Дорогая Массимина - Паркс Тим. Страница 23

Это отобьет у них охоту показывать письмо репортерам!

– Сорок пять тысяч лир, – сказала парикмахерша, с улыбкой оглядывая свое творение.

О, с волосами Массимины он ошибся так же, как в свое время с бронзовой статуэткой Грегорио. Короткие, выкрашенные хной и уложенные волнами волосы шли Массимине даже больше – с новой стрижкой она выглядела прелестно, а длинная прядь, падавшая на лицо, придавала ей сексуальности. Лицо девушки действительно округлилось, но лишь выиграло от этого, в нем прибавилось живости и озорства, а открывшиеся маленькие ушки были настоящими жемчужинами. Кто бы мог подумать?.. Он и не подозревал, что эта девчонка так преобразится. Признаться, он всерьез опасался, что стриженая Массимина окажется существом примитивным и тошнотворно вульгарным, так что ему будет неловко показываться на людях в ее компании. Впрочем, с бровями он не промахнулся. Выщипанные тонкие дуги согнали с ее лица ребячливое выражение, придали легкий намек на искушенность. Но хорошо ли получилось, плохо ли, не в том суть, главное – Массимина, черт бы ее побрал, стала неузнаваемой!

– Такая куча денег, Морри! – надулась она.

Они вышли из парикмахерской на раскаленный воздух; перед ними расстилались ослепительно белые пляжи Римини.

– Но ты выглядишь изумительно! – воскликнул Моррис (вот именно, изумительно непохожей на саму себя) и, накрытый волной внезапно нахлынувшей эйфории, наклонился и звучно поцеловал девушку в краешек губ. И ему понравилось!

– Морри! – Она прильнула к нему, провела тонким пальцем по его груди. – Знаешь, ты впервые поцеловал меня.

– Не может быть!

– Иногда я думаю, а любишь ли ты меня, ты всегда такой сдержанный.

Массимина снова надула губы. Как же, думает! В действительности-то она вовсе не задает себе таких вопросов. Наверняка ведь считает, что заполучила его навеки, достаточно вспомнить униженное письмо, что она накропала своей мамаше. И надулась только потому, что по пути попалась витрина, в которую можно взглянуть и оценить, идут ли надутые губки к ее новой прическе. Тщеславие, одно тщеславие. Но, право, обиженное выражение ей к лицу.

– Я просто не хочу, чтобы ты подумала, будто я подталкиваю тебя к тому, о чем ты можешь потом пожалеть. – Витиеватый ответ у Морриса был заготовлен давным-давно. – Кроме того, я же англичанин. Ты ведь знаешь, какие мы, англичане. (А будь он французом или кем еще? Но для этой дурехи подойдут любые оправдания.)

– Come sei comico, Morri, – прощебетала Массимина. – Come sei comico! Ti amo sai. [47]

И рука об руку они спустились по каменным ступеням на обжигающий песок и углубились в разноцветье пляжных зонтов. Сейчас Морриса беспокоило только одно: глядя на многочисленных любительниц загорать топлесс, Массимина, чего доброго, возжелает последовать их примеру. С недавних пор его подопечная просто одержима авантюризмом (мало того, что бежала из дома, так еще и волосы остригла), а если она, со своими буферами, снимет лифчик, то поглазеть сбежится весь пляж, и уж тогда-то они точно окажутся в центре всеобщего внимания.

Глава десятая

На следующее утро после его возвращения в Виченцу они купили ей одежду. Массимина упрямилась что было мочи, и они впервые крупно повздорили. Моррис охотно уступил бы, поскольку не переваривал открытых конфликтов, но красный тренировочный костюм слишком уж мозолил глаза. В конце концов он предложил купить одежду на собственные деньги (заодно покажет ей, кто здесь щедрый. Пусть потом рассказывает своей подозрительной мамочке), и Массимина, вспыхнув, залилась слезами.

– Во-первых, в спортивном костюме слишком жарко. А кроме того, я люблю тебя, Мими, и хочу, чтобы ты выглядела красивой. (Правильно, нужно играть на ее тщеславии.) А эти бесформенные тряпки закрывают тебя с ног до головы. Как можно быть женственной в спортивном костюме? К тому же мне неприятно, что ты каждый второй день торчишь в помещении, ожидая, пока высохнет эта красная тряпка.

(На самом деле Моррису был только на руку такой расклад. Пока Массимина сидела взаперти, он мог спокойно заниматься своими делами, не опасаясь, что она позвонит, отправит письмо или сунет нос в газету.)

Массимина сдалась, хотя и настояла на том, чтобы отправиться за покупками в большой универсальный магазин, а не в какой-нибудь роскошный и дорогой бутик; на сей раз Моррис проявил покладистость – расплачиваться-то ему. Но когда они наконец подошли к кассе с охапкой юбок и блузок, Массимина и слышать не захотела о том, чтобы платил Моррис, и в результате выложила из своего кармана кругленькую сумму в двести тысяч лир. Пока пальцы кассирши изящно порхали по клавишам кассового аппарата, Массимина быстро подалась вперед и поцеловала Морриса в шею.

Ей было так приятно, прошептала она едва слышно, когда он сказал, что хочет видеть ее красивой. Он прав, сто раз прав! Но зачем же ему тратить на нее свои деньги, заработанные тяжким трудом, ведь ей-то все досталось задаром… Вряд ли он сам мог выразиться лучше. Но Морриса все-таки жгла совесть, и он настоял на том, чтобы купить ей две пары туфель, ему даже понравилось выбирать их. Красные отлично подойдут к жемчужно-серой юбке. Нет, только не на высоком каблуке, они давно вышли из моды; плоские лодочки с открытым верхом. И еще босоножки для пляжа. Красота и гармония, в конце концов, – это его стихия, да и чертовски приятно одевать женщину. Он даже раскошелился на большую соломенную шляпу с широкими полями, которые чудесно прикрывали девичье лицо. После этого ему пришлось согласиться на скудный обед, состоявший из купленных в супермаркете моццареллы, хлеба и бутылки дешевого мерло.

В тот первый день, а если честно, все первые двадцать четыре часа после поездки в Верону, где он сжег корабли, Моррис боялся, что откусил слишком большой кусок, который не сможет прожевать; то и дело он ловил себя на том, что оборачивается через плечо и съеживается, когда мимо проезжает полицейская машина. И хотя уже утром Массимина избавилась от своего приметного красного чудовища, Моррис нервничал до самого вечера, да так сильно, что временами его прошибал холодный пот; на нервной почве он даже заработал легкую диарею, которая загоняла его во все кафе, встречавшиеся по пути – не обращая внимания на официантов, он мчался прямиком в туалет, изводя себя мыслями, что Массимина сейчас одна и способна на любой фортель.

Один раз он вышел из кафе и обнаружил, что она беседует с каким-то человеком. Все пропало, мелькнуло у него в голове, – девчонка встретила знакомого, и на гениальной затее можно поставить крест. Но оказалось, что это всего лишь американский солдафон, спросивший, как пройти к собору, и Массимина честно пыталась ответить на своем кошмарном английском, которому научилась на уроках Морриса. Разобравшись в ситуации, Моррис быстро отделался от назойливого типа.

– Направо, налево, снова направо, приятель, вот тебе и собор, – сказал он, не имея никакого представления о городе, после чего, крепко ухватив Массимину за руку, потащил ее прочь. В желудке у него было легко и пусто, зато кишечник своей переменчивостью мог соперничать с английской весной.

– Ты просто ревнуешь! – радостно вскрикнула Массимина.

Судя по всему, она была по-настоящему счастлива – и это несмотря на плохие новости, который Моррис привез из Вероны: семейство Тревизан приняло его хуже некуда, синьора холодно отчитала его и т. д. и т. п. Но Массимине хотелось мороженого, stracciatella, amaretto и bacio («Bacio, Morri!»). [48] Ей хотелось, чтобы он обнял ее за плечи, ей хотелось в кино, хотелось сделать маникюр, о доме она уже и не вспоминала.

– О, Морри, ну почему все так дорого!

И чем беззаботнее она щебетала, тем раздражительнее становился Моррис, снова и снова объясняя, что у него понос, и только поэтому он заскакивает во все кафе подряд – опорожнить кишечник, хотя эти гнусные вонючие дыры прямо в полу – сплошной источник антисанитарии. И виновата во всем только она, Массимина (между прочим, у него еще и зуд начался), с ее жуткой диетой, на которую она посадила его из-за своей скупости. Но Массимина лишь рассмеялась в ответ и сказала, что во всем нужно видеть забавную сторону. Она даже крутанулась в грациозном пируэте, новая зеленая плиссированная юбка взмыла вверх, и несколько мужчин как по команде уставились на ее ноги. Моррис быстро обнял девушку и притянул к себе. Ее обнаженное бедро прижалось к его ноге – вполне приятное ощущение, признаться. Но впредь таких пируэтов на публике следует избегать.