Маленькая торговка прозой - Пеннак Даниэль. Страница 47

– Женщина, которая мстит за своего мужика, – хуже не придумаешь.

Немного хрипотцы к ее низкому от природы голосу, «рык царицы джунглей», как говорил Бенжамен, и этот олух попался. Жюли – сама очевидность, караулящая тайну. Она, как и остальные, могла только догадываться, что представлял собой этот притаившийся в засаде убийца.

Когда раздался первый выстрел, Жюли, прежде чем самой уткнуться носом в асфальт, успела только заметить, как Лусса повалил наземь Королеву Забо, прикрывая ее собой. Впившись ей под левую грудь, револьвер ее отца-губернатора оказался совершенно бесполезным. (Обматывая грудную клетку, чтобы сойти за парня, Жюли вспомнила одну фразу, брошенную надменной Терезой при первой их встрече: «Как с такой большой грудью вы можете спать на животе?» Отлученное от матери с самого рождения, племя Малоссенов поневоле обращало слишком большое внимание на женскую грудь. «Слишком большое внимание, какая чушь, – потешался Бенжамен, – забудь ты всю эту психофигню, Жюли, дай мне лучше твои грудки». Бенжамен заправлялся исключительно у этих источников.) Раздался второй выстрел, и следом за ним – восклицание, которое Жюли приняла на свой счет:

– Меткая, дрянь!

Потом короткая пауза, и вдруг, совсем рядом с Жюли, – целая очередь из одного ствола: пистолет, большой калибр, должно быть обрез.

Жюли первая оказалась на ногах, рядом с Тянем, метя в ту же цель, в свое собственное окно, разлетавшееся в щепки под градом пуль. Потом и другие присоединились. Жюли стреляла с такой злостью, какой раньше в себе даже не подозревала, слегка выгнув спину для того, чтобы удобнее было сдерживать отдачу своего самострела. Сейчас Жюли, пожалуй, и с базукой бы справилась. Дай ей волю, она бы всю крышу разнесла. Ее коллеги стремились к тому же: они хотели стереть в порошок эту гадину, из-за которой им пришлось позорно валяться в пыли. У Жюли были причины посерьезнее. Она с самого начала знала, что не успокоится, пока этот тип не окажется у нее на мушке. Должно быть, ее ярость бросалась в глаза; она это поняла, почувствовав на себе пристальный взгляд старого Тяня. Тянь стрелял в окно, неразборчиво бормоча что-то себе под нос. Тянь смотрел на нее в упор, блестя глазами, и не узнавал ее. Жюли вдруг показалось, что если бы у него не было пусто в обойме, он уложил бы на месте и ее, и еще нескольких стрелявших. Вместо этого старый полицейский спешно вогнал свой револьвер в кобуру и покинул стрельбище, прокладывая себе дорогу сквозь толпу сверлящим взглядом Верден.

– Ее там нет.

– Шутишь.

– Она ранена; удрала, оставив два пальца в стене.

– Что?

– Старик ей оттяпал два пальца.

– Что же, так и ушла без пальцев?

– Не без ног же!

– Это верно...

– Та еще штучка, а?

– Да уж, лучше иметь ее в постели, чем в противниках.

– Одна против всех, Рэмбо в юбке.

Обрывки фраз в расходящейся толпе. Жюли благополучно выбралась из квартала, сумев избежать встречи с полицией, которая вела на каждом углу тщательный досмотр, прочесывая всех и вся. Усиленные наряды, вой сирен и несчастные японцы, проклинающие тот день, когда они поселились в тихом уголке, ограниченном улицами Пирамид, Сент-Оноре и Сен-Рок, в надежде спастись от насильственной смерти.

Жюли отправилась на улицу Риволи, где она оставила свою машину с полицейским удостоверением под запотевшим лобовым стеклом. Она одолжила ее у одного совсем молоденького полицейского: «GTI-205», с двумя красными полосами, как и ее кроссовки. Настрой у нее сейчас был такой: махнуть на кольцевую дорогу, жать на газ до отказа и крутиться, крутиться, до тех пор пока не поймет. Пока она не поймет, что это за тип. Совершенно случайно у нее в барабане осталась одна пуля. Как раз для него. Для того, кого она совсем не знала. И все же она могла сказать о нем больше, чем все те легавые, что только что сидели в осаде. Что же такое особенное ей было известно? Жюли принялась перечислять.

Во-первых, Жюли знала, что это он убил Шаботта, после того как она устроила министру допрос, потому что ей надо было его только допросить.

Во-вторых, Жюли знала, что он убил Готье, после того как она расспросила Готье, потому что ей достаточно было его ответов.

В-третьих, Жюли знала, что на каждом месте своего очередного преступления он оставлял улики, указывающие на нее: «BMW», которую она взяла напрокат и которую он оставил неподалеку от Булонского леса, где нашли Шаботта; «ауди», которую она взяла напрокат и которую он оставил у входа в парк Монсури рядом с улицей Газан, где обнаружили труп Готье.

Жюли знала, что он идет за ней по пятам, след в след, бампер в бампер, отправляясь на каждое из своих преступлений на одной из оставленных ею машин. Жюли знала, что он раскусил все ее переодевания: итальянка, гречанка, австрийка и даже полицейский инспектор в штатском. Он знал ее тайники, ее костюмы, ее уловки, ее машины, все, вплоть до того, что и когда она собирается делать. Он ее знал, он знал Жюли, одного этого уже было достаточно. Он знал ее и хотел свалить именно на нее вину за эту бойню, цели которой она не понимала. Может быть, он хотел помешать ей узнать что-то от тех, кого она расспрашивала? Но это просто нелепо, потому что он убирал их как раз после того, как она их расспросит.

Так размышляла Жюли, направляясь к машине своего задиристого полицейского. Кто это? Что ему нужно? И как далеко он способен зайти?

И потом, вот сейчас, в этот момент, была ли она все еще безутешной вдовой или уже вновь превратилась в журналистку на охоте? «Этот вопрос наверняка заинтересовал бы Бенжамена», – подумала Жюли. Почему, например, ей не подойти к первому же попавшемуся полицейскому и не объяснить, в чем дело? Национальная полиция села ей на хвост, преследуя ее за убийства, которых она не совершала. Ей стоило лишь предъявить дивизионному комиссару Аннелизу свои десять пальцев, целые и невредимые, и ее невиновность была бы доказана. Ее неопровержимые два пальца. Вместо этого Жюли предпочла сделаться живой мишенью в городе, запруженном молодцами, у которых было разрешение убить ее на месте без предупреждения. Хуже того, пустившись в погоню за этим убийцей, она сбила со следа ищеек Аннелиза. Настоящий убийца Бенжамена мог, таким образом, спокойно улизнуть, пока они преследуют Коррансон.

Так вдова или журналистка? Это сердцебиение, что это, Жюли, приглушенные рыдания или нетерпение гончей? Оставь меня, Бенжамен, будь добр! Дай мне сделать свое дело... Твое дело? Да, мое дело, Бенжамен, прийти первой! «Чтобы журналисты оказались первыми хоть где-нибудь! Шутишь? Частные расследования? Бог мой, – не унимался Бенжамен, – да все, на что вы способны, – вся ваша журналистская братия, – это трясти несчастных полицейских, выклянчивая свежие факты! Вот и все ваши информаторы! Нет, конечно, строго конфиденциально, своих не выдаем! Вы лишь посредники, Жюли, почтовые лошадки, вы слово в слово записываете все, что наговорит вам следователь; свобода информации, слышали, как же!» Бенжамен и Жюли... единственный повод для перебранки... которая вылилась в настоящий скандал.

К тому моменту, когда Жюли появилась на улице Риволи, она уже успела дойти до белого каления, ведя этот ожесточенный спор с Бенжаменом. Теперь она знала, почему она гоняется за убийцей. Одна-единственная причина: доказать Бенжамену, что если журналистика сохранила еще свою честь, то ее олицетворением и была она, Жюли. Сказать последнее слово, хоть раз в жизни. Одна из положительных сторон вдовства. Нет, она не пойдет к Аннелизу, нет, она не будет на побегушках у полиции. Она остановит этого типа, сама. Она отыщет правду, сама. И она всадит ему пулю между глаз. Сама.

Да, но сначала нужно найти свою машину.

Нужно-то нужно, только на улице Риволи машины нет.

Пусто.