Пробирная палата - Паркер К. Дж.. Страница 64

Эстар нахмурился и тут же рассмеялся.

– Вы упустили самое главное. Суть роскоши, – объяснил он, – в простоте. Роскошь не имеет никакого отношения к богатству и могуществу; просто они часто находят друг друга, как мухи и навоз. Предположим, у вас нет ничего, кроме пращи и нескольких камней. Вы идете в горы и убиваете куропатку, или в лес за кроликом, по пути собираете нужные травы, а придя домой, готовите пищу, приложив чуть больше старания и внимания, чем это абсолютно необходимо. Хорошее вино делается из того же сырья, что и плохое, а уж хорошая музыка и хорошая беседа вообще ничего не стоят. – Он вздохнул и заложил руки за голову. – Вам надо бы почитать старых поэтов. Далшин, Силат. «Стрела, пахнущая розой». Они о простоте жизни, об идеальном существовании, очищенном от всего наносного и злого, излишнего и чуждого. В этом корень нашей культуры, в этом ее источник. «Никто не сложит шелк, как роза…»

– Понятно, – поспешил вставить Бардас, пока его собеседник делал вдох, чтобы продолжить декламацию. – Но тогда что вы делаете здесь?

Полковник закрыл глаза.

– Необходимое зло, – ответил он. – Для того чтобы вести идеальную жизнь, нужно сначала обеспечить жизнь стабильную и безопасную. Можно ли сосредоточиться на постижении сути жизни, когда вам угрожает опасность извне? Армия и провинции – это стена, которой мы отгородились от мира, доспехи, необходимые для защиты, сила остается снаружи, сохраняя милую простоту внутри. К сожалению, это означает, что кому-то из нас приходится поворачиваться спиной к самым важным вещам. Что ж, оно того стоит, ведь мы знаем, что простота совершенства всегда там, ждет нашего возвращения. – Он открыл глаза и сел поудобнее. – Вы улыбаетесь, очевидно, не согласны.

Бардас покачал головой:

– Вообще-то я думал о доме, том месте, где я вырос, в Месоге. Вот уж где все так просто, что дальше некуда.

– Да?

– Определенно.

Полковник вскинул брови.

– Вы давно там не бывали?

– Около четырех лет, – ответил Бардас. – И не могу сказать, что мне уж очень понравилось то, что я увидел в последний раз.

– Месога… Месога… – задумчиво повторил Эстар, словно припоминая что-то. – Это не там ваш брат?

Бардас кивнул:

– Вот Горгас наверняка бы согласился с вами. Насчет того, что дом и все такое – это и есть самое важное. Для него на первом месте всегда стояли семья и дом. По крайней мере так он предпочитал думать. Я в общем-то придерживался того же мнения, пока однажды не вернулся и не увидел свою семейку. – Он улыбнулся. – После того я, собственно, и вступил в армию Империи.

– Извините, не понял.

– Империя большая, – пояснил Бардас. – А я хотел быть как можно дальше и от дома, и от семьи.

– О! – Судя по выражению лица полковника, такая концепция оказалась для него не вполне понятной. – Ну что ж, ваша беда обернулась выгодой для вас. Вы рады тому, что делаете?

Бардас нахмурился:

– Не знаю. Не уверен. По-моему, рад или не рад, это не слишком надежный критерий. Все равно, что спрашивать человека, вцепившегося после кораблекрушения в мачту, о том, нравится ли ему ее цвет.

Эстар насмешливо улыбнулся:

– О, перестаньте. Уверен, вы перебираете по части мелодраматичности. Вы сильный, здоровый мужчина в цвете лет. Конечно, вам приходится работать, чтобы добыть средства к существованию, но не лучше ли добывать их, занимаясь тем, что вам приятно, или по крайней мере тем, что не противно? Я упоминал о вымышленном охотнике с пращой и камнями. Пусть у него нет ничего другого, но он имеет возможность уйти в горы. Если вам не по душе быть солдатом, уходите и найдите другое занятие: плетите корзины, лепите горшки или пугайте ворон. А то сделайте себе пращу. Наберите пригоршню камней и ступайте, куда глаза глядят.

Бардас ответил улыбкой. Мальчику удалось-таки наконец разбить голову овцы, и теперь он вычерпывал оловянной ложкой белые, растекающиеся мозги. Рядом с ним стояла чашка.

– Да, но прежде чем идти, мне бы понадобились те самые доспехи, о которых вы упомянули. Надо же как-то обезопасить себя от врагов.

Эстар пожал плечами:

– Вы могли бы жить в глубине Империи. Там, в глубине, вдали от границ, вам ничто не грозит. Там вы будете вдалеке от всех ваших врагов, а если они даже и доберутся до вас, то вряд ли посмеют тронуть.

– Соблазнительное предложение, – ответил Бардас, вспомнив мужчину с детьми, пытавшихся ограбить почтовую карету. – Но на вашем месте я бы как следует подумал, прежде чем принимать такое решение. Видите ли, куда бы я ни направился, этот зловредный, кровожадный негодяй следует за мной, а иметь его у себя за спиной не очень-то приятно.

Полковник озадаченно посмотрел на него:

– Вы ведь говорите о своем брате, да?

Мальчишка вытряхнул в чашку последние остатки желеобразного мозга и отложил ложку.

– Да, о нем, о моей плоти и крови.

– Что ты об этом думаешь? – спросила Исъют.

– Ты выглядишь нелепо, – ответила ей мать, не поднимая глаз от счетов. – К счастью, тебя никто не увидит, а потому не важно, как ты выглядишь…

Исъют нахмурилась:

– А по-моему, мне идет.

В углу комнаты кот с жадностью, хрустя косточками, пожирал птичку, не особенно беспокоясь из-за того, что птичка была еще живая. Исъют вспомнила, что видела такую же в доме соседей.

– Пожалуй, стоило бы подобрать немного здесь, тебе не кажется? – Она приподняла подол юбки левой рукой. – Сама не знаю. Эта штука должна быть на колене или немного выше?

Нисса Лордан хмуро взглянула на дочь, оторвавшись от расчетов.

– Кому какая разница?

– Мне. И большая.

– С каких это пор? – Нисса рассмеялась сухим, неприятным смехом. – А кроме того, если бы ты хоть чуточку разбиралась в моде, то знала бы, что этот стиль ушел. Рядишься в старомодную гадость только для того, чтобы позлить меня. У тебя всегда одна цель.

Не обратив на ее реплику никакого внимания, Исъют села на подоконник, спиной к синему морю, и стала рассматривать обрубки пальцев на правой руке.

– Если меня никто в нем не увидит, – почти весело сказала она, – то не важно, что оно вышло из моды, так ведь?

– Это из-за того, что я запретила тебе писать дяде Горгасу, да? – Нисса грустно покачала головой. – Это из-за него ты так вырядилась?

Это ты так думаешь.

– Ничего подобного, – ответила она. – Ты считаешь, что все, что я делаю, должно быть как-то связано с тобой.

Нисса сложила руки на груди.

– Если бы тебя действительно интересовало, как ты выглядишь, если бы тебя интересовало хоть что-то нормальное, все было бы иначе. Но ведь тебя ничто не интересует. Посмотри на себя – ты же уродец.

– Спасибо, – серьезно ответила Исъют.

– А теперь еще и одеваешься, как уродина. Это уже слишком. В этом доме я ничего такого не допущу. Все, конец.

Исъют оглянулась на море у себя за спиной:

– И никакая я не уродина. Я – Лордан. Разница небольшая, но значительная.

Нисса покачала головой:

– А тебе не кажется, что оно не очень-то удобное? Я уверена в этом.

Разумеется, так оно и было, и в этом заключалась одна из причин того, что в других краях, где люди более склонны к рациональному мышлению, мода на принцесс-воительниц давно умерла. Здесь, в Ап-Бермидане, она задержалась. Носить этот наряд было все равно что добровольно обрекать себя на муки: кожа от пота деревенела и становилась липкой, верх в виде кольчуги давил на плечи и шею.

– Куда удобнее, чем все эти отвратительные длинные юбки.

– Тогда почему ты постоянно трешь шею, когда думаешь, что я не вижу? – спросила Нисса. – Я же отсюда различаю покраснение. Так тебе и надо.

Исъют постучала каблуком по стене.

– А мне нравится, – заявила она. – Оно – это я.

Нисса усмехнулась:

– Вот в этом я с тобой спорить не стану. Но ведь весь смысл одежды в том и заключается, что с ее помощью человек пытается замаскироваться. – Она щелкнула языком, зная, как это действует на дочь. – А ты еще говоришь, что не можешь понять, почему я тебя никуда не пускаю.