Исповедь экономического убийцы - Перкинс Джон М.. Страница 32

МЕЙН занималась проектами на территории всей страны, от туристических зон вдоль Каспийского моря на севере до секретных военных сооружений, выходивших на Ормузский пролив, на юге. Как всегда, в нашу задачу входило оценить потенциал развития регионов, затем создать системы производства, передачи и распределения электроэнергии, необходимой для промышленного и коммерческого роста в соответствии с нашими прогнозами.

Я побывал во всех крупнейших районах Ирана. Я проехал древним путем караванов через горы в пустыне, от Кирмана до Бендер–Аббаса; я бродил по руинам Персеполиса, легендарного дворца древних царей, одного из чудес света. Я увидел самые знаменитые и красивые места страны: Шираз, Исфахан, изумительный палаточный город около Персеполиса, где короновали шаха. Поездки помогли мне искренне полюбить эту страну и ее непростых людей.

На первый взгляд, Иран казался образцом содружества мусульман и христиан. Однако скоро я узнал, что за безмятежным спокойствием может таиться глубокая обида.

Однажды поздно вечером в 1977 году, вернувшись в отель, я нашел под дверью записку. К моему величайшему изумлению, она была подписана человеком по имени Ямин. Я не был знаком с ним лично, но на правительственном брифинге нам рассказывали, что это политик–ниспровергатель, радикал, известный своими крайними взглядами. В написанной идеальным английским почерком записке содержалось приглашение встретиться с ним в некоем ресторане. Однако было и предупреждение: я мог прийти, только если мне интересно увидеть ту сторону жизни Ирана, которую большинство людей «моего положения» никогда не видели. Я подумал, интересно, знал ли Ямин о моей настоящей должности. Осознавая, что принимаю на себя большой риск, я все–таки не мог не поддаться соблазну познакомиться с этой загадочной личностью.

Я вышел из такси перед маленькой калиткой в высоком заборе — настолько высоком, что здания за ним практически не было видно. Красивая иранская женщина в длинном черном одеянии впустила меня и повела по коридору, освещенному масляными лампами, свисавшими с низкого потолка. Пройдя до конца коридора, мы вошли в комнату, которая сверкала ослепительным блеском, как будто мы находились в середине бриллианта. Когда мои глаза приспособились к сиянию, я обратил внимание, что стены были выложены полудрагоценными камнями и перламутром. Ресторан был освещен высокими белыми свечами, закрепленными в затейливых бронзовых подсвечниках. Высокий мужчина с длинными черными волосами, в безукоризненном темно–синем костюме, подошел ко мне и пожал мне руку. Он представился как Ямин. Акцент выдавал в нем иранца, получившего образование в Великобритании. Меня сразу же поразило, что он совершенно не выглядел как радикал–ниспровергатель. Он провел меня мимо нескольких столиков, за которыми спокойно ужинали пары, к обособленной нише и заверил, что там мы можем говорить, не боясь быть услышанными. У меня сложилось отчетливое впечатление, что ресторан был местом тайных свиданий. Вполне возможно, что в тот вечер одно только наше свидание не имело любовной интриги.

Ямин был очень сердечным человеком. В ходе беседы стало очевидным, что он принимал меня исключительно за консультанта по экономике, без каких–либо скрытых мотивов. Он объяснил, что решил встретиться именно со мной, поскольку узнал, что я служил в Корпусе мира, а также потому, что, как стало ему известно, я использую любую возможность, чтобы узнать больше о его стране и ее людях.

— Вы очень молодо выглядите по сравнению с большинством ваших коллег, — сказал он. — Вы питаете искренний интерес к нашей истории и нашим нынешним проблемам. Вы олицетворяете нашу надежду.

Эти слова, а также окружающая обстановка, его внешность, присутствие многих других людей в ресторане немного успокоили меня. Я уже привык, что люди относятся дружески ко мне, как Рейси на Яве и Фидель в Панаме. Я воспринимал это как комплимент; кроме того, это давало мне возможность больше узнать о стране. Я знал, что отличаюсь от других американцев, потому что я всегда влюблялся в те места, куда я приезжал. Я понял, что люди очень быстро проникаются к тебе симпатией, если твои глаза, уши и сердце открыты для их культуры.

Ямин спросил, знаю ли я о проекте «Цветущая пустыня» [45].

— Шах считает, что на месте нынешних пустынь были когда–то плодородные долины и густые леса. Так, во всяком случае, он утверждает. Согласно этой теории, во времена Александра Великого по нашим землям перемещались огромные армии; за ними шли миллионные стада коз и овец. Животные съели всю траву и растительность, что вызвало засуху; в конце концов вся местность превратилась в пустыню. Так что теперь нужно всего лишь посадить миллионы деревьев, и тогда сразу же снова начнутся дожди и пустыня зацветет, во всяком случае, так говорит шах. Конечно, для этого придется потратить сотни миллионов долларов. — Он снисходительно улыбнулся. — Компании, подобные вашей, получат огромные прибыли.

— Насколько я понимаю, вы не верите в эту теорию.

— Пустыня — это символ. Чтобы сделать ее цветущей, одного сельского хозяйства недостаточно.

Над нами склонились несколько официантов с подносами, на которых были красиво разложены различные кушанья иранской кухни. Предварительно спросив моего разрешения, Ямин стал накладывать мне еду с разных подносов. Затем он обратился ко мне:

— Позвольте вас спросить, мистер Перкинс. Что привело к уничтожению культуры ваших коренных народов, индейцев?

Я ответил, что, на мой взгляд, тому было много причин, включая жадность, а также более совершенное оружие.

— Да. Правильно. Все это. Но не уничтожение ли окружающей среды стало самой главной причиной? — Он стал объяснять, что уничтожение лесов и животных, например буйволов, и переселение коренных жителей в резервации приводит к распаду самих основ культуры. — Понимаете, здесь та же ситуация, — сказал он. — Пустыня — это наша окружающая среда. Проект «Цветущая пустыня» ставит под угрозу ни больше ни меньше как уничтожение основы нашей культуры. Как мы можем допустить это?

Я сказал, что, насколько я понял, сама мысль о проекте принадлежала представителям его народа, а не кому–то извне. Скептически усмехнувшись, он ответил, что эту идею заронило в голову шаха мое родное правительство Соединенных Штатов и что шах всего лишь марионетка в руках этого правительства.

— Настоящий перс никогда не допустит подобного, — сказал он. Потом он пустился в долгие рассуждения об отношениях его народа — бедуинов — с пустыней. Он особо подчеркнул, что многие горожане проводят свой отпуск в пустыне. Они устанавливают палатки и живут в них семьями неделю или больше. — Мы, мой народ, — часть пустыни. Люди, которыми якобы управляет шах своей железной рукой, это не просто люди из пустыни. Мы неотъемлемая ее часть, мы — сама пустыня.

Он рассказал мне разные истории о своих собственных взаимоотношениях с пустыней. Когда вечер закончился, он проводил меня обратно к маленькой двери в высокой стене. На улице меня ждало такси. Пожав мне руку, Ямин поблагодарил меня за проведенное с ним время. И опять он упомянул мой молодой возраст, мою открытость; по его словам, тот факт, что я занимал такую должность, позволяет ему с надеждой смотреть в будущее.

— Мне было очень приятно провести время с таким человеком, как вы, — сказал он, не выпуская моей руки. — Я бы попросил вас еще об одном одолжении. Мне нелегко об этом просить. Я делаю это только потому, что знаю после проведенного с вами вечера, что это будет для вас важным и даст вам многое.

— Чем я могу быть полезен?

— Я бы хотел познакомить вас с моим близким другом, человеком, который может много рассказать о царе царей. Возможно, что–то при общении с ним вас шокирует, но уверяю, что вы не пожалеете о времени, потраченном на эту встречу.