Закалка клинка - Паркер К. Дж.. Страница 25

– Готово, – объявил художник. – Можете забрать ее прямо сейчас, но имейте в виду, что лак запылится.

– Хорошо, – кивнул Лордан. – Позвольте оставить ее на пару часов?

– Конечно, – ответил мастер, вытирая руки льняной тряпкой. – С вас пять монет.

Впереди два часа, которые надо как-то убить. Раньше Бардас направился бы в ближайший кабак – место, специально созданное для таких случаев, но теперь его жизнь в корне изменилась: он больше не тратит деньги на выпивку. Можно, конечно, отправиться в Классы, узнать, не готов ли пергамент. Там ему скажут приходить часа через полтора два, и все равно он вернется раньше, чем вывеска просохнет. Фехтовальщик лениво побрел в направлении Гуртова моста, в той части города, в которой ему нечасто доводилось бывать: у вечно занятых адвокатов редко находится время, чтобы бесцельно слоняться по улицам в рабочие часы.

– Прости…

Лордан оглянулся, затем посмотрел под ноги. Маленькая девочка неряшливого вида дергала его за штанину. Фехтовальщик вздохнул и потянулся к кошельку за монеткой.

– Тебя зовут Бардас Лордан? – неожиданно произнес ребенок.

– Да, а откуда ты знаешь?

– Ты ад-во-кат. Девочка выговаривала непривычное слово медленно и тщательно, всхлипнув в конце от восторга. – Папка говорит, что ты лучший в мире.

– Был, – со вздохом ответил Лордан. А чем занимается твой папка? Он тоже адвокат?

– Нет, – помотала головой девочка, – он делает бочки. И он очень любит смотреть суд. Иногда папка меня тоже берет смотреть суд.

– Правда? – Лордан немного растерялся. – Что ж, очень мило.

– Вчера я тоже смотрела суд. Я видела, как ты убил того дядю. – Девчушка радостно улыбнулась. – Я очень люблю смотреть суд, потому что папка покупает мне вкусное пирожное.

– А ты любишь пирожные?

– Они у меня самые любимые.

Бардас выудил из кошелька медяк.

– Тогда беги и купи себе самое лучшее пирожное.

– Папка говорит, что я не должна брать пирожных у посторонних, – отчаянно затрясла головой девочка.

– Твой папка, конечно, прав, – вздохнул Лордан, – но мне кажется, ты можешь взять деньги и купить сама. Давай беги.

Девочка на мгновение задумалась.

– Я пойду к отцу в мастерскую и спрошу, – решила она. – Жди здесь.

– Вот что, – предложил Бардас, – ты возьмешь монетку и пойдешь показать отцу, согласна?

Девчушка застыла в нерешительности, потом кивнула.

– Хорошо.

Как только она исчезла из виду, Лордан быстро пересек улицу и нырнул в ближайшее крупное здание, которое оказалось городским арсеналом. Можно надеяться, что здесь его не найдут.

Прошло лет десять с тех пор, когда Бардас последний раз был в арсенале. Фехтовальщик невольно вздрогнул:

Встреча с Гаридасом, теперь это место – армия преследовала его сегодня, как голодный степной волк. Похоже, здесь ничего не изменилось с тех времен, когда он приходил сюда с дядей забрать двадцать бочек стрел – многократно обещанных, но так никогда и не полученных их отрядом, в результате чего воинам собственноручно пришлось прикреплять оперение. Почему им всегда приходилось грызться с Оружейной Канцелярией за каждый гвоздь, каждый лук и каждый сухарь?

Как и в прежние годы, здесь было нестерпимо жарко и шумно, повсюду мелькали потные спины, летали искры, время от времени попадая на обнаженную кожу, от чего по помещению разносился отвратительный запах; груды необработанного металла, крики людей на лесах, лязг упавших орудий мерный грохот механического молота, от ударов которого содрогался мощеный пол; кипящий клей, горящий жир, дым, опилки и резкий запах только что откованного железа, отчаянный визг скверно смазанных дрелей и станков, сумасшедший ритм привода, скрежет точильного камня, дробный стук молотков, стучащих по листу железа, шипение остывающего металла. В другом настроении Лордан счел бы происходящее здесь захватывающим: каждое из этих творений имело запас прочности и жизненных сил.

– Эй, ты!

– Я?

Фехтовальщик оглянулся, но не смог понять, откуда доносится голос.

– Да, ты. Что тебе нужно?

– Прошу прощения, – адвокат невинно улыбнулся, – я просто шел мимо. Я не хотел…

– Проваливай отсюда, здесь тебе не парк.

Лордану никак не удавалось разглядеть собеседника.

– Прошу прощения, – повторил он и направился к выходу, но обнаружил, что проход перегорожен вагонеткой с углем. Обогнув ее, Бардас лицом к лицу столкнулся с невысоким мускулистым юношей. Дюймах в шести от лица он держал огромные клещи, в которых был зажат ярко-малиновый брусок железа.

– Ох, – обронил он, – простите.

Молодой человек мгновенно убрал раскаленную болванку с дороги.

– Виноват, не заметил вас за тележкой.

Знакомый акцент заставил Лордана вздрогнуть. Кочевник, только этого не хватало! Последний раз он видел кочевника очень, очень давно и, по правде сказать, предпочел бы никогда не встречаться. Пылающий меч в нескольких дюймах от собственного носа тоже не придавал уверенности. Бардас вымученно улыбнулся и поспешил к выходу, не останавливаясь, пока вновь не оказался на свежем воздухе.

Еще некоторое время он бесцельно бродил по городу, пока не оказался у городских ворот. Сколько можно ворошить бесславное прошлое? Лордан забрался на стену и долго стоял на ветру, предаваясь горьким мыслям. Затем он отправился в кабак.

Странный человек, размышлял Темрай, в городе таких значительно больше, чем дома, вероятно, потому, что здесь у них больше шансов выжить и найти себе применение. Слабые и беспомощные, никому не нужные, на равнинах они обычно жили недолго.

Кочевник стоял возле горна, глядя, как сменяют друг друга цвета по мере того, как тепло проникает в сталь: серый стал желтым, желтый – темно-малиновым, пурпурным и в конце концов голубым – тем самым цветом, при котором клинок готов к повторному закаливанию. Удостоверившись, что подсоленная вода достаточно прогрета (слишком резкий контраст придает стали хрупкость), Темрай выхватил заготовку из горна и опустил ее в бочку. Над водной поверхностью поднялся столб пара, раздался оглушительный свист – и все смолкло. Удивительно, как огонь и вода могут превратить кусок мягкого податливого железа в несгибаемую упругую сталь.

Там, дома, люди знали, почему так происходит. Сталь подобна человеческому сердцу: чтобы воспитать человека, нужно раскалить его в огне ярости и охладить в воде страха и сознания собственного бессилия; металл приобретает твердость в рассоле, человек в слезах.

Но и это только первая ступень: так человек приобретает твердость, но одновременно становится хрупким, а потому бесполезным. Теперь его нужно раскалить в медленном пламени расчетливой ненависти и вновь остудить в соленой воде. Лишь после этого человек приобретает жесткость, дающую способность ранить без сожаления. Только такие люди угодны богам.

Очистив клинок от цветного налета, мастер простучал его молотом – убедиться, что сердцевина и грани надежно спаяны друг с другом, затем взял горшок с порошком пемзы в приступил к долгому, утомительному процессу шлифовки. Вообще-то это была работа ножовщика, оружейник не утруждал себя подобной ерундой, но приписанный к Темраю ножовщик остался дома со своей больной женой, и юноша охотно согласился взять на себя его часть работы. Очередная странность этого города: на равнинах каждый мог спокойно ухаживать за больными детьми или женой, зная, что вечером им принесут положенную долю молока и сыра, – здесь считалось, что человеку крупно повезло, если он может остаться дома, утратив лишь сумму дневного заработка. Вероятно, этому имелось какое-то обоснование, хотя его, похоже, никто не знал.

Вчера кочевник наблюдал, как возводили огромную механическую спираль – ее делали почти месяц! – великолепная машина, предназначенная для метания двухсотпудовых камней на триста пятьдесят ярдов. На помощь призвали почти всех рабочих арсенала: они натягивали веревки и висели на рычагах, пока деревянные рамы огромной машины закрепляли в нужном положении при помощи гвоздей, болтов и крюков. Затем по команде подвесили скрученные веревки, которые, разматываясь, придавали механизму его сокрушительную силу. Еще одна параллель? Люди равнин долго напоминали вялые кольца каната, но время пришло, и они натянулись, готовые разрушать и убивать…