Пурпур и бриллиант - Паретти Сандра. Страница 5

– Привяжите его к верблюду, – крикнул человек с бородой, – да как следует! Мы поскачем очень быстро – как бы нам не потерять тебя! Ты ведь горишь от нетерпения, желая встретиться с Калафом, правда?

Мстительная улыбка все еще играла на устах бедуина, когда он повернулся к Стерну.

– Хотя у вас с собой знак алжирского дея, – сказал он, – я должен попросить вас следовать за нами.

Каролина поняла лишь одно: они должны скакать с этими всадниками. Но почему? Кто дал им право распоряжаться? Кто они, эти люди, чье появление подавило в зародыше всякую попытку к сопротивлению? Со связанными за спиной руками сидел Разим на своем верблюде. Как могло случиться, что этот бесстрашный человек так покорно предается в руки судьбе, словно его парализовал один только вид этих бедуинов? Черные погонщики, все еще вооруженные, молча стояли рядом. Охотнее всего Каролина сейчас приказала бы им стрелять. В ней все клокотало. Это какое-то безумие, их ведь больше, а бедуинов всего трое! Почему они подчиняются их воле? Еще не поздно, они еще могут вырваться! Она взглянула на Стерна. Тот сидел в седле, опустив голову и поглаживая шею своего коня. Каролина не понимала его. Что это, дурная шутка?

По приказу старшего бедуина чернокожие погонщики сняли с себя оружие и взобрались вдвоем на одного верблюда. Бедуины сложили их ружья в кожаную сумку и приторочили ее к седлу коня. Каждый вел за собой одного верблюда. Веревки туго натянулись, когда бедуины пришпорили своих коней и с громкими криками стали подниматься по склону котлована. Каролина, все еще надеявшаяся на внезапную перемену событий, вдруг увидела перед собой бородатого бедуина. Он схватил за повод ее лошадь, и та подчинилась его воле. И как несколько часов назад песчаная буря, так и теперь властная человеческая рука увлекала ее за собой, помимо и вопреки ее желанию.

Они скакали по пустыне в облаке вздыбленного копытами их коней песка, окрашенного закатом в розовый цвет. Казалось, лошади едва касались земли. Топот копыт слился в какую-то мистическую мелодию, словно ритм подземного барабана подгонял их вперед – все быстрее, быстрее...

Кони шли в пене, их шкуры лоснились от пота. Бедуин, скакавший между Каролиной и Стерном, не оставлял их ни на миг. Как мужчина, оценивающий людей по их умению держаться в седле, он вынужден был признаться себе, что за время бешеной скачки его недоверие к чужакам переросло в симпатию. Кем бы они ни были, наездниками они были отменными; по праву владели они отличительным знаком Дикого Омара, дея Алжира.

Солнце зашло. Спустился вечер, окрасив все в красные тона: развевающиеся белые плащи бедуинов, блестящую шерсть их белых скакунов и даже белые шатры, внезапно возникшие в тени небольшой пальмовой рощи. Все тем же бешеным галопом устремились туда бедуины. Мужчины осадили коней на свободной площадке перед шатрами. На секунду все пропало в облаке пыли, были слышны лишь возбужденные гортанные голоса. Как только пыль осела, Каролина увидела толпу мужчин, окруживших Разима.

Бедуины сняли его с верблюда и потащили по земле за веревку, которой он был обвязан. Он сумел подняться на ноги, однако вел себя все так же отрешенно, словно в полусне. Толкая его перед собой, бедуины повели Разима к самому большому шатру.

– Чем провинился Разим? – спросила Каролина.

– Он воспользовался колодцем, принадлежащим Калафу.

Каролина непонимающе уставилась на Стерна:

– Источники в пустыне принадлежат всем.

– Но пустыня принадлежит Калафу.

– Он шейх?

– Нет – разбойник. Разбойник, основавший собственное королевство, когда увидел, что все другие владения уже захвачены и распределены. Они величают его владыкой пустыни.

– Это был знак Калафа – то, что вы показали бедуинам? – спросила она. – Откуда это у вас?

– Это знак дея Алжира, которого они называют Диким Омаром – повелителем моря. Калаф – его сын.

Но Каролина уже не слышала его. Что будет с ними дальше? Как долго эта метка сможет защищать их? Чего они ждут? Почему не воспользуются подходящим случаем? Они ведь еще сидят в седлах, а их сопровождающие уже спешились. Никто не обращает на них внимания, никто и не заметит их бегства – по крайней мере, пока они не окажутся на расстоянии выстрела. Каролина напряглась, зорко оглядывая все вокруг.

Стерн без слов понял, что с ней происходит. Он и сам на протяжении всей скачки не думал ни о чем ином. Но именно сейчас это было бы безумием.

– Потерпите! Мы должны дождаться ночи, – прошептал он ей.

Каролина откинула голову, как всегда, когда ей не удавалось тотчас последовать своему желанию. Ждать – это было то, чего она никогда не умела и чему, видимо, уже никогда не научится. Она ощущала близость большого каравана. Она должна найти свою девочку.

– А как же караван? – спросила она.

– Люди Калафа укажут нам дорогу к нему.– Стерн не хотел продолжать, чтобы зря не волновать Каролину; однако по ее лицу он понял, что она догадывается, в чем дело.

Кроме того, она была женщиной, способной вынести любую правду.

– До сих пор это было всего лишь подозрение, – объяснил он, – но теперь я абсолютно уверен. Разим тоже догадывался. Калаф собирается напасть на золотой караван.

– Еще этой ночью?

– Это последняя ночь перед Тимбукту, поэтому она самая подходящая. Люди в караване считают себя уже в безопасности, и нападение будет для них полной неожиданностью. – Стерн осекся. Один из разбойников подскакал к ним и знаком приказал следовать за ним.

Разима нигде не было видно, верблюдов и чернокожих погонщиков куда-то увели. Каролина и Стерн скакали за бедуином мимо пустых шатров и погасших костров, к площадке, вытоптанной копытами лошадей. Там была группа всадников. Их лошади беспокойно пританцовывали, однако Каролина не сводила глаз с мужчины на белом жеребце в центре группы.

– Это он, Калаф, – прошептал Стерн.

Он мог бы этого и не говорить. Господин пустыни гордо восседал в седле. Его пурпурный бурнус спадал на спину белого коня. На поясе блестела украшенная рубинами рукоятка кинжала. Его лицо скрывалось в тени широкого тюрбана из пурпурного кашемира. Повелительным жестом он приказал Каролине и ее спутнику приблизиться.

Он долго молча разглядывал их. Потом негромко произнес:

– Мне сказали, что у вас есть знак моего отца. Покажите мне его!

Стерн достал из-за пояса кусок зеленого шелка. Он перегнулся через лошадиную гриву и протянул шелк Калафу. Калаф взял платок в руку, почтительно прижал его ко лбу, потом поднес к губам.

Одно мгновение Стерн раздумывал, не открыться ли ему. Но какой был бы в этом смысл, если он еще в течение ближайшего часа собирался нарушить право гостеприимства, которым одарил его Калаф, и предать его?

– Друзья моего отца – мои друзья, – сказал Калаф. – Добро пожаловать, – он указал на лагерь. – Я велю выделить шатер для вас. Отдохните. Через несколько часов я пошлю за вами. Надеюсь, вы окажете мне честь и разделите со мной трапезу, – он подал знак своим людям.

Потом, держа повод одной рукой, вновь встал во главе своего отряда. Они тронулись. Тьма мгновенно поглотила человека в пурпурном бурнусе. Только развевающиеся белые плащи его людей были видны еще несколько мгновений. Бесшумно, как будто копыта лошадей были обмотаны ватой, исчез отряд во мраке ночи.

Тьма опустилась над миром, черная, непроглядная, враждебная. Каролина и Стерн молча забрались в шатер, к которому их подвел провожатый, и присели на корточки. Они слышали, как он распряг их лошадей и бросил им сено. Потом дождались, пока его шаги затихли в отдалении.

Рамон Стерн поднялся.

– Я сейчас вернусь. Ждите, – проговорил он и вышел из шатра.

Прошло несколько томительных минут, показавшихся Каролине вечностью. Он вернулся, двигаясь так бесшумно, что она заметила его, только когда Стерн стоял уже рядом, держа в руках белые плащи. Один из бурнусов он набросил на плечи Каролине, другой накинул сам.

– Это защитит нас лучше темноты.

Он откинул полог шатра, и они вышли наружу. Огляделись, прислушались. Лагерь казался необитаемым. Все костры были потушены. Ни звука, ни огонька.