Ларец Марии Медичи(без илл.) - Парнов Еремей Иудович. Страница 19

Люсин с наслаждением жевал бутерброд с ветчиной, уставившись на заросшее буро-зеленой слизью стекло аквариума, сквозь которое безуспешно пытался разглядеть рыб. Это настолько его заинтриговало, что он поднял покрывавшую аквариум фанерку. В сумрачной воде промелькнули темные рыбьи спинки.

И увидел он залитую тяжелым живым серебром палубу. Лазоревый блеск прыгающих сельдей. Мокрые роканы товарищей. И волны — чуть тронутые суровым глянцем просвечивающего сквозь облака северного солнца.

То-то потешались они, когда узнали, что пойдет вместе с ними в трехмесячное плавание какой-то корреспондент из Москвы. Но встретили, как полагается, — уважительно, широко. Кеп принес омаров из морозильника, десяток лангустов. Ребята морского карася вяленого принесли собственной заготовки. Коньячок был, лососина — все чин чинарем, по самому высшему классу. Даже шашлык из зубатки.

Люсин хотел уступить гостю свою штурманскую каюту, только тот наотрез отказался. Сразу же полез в кубрик, занял свободную койку и, разложив вещички, плотно там обосновался. Первые дни только бродил по пароходу, выспрашивал все и тут же в блокнотик записывал. Все углы облазил и, составив планчик БМРТ, аккуратно, как что называется, записал. А потом график для себя сочинил, чтобы каждого человека на судне продублировать. И сети чинил, и бочки забортной водой заливал, вытрясал рыбу и шкерил ее, на муку молол и в камерах замораживал. Стоял он на вахте, дежурил в радиорубке, пачкался тавотом в машинном отделении, пытался овладеть секстаном, путался в радионавигации и ревниво следил, как Люсин прокладывал курс. Это дело ему вроде бы больше всего понравилось. Хотел он и Кепа продублировать, да не стал: видно, плохо эту работу изучил или командовать стеснялся.

Проку от него, честно говоря, мало было. Он это и сам понимал. На любую работу, как это у новичков заведено, не бросался, но все, что ему поручали, делал старательно, вдумчиво. Выходил на авралы, драил палубу, смывал из шланга кровавую рыбью чешую.

Но по-настоящему оценила корреспондента команда, когда настала в его графике пора дублировать кандея. Тут уж он себя показал! Первым делом выдал ребятам буайбес по-марсельски — изысканную французскую уху. А дальше — больше: «шатобриан» из мороженой говядины, пюре «сенжермен», соус «да парфе» — просто закачаешься. Тут уж его ребята всерьез стали просить бросить к черту график и до конца плавания остаться в камбузе, чтобы тамошние работники могли перенять бесценный опыт.

Французская кухня очень всем пришлась по душе. Первый помощник так просто стонал, когда тарелку вылизывал, бил себя кулаками в грудь, ругался по привычке, ну только не плакал…

Вот как сходил в Атлантику специальный корреспондент «Комсомолки» Юрий Березовский. Память об этом походе сохранится в легендах.

Когда же целиком вышла в столичном журнале его документальная повесть «Рыба под нами, рыба над нами» (это он летучек, очевидно, имел в виду), Люсин как раз пришел из последнего, столь неудачного для него плавания. Весь траловый флот читал эту повесть запоем. И неважно, хорошо или плохо была она написана. В этом мало кто по-настоящему разбирался, да и думать о том ребята не хотели. Это была повесть о них. И это была правда о них. Взглянув на себя как бы со стороны, как бы с высоты себя оглядев, они очень сами себе понравились. Только решили написать автору благодарственное коллективное письмо, постановив после отчаянных споров начать его просто: «Дорогой Юра! Пишут вам…» — как в адрес тралового флота пришел крупный перевод.

Что там ни говори, но это было красиво. Ребята поняли все как надо и оценили…

— Как там у тебя? — позвал Березовский.

— А? Все в порядке. Подзаправился.

— Тогда иди сюда.

Люсин убрал хлеб, стряхнул крошки с тарелки и, выпив чашку воды из-под крана, вернулся в комнату. Юра лежал вытянувшись на диване и глядел в потолок.

— Как это к тебе попало? — спросил он.

— Найдено в папке исчезнувшего иностранного туриста. Собственно, именно его мы и разыскиваем.

— И что ты думаешь по этому поводу?

— Мне кажется, это зашифрованная инструкция. Речь идет, вероятно, о том, как использовать, а может быть, и отыскать какой-то старинный предмет.

— Весьма здраво. Продолжай.

— Э нет, брат. Это ты продолжай! Затем я к тебе и пришел.

— А что я? Могу только повторить твои слова. По-моему, ты на верном пути, старик.

— Понимаешь, Юр, для меня тут наверняка больше непонятного, чем для тебя. Я и слов-то многих не знаю. Поэтому давай выжмем из этой штукенции все, что только можно. Считай, что дело ведешь ты, а я только при сем присутствую.

— Ладно! Давай попробуем. — Он сел, подтянул к себе ноги и, положив сбоку фотографию, скосил на нее глаза. Люсин вынул блокнот.

— Так, стариканчик! — Юра зажмурился и потер руки. — Прежде всего линия историческая. Начинается она в Риме, может быть, даже в Древнем Риме.

— Почему?

— «Капитолийская волчица хранит завязку всей игры», — наизусть процитировал Юра. — И потом в конце, — он взял фотографию в руки, — так: «…Таящего грозу дворца, взращенного на молоке волчицы». Это же явно про римских цезарей! Капитолий, может быть…

— А если это аллегория?

— А если все здесь аллегория? На черта тогда мы теряем время? Нет уж, голубчик, давай сначала исследуем буквальный смысл.

— Согласен, — кивнул Люсин.

— Итак, мы останавливаемся на античном Риме или по меньшей мере на Риме раннего средневековья. До Ренессанса.

— Почему?

— Потому что далее следует Монсегюр. «Пусть Монсегюр в огне падет».

— Что такое Монсегюр?

— Об альбигойских войнах слышал?

— Приблизительно.

— Это последняя твердыня альбигойцев.

— Какой век?

— Тринадцатый, по-моему… Что-то в этом роде, одним словом.

— Значит, сначала Рим, потом сразу тринадцатый век?

— Вроде бы, — пожал плечами Юра.

— Дальше давай.

— «Лютеции звезда затмится…» Лютеция — древнее название Парижа. Хоть убей, не пойму, почему должна была затмиться его звезда. Но оставим пока… Далее следует роза и крест. Тут у нас дело обстоит благополучно.

— Благополучно? — удивился Люсин. — А мне это место показалось, наоборот, самым темным!

— Ничуть. Роза и крест — мистические атрибуты ордена розенкрейцеров. Это шестнадцатый-семнадцатый века, во всяком случае, так говорится в масонских преданиях.

— Масонских? Это правда?!

— А что тебя так удивляет?

— Ты золотой человек, Юрка! Я с самого начала знал, что никакой академик, никакой криминалист тут не разберутся. Только ты. Во-первых, ты ходячая энциклопедия, во-вторых, наделен богатейшим воображением, в-третьих, ты, журналист и писатель, сразу ухватываешь суть, в-четвертых…

— Благодарю, польщен, — прервал его Юра. — Но не отвлекайтесь, мамочка. Почему на вас так подействовали масоны?

— Да потому что советник… одним словом, свидетели показали, что исчезнувший иностранец носил серебряный перстень с черепом, а это…

— Определенно указывает на принадлежность к масонству. Ты это хочешь сказать?

— Не знаю, как насчет принадлежности, но какое-то отношение все же имеется.

— Резонно, — одобрил Юра. — Продолжим наши игры. — Он опять взял фотографию, молча пробежал строчки и, найдя нужное место, прочел: — «Все ж с розой крест соединится, и в их единство ключ войдет. Итак, свершится: роза — крест…» — Он поднял палец. — Это явная кульминация. Чувствуешь? «И в их единство ключ войдет». Здорово! Роза и крест превратились в роза — крест. Улавливаешь нюанс? Это уже, как ты справедливо заметил, похоже на начало инструкции. Но продолжим историческую нить. Тем более что нас тут же призывают ко вниманию: «Следите ж за игрою мест!» Давай следить!