Расколотая радуга - Патни Мэри Джо. Страница 64

Через открытое окно в комнату шел свежий воздух. Рядом сидел брат, бледный от напряжения.

— Выпей! — Он буквально вложил в руку Майкла стакан.

Майкл с жадностью выпил. Or холодной воды горький привкус сигарного дыма во рту исчез окончательно.

— Спасибо, стоило ли беспокоиться? — с досадой произнес Майкл. — Дал бы мне лучше умереть, чтобы смыть позорное пятно с фамильного герба.

— Немедленно прекрати эту шекспировскую мелодраму, не то я вылью тебе на голову остатки воды из кувшина. Герцог поправил подушки и отошел от кровати.

— Когда ты ел в последний раз?

— Вчера утром, — подумав, ответил Майкл. Герцог взялся за колокольчик. Почти тотчас же из-за двери донесся голос Барлоу:

— Чего изволите, ваша милость?

— Пусть принесут хорошей еды, крепкого кофе и бутылку бургундского, — ответил Стивен и повернулся к брату: — Я излечился от астмы. Думал, ты тоже!

— Так оно и есть. За пятнадцать лет это второй приступ. Не знал, что и у тебя астма. — Майкл нахмурился,

— Неудивительно. Ведь ты почти не появлялся дома. Только у меня она была не в такой тяжелой форме, как у тебя. И все равно я здорово намучился. Знай я, что на тебя так подействует сигарный дым, не стал бы курить.

Майкл протестующе махнул рукой. Он и сам иногда курил, главным образом для самоутверждения.

— Откуда ты мог знать? Приступ случился совершенно неожиданно.

— Неожиданно? — в волнении меряя шагами комнату, спросил Эшбертон. — У меня, например, они бывали в результате стресса. Думаю, что и у тебя тоже. Не остался же ты равнодушным к блестящему спектаклю, разыгранному отцом на смертном одре?

Только сейчас Майкл подумал о том, что старый герцог скончался всего две недели назад. А сколько всего произошло за это время!

— Ошибаешься, — возразил Майкл. — Известие о смерти отца я воспринял достаточно спокойно. Тут совсем другое. Женщина.

Как просто! Чисто мужской ответ. Не станет же он объяснять брату, что эта женщина разбила ему сердце, опустошила душу, предала.

— Сочувствую тебе, — тихо произнес Стивен.

— Ты говоришь, никаких юридических сложностей у тебя после смерти отца не возникло. О чем же тогда ты мне писал? — желая переменить тему, спросил Майкл. — Еще в Лондоне я сказал, что не желаю иметь ничего общего с семьей Кеньонов. И так же, как ты, не хочу рыться в их грязном белье.

— Кстати, обстоятельства твоего рождения стали для меня не меньшим сюрпризом, чем для тебя.

— Я догадался об этом по твоей реакции. Стивен устремил взгляд на пламя свечей.

— В тот день мне неожиданно открылась одна истина, — он перевел дух и произнес: — Отец и его брат ненавидели друг друга, поэтому отец старался поссорить нас с тобой и преуспел в этом.

— Ты не был исключением. Клаудию он тоже настроил против меня. — Майкл скривил губы. — Насколько мне известно, Кеньоны на протяжении всех поколений ненавидели друг друга.

— Ничего хорошего в этом нет. Я понимаю, как жестоко отец обращался с тобой. Вечно ругал, придирался, даже бил. Ты был семейным козлом отпущения. — Стивен поморщился. — И мы с Клаудией, жестокие, как все дети, считали, что можем безнаказанно над тобой издеваться.

— Ты нарисовал точную картину моего детства. Но ничего удивительного в его ненависти ко мне не было. Я ведь не сын ему. — При воспоминании о том, что приходилось ему выносить, Майкл стиснул зубы. — Мне еще повезло, ведь, войдя в раж, он мог убить меня. И сделал бы это, не покинь я Аббатство.

В детстве Майкл боялся этого больше всего.

Вместо того чтобы прийти в ужас от слов брата, Стивен мрачно заметил:

— Вполне возможно. Не думаю, что это входило в планы отца, просто его жестокость не знала предела.

— Еще одна семейная черта Кеньонов.

— Совершенно верно.

Эшбертон наклонился к камину и стал греть руки.

— Я сам не знал, почему так зол на тебя, пока отец однажды не посетовал, что ты слишком способный и умный. Еще бы! Ведь наследник должен во всем превосходить остальных членов семьи, а тут выясняется, что мой младший брат лучше ездит верхом, более метко стреляет, не говоря уже о занятиях спортом. — В глазах его заплясали смешинки. — Впрочем, я склонен винит» в этом Бога, а не тебя.

— Не стану судить о наших способностях, — Майкл пожал плечами, — знаю только, что я очень старался, надеясь, что герцог это оценит. Я и представить себе не мог, насколько все безнадежно.

— Во всяком случае, самонадеянности в тебе, черт побери, больше, чем у всех Кеньонов, вместе взятых. Ты совершенно неуязвим! — Эшбертон слегка улыбнулся. — Ты годами не появлялся дома. Даже каникулы проводил со своими итонскими друзьями, веселился вовсю, в то время как я киснул в замке. Ты пренебрегал нами. И мы не могли этого простить, хотя сами всегда относились к тебе с презрением.

— Что касается моей неуязвимости, так тут ты сильно ошибаешься, — смущенно признался Майкл. — Меня столько раз ранили, что больше не было сил терпеть. Именно поэтому я и боялся Аббатства больше чумы. Но стоит ли вспоминать о прошлом? Я сделал все, чтобы его забыть.

— Стоит, — очень серьезно ответил Эшбертон. — Потому что это прошлое живет в нас и всегда будет жить. И еще потому, что отец солгал, сказав, что ты мне не брат.

— Брат, только незаконнорожденный, сводный.

— Это еще не известно.

Майкл расхохотался.

— Думаешь, старик сочинил эту историю? Вряд ли. Он хоть и был сущим дьяволом, но никогда не унизил бы себя ложью.

Эшбертон нетерпеливо махнул рукой.

— Вполне возможно, что у матери была любовная связь с Родериком. Однако это вовсе не значит, что Родерик — твой отец.

— Но герцог сказал, что мать сама призналась ему в этом, — возразил Майкл.

— Может, просто хотела его позлить. Спала с обоими и точно не знала, кто твой отец, — заявил Эшбертон с невозмутимым видом.

С восторгом и в то же время отвращением Майкл спросил:

— С чего ты взял?

— Отец не мог устоять перед ней, — с циничной усмешкой ответил Стивен. — Днем рассорятся, а спят вместе. За это он и ненавидел ее. Он ненавидел любого, кто имел над ним власть.

— Старик попрекнул меня зелеными глазами, как у Родерика.

— Ну и что? — стоял на своем Эшбертон. — У дочери Клаудии тоже зеленые глаза, а у самой Клаудии — нет. В общем, узнать, кто твой отец, невозможно. Да и зачем? Пусть ты мне не родной брат, но сводный, к тому же кузен. Все равно у нас общие дедушки и бабушки, и ты — мой наследник. Только я могу понять, что значит вырасти в таком доме. — Эшбертон замолчал, щека его слегка задергалась, и он сказал: — Сейчас, может быть, нам уже поздно становиться друзьями, но давай по крайней мере прекратим враждовать.

В это время в дверь постучали, что было весьма кстати для Майкла, потому что он понятия не имел, что ответить брату. Появились двое слуг с подносами, и в комнате аппетитно запахло.

Тут Майкл, к своему удивлению, ощутил голод и, с трудом преодолевая слабость, подошел к столу. Справившись с ломтиками великолепной говядины, Майкл принялся за ветчину с гарниром и, запивая все это отличным красным вином, чувствовал, как к нему возвращаются силы. Эшбертон ел мало, больше нажимал на кофе.

Покончив с едой, Майкл отодвинул стул и вопросительно посмотрел на брата.

— Ведь я тебя совсем не знаю. Ты всегда был рассудительным?

— Я сам себя не знаю, — в раздумье проговорил Эшбертон. — После смерти отца я ощутил себя растением, которое из темноты вынесли на солнечный свет. Я не желаю быть таким, как отец, грубым жестоким тираном, и злоупотреблять своей властью. Не сочти меня ханжой, но я хочу быть справедливым, а значит, должен исправить причиненное тебе в детстве зло.

Майкл отвел взгляд. Он был тронут, но привык скрывать свои чувства, особенно в семье.

— По-моему, — сказал он, — мы в детстве дрались еще и потому, что во многом были похожи. Я только не мог понять в чем.

— Верно. Но не всегда же мы дрались. Помнишь, как мы удрали от учителя на Эшбертонскую ярмарку?