Фламандская доска - Перес-Реверте Артуро. Страница 65

— О чем вы думаете? — спросила она шахматиста.

— Да все об этой племяннице.

— И я тоже. Она и правда до мелочей соответствует тому, что — или кого — мы ищем… Хотя, судя по всему, вы не слишком убеждены в этом.

— Я не сказал, что это не она была той женщиной в плаще. Я говорю только, что не узнаю в ней нашего таинственного противника…

— Но некоторые вещи ведь совпадают! Вам не кажется странным, что, будучи лицом весьма заинтересованным, всего через несколько часов после того, как у нее похитили картину, стоящую целое состояние, она вдруг забыла о своем возмущении и начала преспокойно говорить на шахматные темы? — Хулия отпустила руку Муньоса и остановилась перед ним, глядя прямо в глаза. — Или она великая лицемерка, или шахматы значат для нее гораздо больше, чем кажется. В любом случае она оказывается фигурой подозрительной. Может быть, она все время притворялась. С момента звонка Монтегрифо у нее было более чем достаточно времени, чтобы, понимая, что полиция непременно явится к ней, подготовить то, что вы называете линией обороны.

Муньос кивнул.

— В самом деле, это возможно. В конце концов, она шахматистка. А шахматист умеет пользоваться различными средствами. Особенно когда речь идет о выходе из сложных ситуаций…

Некоторое время он шел молча, уставившись на носки ботинок. Потом поднял глаза на Хулию и отрицательно покачал головой.

— Не думаю, чтобы это была она. Я всегда представлял себе, что, когда мы с ним окажемся лицом к лицу, я испытаю какое-то особое чувство. А сейчас я ничего не чувствую.

— А вам не приходило в голову, что, вероятно, вы уж чересчур идеализируете нашего врага? — после минутного колебания задала вопрос Хулия. — Разве не может случиться, что, будучи разочарованным действительностью, вы отказываетесь верить фактам?

Муньос остановился и бесстрастно взглянул на девушку. Его сощуренные глаза сейчас ничего не выражали.

— Да, я думал об этом, — негромко сказал он, не отводя от нее тусклого взгляда. — И я не исключаю такой возможности.

Несмотря на лаконизм шахматиста, Хулия поняла, что есть что-то еще. Его молчание, его склоненная к плечу голова, этот невидящий взгляд, затерянный в каких-то недоступных ей пространствах, внушили ей уверенность, что мысли его заняты чем-то другим, ничего общего не имеющим с Лолой Бельмонте.

— До чего еще вы додумались? — спросила она, не в силах сдержать любопытства. — Вы что — обнаружили там что-то еще, о чем не хотите говорить со мной?

Муньос не ответил.

Они зашли в магазин Сесара, чтобы в подробностях описать ему свое посещение дома Бельмонте. Антиквар ожидал их с беспокойством и, едва услышав звон колокольчика, поспешил навстречу, чтобы сообщить новость:

— Задержали Макса. Сегодня утром, в аэропорту. Полчаса назад звонили из полиции… Он в участке возле музея Прадо, Хулия. И хочет видеть тебя.

— Почему именно меня?

Сесар пожал плечами, словно желая сказать: я могу знать многое о голубом китайском фарфоре или о живописи девятнадцатого века, но психология альфонсов, да и преступников вообще, пока еще не стала одной из моих специальностей.

— А что с картиной? — спросил Муньос. — Вы не в курсе, ее не нашли?

— Сильно сомневаюсь. — Голубые глаза антиквара излучали беспокойство. — Думаю, именно в этом и заключается проблема.

Инспектор Фейхоо, похоже, не испытывал особого восторга от новой встречи с Хулией. Он принял ее в своем кабинете, под портретом короля и календарем Управления государственной безопасности. Было заметно, что настроение у него отвратительное. Не приглашая посетительницу сесть, он сразу перешел к делу.

— Это не совсем соответствует нашим правилам, — сухо заговорил он, — потому что речь идет о человеке, которого подозревают в двух убийствах… Но он настаивает: говорит, что не станет давать официальные показания, пока не повидается с вами. И его адвокат, — казалось, он вот-вот не удержится и выскажет вслух все, что думает о представителях этой профессии, — тоже согласен.

— Как его нашли?

— Это было нетрудно. Вчера вечером мы разослали его приметы повсюду, в том числе на контрольно-пропускные пункты на границах и в аэропорты. Сегодня утром он был опознан пограничниками в аэропорту Барахас, откуда собирался вылететь в Лиссабон по фальшивому паспорту. При задержании он не оказал сопротивления.

— Он сказал вам, где картина?

— Он не сказал абсолютно ничего. — Фейхоо поднял толстый указательный палец с квадратным ногтем. — Ну, разумеется, кроме того, что он невиновен. Такие заявления нам здесь частенько приходится выслушивать: это нечто вроде обязательной программы. Но когда я предъявил ему показания свидетелей — таксиста и консьержа, он сломался. И начал просить адвоката… Тогда же он потребовал и встречи с вами.

Сделав приглашающий жест в сторону двери, он вывел ее из кабинета и провел по коридору до другой двери, охраняемой полицейским в форме.

— Я буду здесь — на случай, если понадоблюсь. Он настаивал на том, чтобы встретиться с вами без свидетелей.

Дверь за спиной девушки заперли на ключ. Макс сидел на одном из двух стульев, привинченных к полу с обеих сторон стоявшего посередине комнаты деревянного стола. Окон в комнате не было, не было и другой мебели: только грязные стены, покрытые чем-то вроде больших матрацев. На Максе был мятый свитер, рубашка с расстегнутым воротом, волосы растрепаны, косичка расплетена, несколько длинных прядей свисали ему на глаза и уши. Руки, лежавшие на столе, были скованы наручниками.

— Здравствуй, Макс.

Он поднял голову и долгим взглядом посмотрел на Хулию. Под глазами у него были темные круги, он выглядел растерянным, утомленным, как после долгой и трудной работы, так и не принесшей желанного результата.

— Наконец-то хоть одно дружеское лицо, — произнес он с усталой иронией и кивнул в сторону второго стула.

Хулия предложила ему сигарету, которую он закурил с жадностью, приблизив лицо к протянутой ею зажигалке.

— Зачем ты хотел меня видеть, Макс?

Прежде чем ответить, он некоторое время смотрел на нее. Что-то он тяжеловато дышит, отметила про себя Хулия. Он больше не походил на молодого красавца-волка, скорее, на загнанного в свою нору кролика, слышащего приближение хоря. Может быть, полицейские били его, подумала про себя Хулия. Хотя синяков вроде не видно. Нет, теперь уже больше не бьют задержанных. Больше не бьют.

— Я хочу предупредить тебя, — сказал он.

— Предупредить меня?

Макс ответил не сразу. Он курил со скованными руками, держа сигарету перед лицом.

— Она была уже мертва, Хулия, — тихо проговорил он. — Это не я. Когда я вошел в твою квартиру, она была уже мертва.

— Как тебе удалось войти? Это она открыла тебе дверь?

— Я же сказал, она была мертва… во второй раз.

— Во второй раз? Значит был еще и первый?

Положив локти на стол, Макс стряхнул пепел с сигареты и подпер небритый подбородок большими пальцами обеих рук.

— Погоди… — Он почти выдохнул это слово; казалось, он смертельно устал. — Лучше я расскажу все с самого начала… — Он снова поднес к губам сигарету, затянулся и, прищурив глаза, выпустил струю дыма. — Ты знаешь, как Менчу обозлилась на Монтегрифо. Она металась по дому, как зверь в клетке, ругалась, угрожала… Кричала: «Он ограбил меня, он ограбил меня!» Я постарался успокоить ее, мы стали говорить более разумно. И мне пришла в голову одна идея.

— Какая идея?

— У меня есть кое-какие связи. Люди, способные вывезти из страны все, что угодно. Вот я и сказал Менчу, что неплохо бы свистнуть ван Гюйса. Сначала она просто взбесилась: орала на меня, ругалась, все толковала, что вы с ней подруги, ну и так далее… Потом поняла, что тебе от этого вреда не будет. Страховка покрыла бы все, что надо, а что касается процента, который ты должна была получить от продажи картины… ну, тут мы что-нибудь придумали бы. Потом.

— Я всегда знала, что ты абсолютный сукин сын, Макс.