Белое Рождество. Книга 2 - Пембертон Маргарет. Страница 32

Тем не менее кое-что здесь осталось прежним – жгучее сияние солнца, нестерпимая влажность и тухлое зловоние, издаваемое водами реки Сайгон. Жители города тоже не изменились. Темнокожие, худощавые и хрупкие на вид, они оставались такими же бойкими, смешливыми и острыми на язык, какими их помнила Габриэль. Прошедшие годы словно исчезли, когда Габриэль с удивлением осознала, насколько глубоко чувствует она свои вьетнамские корни. Ей казалось, что она не покидала город, что именно здесь ее настоящий дом.

Серене потребовалось намного больше времени, чтобы приспособиться к здешней жизни. Хотя наступил ноябрь и нередко выпадали дни, когда Сайгон заливали осенние дожди, жаркая влажная погода казалась Серене невыносимой и угнетающей.

После приземления в аэропорту Тансонхат они первым делом отправились к тетке Габриэль. Встреча Нху и Габриэль ознаменовалась потоками слез радости, и Серена была только счастлива держаться в тени, предоставив двум женщинам обмениваться семейными новостями. Нху предложила подругам остановиться у нее, но Габриэль нехотя отказалась:

– Нет, тетя Нху. Это привлекло бы к нам ненужное внимание. Мы поселимся в «Континентале» или «Каравелле». Там мы будем менее заметны.

– Едем в «Континенталь», – твердо сказала Серена, после того как они распрощались с Нху.

По слухам, там останавливался Сомерсет Моэм, а уж то, что там жил Грэм Грин, и вовсе не подлежит сомнению. То, что подошло Грину, подойдет и нам.

Габриэль не стала спорить. Ей было все равно, какой отель выбрать, а поскольку Серена привыкла к роскоши таких гостиниц, как вашингтонский «Джефферсон» и парижский «Георг V», было бы жестоко заставлять ее удовлетвориться чем-либо более скромным, нежели сайгонский « Континенталь».

Уровень обслуживания и кухня отеля шокировали Серену. Мясо, подаваемое на обед, почти всегда оказывалось воловьим, а в качестве гарнира неизменно выступал рис.

– Но ведь в стране идет война, – напомнила подруге Габриэль. – При нынешней нехватке продовольствия отель не имеет средств предлагать постояльцам что-либо, кроме говядины и риса.

На несколько долгих мгновений безупречное лицо Серены утратило всякое выражение. Габриэль уже решила, что подруга передумала и собирается вернуться к роскошной, комфортабельной жизни в Лондоне, но Серена вдруг улыбнулась, отбросила с лица длинную прядь светлых волос и сказала:

– Я привыкну. Способность приспосабливаться ко всему у меня в крови.

И она говорила правду. Уже к концу первой недели она привыкла к вездесущим военным, к вооруженным постам практически у каждого общественного здания, к спиралям из колючей проволоки, перегораживавшим многие улицы. Она даже перестала вздрагивать при звуках далекой стрельбы. Но она так и не сумела привыкнуть к виду детей, которым было по четыре-пять лет, бродивших по улицам и униженно просивших подаяние.

– Неужели им некуда деться? – спросила Серена у Габриэль, когда они пересекали площадь напротив здания старого французского оперного театра.

Габриэль было столь же неприятно смотреть на малолетних попрошаек, как и Серене, однако, обладая истинно азиатской терпимостью, она переносила это зрелище спокойнее.

– Нет, – ответила она, и ее глаза потемнели. – Это сироты. В городе их сотни. Может, даже тысячи.

Мало сказать, что Серена была поражена. Она ужаснулась. Она оказалась совершенно не готова столкнуться лицом к лицу с подобными страданиями.

– Но почему о них не заботятся? – недоверчиво спросила она. – Почему не помещают в сиротские приюты?

Проходивший мимо солдат бросил на Габриэль похотливый взор, но она не обратила на него внимания.

– Думаю, большинство из них живут в приютах, но подозреваю, что здешние дома для беспризорных оставляют желать лучшего.

– Господи! Ты считаешь, в здешних детских домах такие плохие условия, что малыши предпочитают искать пропитание на улицах? – ошеломленно спросила Серена.

– Не знаю, – ответила Габриэль. – Я не знаю даже, кто ведает этими заведениями. Я всего лишь высказала то, что по-английски называется «разумным предположением».

Они направлялись на встречу с Нху и одним ее знакомым, вьетнамским журналистом. Сам он родился и всю свою жизнь провел на Юге, но его отец в 1954 году перебрался на Север. Он работал в немецкой газете и делал вид, что верен сайгонскому правительству. Но он был также другом Диня, и Нху подозревала, что его истинные симпатии принадлежат коммунистам. Это был именно тот человек, в помощи которого нуждалась Габриэль, и им предстояло убедить его в том, что ей можно полностью доверять.

Размышляя о грядущей встрече, Габриэль замкнулась в задумчивом молчании. Серена поглубже засунула руки в карманы своего изысканного светло-серого пыльника и беспокойно нахмурила брови. До сих пор никто не подумал бы заподозрить ее в склонности к общественной деятельности. Она вела роскошную жизнь аристократки, ей и в голову не приходило возлагать на себя ответственность за тех, кто оказался менее удачлив. Своенравная, упрямая, эгоистичная, она была вполне довольна своим положением. Так называемые добрые дела и благотворительность ввергали ее в скуку, она всегда старалась избегать их и не имела ни малейших намерений менять свои привычки только из-за того, что оказалась в зоне военных действий.

Она все сильнее хмурилась. Ей не хотелось превращаться в сердобольного ангела, подбирать детишек на улицах и окружать их заботой. Это не в ее характере. И все же она должна что-нибудь сделать. Вопрос лишь в том, что именно.

Наконец Серена приняла решение, и ее лицо прояснилось. Она посетит городские приюты и посмотрит, верны ли предположения Габриэль. Подруга настаивала, чтобы она присутствовала при встрече с журналистом, но Серена понимала, что будет там лишней. Она англичанка, жена военнопленного, в ее жилах нет ни капли вьетнамской крови, и она не состоит в родстве с Динем. Уже само ее присутствие гарантировало, что журналист не скажет ничего важного.

Она резко остановилась и произнесла:

– Думаю, мне не стоит идти с тобой, Габриэль. К тому же у меня кое-какие собственные дела. Увидимся вечером в отеле.

– Ты уверена, дорогая?

– Абсолютно, – ответила Серена, внезапно почувствовав нестерпимое желание немедленно приступить к расследованию. – Надеюсь, тот человек, с которым ты собираешься встретиться, не окажется пустышкой.

– Я тоже, – чистосердечно призналась Габриэль. – До вечера, дорогая.

Как только Габриэль двинулась прочь, соблазнительно покачивая бедрами в обтягивающих брюках, Серена приступила к поиску такси или велорикши.

– Мой Бог! Только взгляните! – крикнул своим приятелям подвыпивший солдат, не спуская глаз с Серены. – Неужели я сплю? Или попал на небеса? Неужели Швеция вступила в войну и послала сюда женщин завоевывать плацдармы?

– Эй, леди, правда ли говорят о шведских девушках, будто они делают это задаром? – подхватил другой.

Серена повернула к нему лицо на долю дюйма и смерила его ледяным взглядом.

– Просто удивительно, что твоя собственная жена соглашается задаром делать это с тобой, – презрительно отозвалась она с безупречным английским произношением.

Солдат побагровел, а его приятели едва не упали со смеху. Серена немедленно забыла о них и вновь принялась высматривать такси. Пьяные солдаты постоянно досаждали им с Габриэль, и они прекрасно умели отделываться от их навязчивого внимания.

Наконец перед ней остановилось такси, и она, открыв заднюю дверцу, забралась в салон и сказала:

– В сиротский приют, пожалуйста.

Вьетнамец изумленно посмотрел на нее в зеркальце заднего вида.

– В сиротский приют, пожалуйста, – нетерпеливо повторила Серена. – В заведение, где содержат детей, лишившихся родителей. Не важно, в какое именно. Годится любое.

Таксист выразительно приподнял худощавые плечи.

– Хонг хао, – согласно произнес он. – Ладно. Как скажете.

Они двинулись прочь от тротуара и солдат, которые продолжали заливаться восхищенным свистом, и окунулись в беспорядочный транспортный поток Сайгона. Мимо промчался джип, водитель которого непрерывно сигналил, прокладывая путь внушительному темному седану «форд». Таксист выругался, бросил машину в сторону и тут же вновь занял свое место на дороге, не позволяя оттеснить себя встречному каравану танков и военных грузовиков. После казавшейся бесконечной остановки и обильной ругани пробка все-таки рассосалась. Минуты спустя такси остановилось у неприглядного здания из серого камня.