. Платил за выпивку я. Потом Прокудин ушел, а я выпивал еще с другими несколько раз. На другой день я спал до обеда, потом пришел в столовую, сообразил на троих. Опохмелился и решил поехать к бригадиру Тришину, на сорок третий километр, — он обещал меня на работу взять. А то участковый уже раза три грозился меня за тунеядство оформить. Хотя я всего три месяца не работаю. Так вот, вышел я на шоссе, гляжу — грузовик едет. Дай, думаю, чем пешком пять километров чапать, доеду. Прыгнул на задний борт, перевалился в кузов, да неудачно — левую руку в кровь о скобу разбил. Доехал до 43-го километра — там подъем крутой, с поворотом, машины медленно идут, — выпрыгнул из машины. А шофер вдруг остановился и бегом — за мной. «Зачем, — говорит, — в машину лазил?» В общем, запихал он меня в кабину и в отделение отвез. Пока суд да дело, заснул я там, на лавке прямо. А наутро, третьего, значит, оштрафовали меня и выпустили. Вернулся я домой, выпил с горя бутылку и снова весь день спал.

— А вечер?

— Вечером я к Юрке Прокудину зашел. Он как раз с Ялты приехал. Большой человек — при деньгах был. Он чего-то, говорил, на базаре продал. Мы с ним, конечно, понемногу выпили и тихо-мирно разошлись по домам.

Я остановил Дахно:

— Вы это точно помните?

— Точно. Выпили-то красного, да и того по полбутылки…

Я отодвинул протокол допроса.

— Ну, что ж, мы это все проверим…

— Тогда я пойду пока? — оживился Дахно.

— Не стоит, — ласково сказал я. — Пока воздержитесь…

Вот такие пироги. А Прокудин утверждает, что он ни с кем не выпивал и с Дахно почти не знаком,

Лист дела 13

Я отправил Дахно на судебно-медицинскую экспертизу. Необходимо было, во-первых, выяснить группу крови на его пиджаке и сравнить с группой крови убитого. Во-вторых, хотя бы приблизительно установить время, когда он порезал ладонь.

Конечно, не скажу, чтобы этот Дахно вызвал во мне бурю гражданского негодования. Не было бури в моей душе. Да и устал я уже к тому времени здорово. Но вот чувство досады он у меня вызвал, это точно.

Меня иногда упрекают в нетерпимости, но я считаю, что с такими барбосами возиться надо поменьше. И никто меня в этом не переубедит. Вот мы боремся с преступностью. Боремся организованно. Причем начинаем борьбу грамотно — с изучения причин, порождающих преступность. Даже институт такой специальный есть.

А вот этому Дахно наплевать и на институт, и на всю нашу борьбу. Он сам, может быть, не совершил еще преступления. Но такие ребята — прекрасная среда для возникновения преступности.

— Ну-у, фрукт, — сказал я Климову. — Слушайте, а чего вы, в самом деле, с ним тут чикаетесь? Он же форменный тунеядец!

— Оно конечно, — согласился Климов. Потом сказал осторожно: — Глупый он еще…

Я удивленно посмотрел на Климова. А он продолжил:

— Двадцать пять лет мужику, а все с пацанами запруды на речке ставит…

— Ну, и что?

— Безобидный он. И все же, действительно сирота, — тихо сказал Климов.

— Да что вы такое говорите, Климов? — сказал я с искренним недоумением.

Климов как-то испуганно, торопливо стал объяснять:

— Нет, я что? Я — ничего… Конечно, они, пьяницы, это самое, родимые пятна… значит. Позор… Да-а… Выводить надо… — И, помолчав немного, совсем неожиданно и растерянно: — Родимые… То-то и оно, родимые, ножиком не срежешь…

— Что-то я вас не пойму, Климов.

— Мы с его отцом почти до Кенигсберга дошли… Я вот вернулся…

Потом приехал Городнянский. Он вошел со свертком в руках, а за ним в косой раме дверного проема маячило бледное запавшее лицо Прокудина на фоне красных милицейских околышей…