Иероглиф «Измена» - Первухина Надежда Валентиновна. Страница 30

— Это честь, но и ответственность, — говорит Фэйянь. — Я была так беспечна! Отныне я должна измениться. Матушка, думаю, моя беременность будет достаточной причиной для того, чтобы незамедлительно отправиться домой, на Лунтан. Мой супруг должен знать о радостном событии. Сегодня же утром я сообщу императрице Чхунхян о том, что не могу долее быть ее гостьей и прикажу готовить корабль к отплытию.

— Это верное решение, — соглашается императрица Нэнхун. — И вот что еще я хотела тебе сказать, доченька: не будь слишком откровенна с Ют-Карахон-Отэ. Эта женщина настолько скрытна, что ее мысли неизвестны даже Небесам. Я надеюсь, что она не причинит тебе никакого вреда, но тем не менее будь осторожна. Земные властители не то что небесные — путь их мыслей и намерений извилист и лукав.

— Хорошо, матушка, — кивает Фэйянь. — Я буду осторожна. Впрочем, в ближайшее время я уже расстанусь с Ют-Карахон-Отэ, как бы ни было приятно ее гостеприимство.

…После долгого и нежного прощания с дочерью Нэнхун восходит на небеса. Фэйянь, не ощущая времени, сидит на постели без движения, вся еще полная впечатлений от встречи и сказанных и невысказанных слов. Затем она вынимает золотую шпильку из волос, кладет ее в шкатулку, ставит шкатулку около постели и буквально падает в подушки, объятая крепким сном.

И сегодня принцессе Фэйянь больше не снятся кошмары. Ей снится, что она на острове Лунтан, в месте, известном как Сад Драконов. Поистине прекрасном месте. Деревья здесь изваяны из яшмы, топаза, халцедона, чароита и родонита — и на их каменных листьях дробится и рассеивается мягкий солнечный свет. Фэйянь гуляет в саду не одна — с нею маленький мальчик, лет трех-четырех. Мальчик очарователен, его личико дышит всею прелестью детства и одновременно мудростью столетий, глаза смотрят на все с восторгом и любопытством… Мальчик крепко держится за руку Фэйянь, и она понимает — это ее сын. Ее и Баосюя.

— Мой милый, мой сыночек, — шепчет во сне Фэйянь.

Сон переносит ее из Сада Драконов на морской берег. Сын озорничает, он бегает от накатывающих волн, с хохотом уворачивается от брызг, подражает крику чаек… Фэйянь смотрит на сына с любовью и заботой. Но она не одна, рядом идет некий весьма умудренного вида старец, облаченный в одежды мудреца и наставника. Фэйянь понимает — это воспитатель ее сына, один из мудрейших людей мира… Седая борода Наставника развевается на морском ветру. Принцесса и Наставник идут по берегу, обсуждая темы времени и вечности, мира и человека. А сын принцессы меж тем занялся самым замечательным делом на свете — он что-то увлеченно лепит из песка. Наставник и принцесса медленно подходят к нему, и Фэйянь видит, что ее сын слепил из песка забавных ширококрылых птиц, чем-то напоминающих чаек. Фэйянь улыбается, но Наставник отчего-то сердится.

— Великий принц, — говорит он мальчугану. — Разве вам неизвестно, что тратить время, драгоценное время на подобные развлечения просто неразумно? Вы рождены для великих дел, а игры и забавы оставьте обычным детям…

— Почему? — спрашивает мальчик у Наставника. — Почему я рожден для великих дел?

Наставник теряется, но отвечает:

— Так распорядились Небеса, великий принц.

— Да? — Глаза мальчика вспыхивают смехом. — А мне кажется, что вам просто не понравились мои чайки. — Мальчик показывает рукой на песочных птиц и вдруг кричит: — Улетайте, чайки! Летите!

И происходит чудо. Птицы из песка оживают, обрастают белоснежными перьями и с ликующими криками взмывают в вышину. Мальчик торжествующе глядит вслед птицам, а Наставник печально качает головой:

— Ненужные чудеса, ненужные чудеса…

— А по-моему, Наставник, — говорит принцесса Фэйянь, — ни одно чудо не бывает ненужным.

И на этом сон обрывается. Фэйянь просыпается, ее глаза полны светлых, радостных слез, и так она встречает утро, в которое осознала себя матерью. Когда пришли служанки для омовения и одевания принцессы, она сказала им неожиданное:

— Ступайте, я все сделаю сама.

Чем повергла служанок в истинный ужас. Фэйянь вовсе не хотела обидеть девушек, но ей претила сама мысль о том, что чужие руки будут | прикасаться к ее телу, телу, которое носит чудесного ребенка, одним словом превращающего фигурки из песка в живых чаек…

Фэйянь с удовольствием выкупалась в дворцовом бассейне, натерлась смесью из ароматических масел, чтобы прогнать слабость и головокружение (теперь ей была понятна причина слабости), и облачилась в простые, неторжественные одежды. После чего вызвала к себе одного из евнухов императрицы Чхунхян.

— Что угодно светлейшей владычице? — церемонию спросил евнух.

— Сообщите ее величеству, что я встала и смиренно прошу у нее аудиенции, — сказала принцесса Фэйянь.

Евнух поклонился и вышел. Через несколько минут он вернулся и доложил:

— Ее величество с нетерпением ожидает вас, светлейшая. За вами прислан паланкин. Ее величество изволит принять вас в павильоне Благоговения.

Павильон Благоговения находился на достаточном расстоянии от прочего дворцового комплекса, поэтому паланкин был нелишним. Принцесса сидела, обложенная атласными подушками, и, покуда несли паланкин, придумывала речь, которую она должна будет сказать Ют-Карахон-Отэ.

— Она должна понять меня, — бормотала принцесса. — Быть может, она сама никогда не была матерью, но она женщина, а всякой женщине всегда следует с почтением относиться к материнству. Тем более когда матерью собирается стать такая особа, как я. Кровь принцессы и кровь дракона! О боги, помогите мне! Почему я страшусь предстоящего разговора?! Ведь Ют-Карахон-Отэ милостива и добродетельна!

Наконец паланкин остановился у входа в павильон Благоговения. Этот павильон назывался так не случайно, ибо стены его были испещрены строками из священных книг, легенд и преданий. Над входом в павильон висели золоченые молитвенные колокольчики — считалось, что тот, кто позвонит в них, все равно что вознесет молитву всем небожителям.

Фэйянь, входя, легонько коснулась рукой колокольчиков, и они нежно прозвенели в ответ. Этот звон словно поддержал принцессу в ее намерении.

Ют-Карахон-Отэ встречала принцессу у входа, склонив стан в изысканном поклоне. Принцесса поклонилась в ответ, отметив про себя, что императрица Чхунхян как-то сегодня особенно церемонна. Впрочем, церемонность — это отличительная черта жителей Жемчужного Завета…

— Ваше величество, я приветствую вас и поздравляю с новым прекрасным днем, — сказала принцесса Фэйянь. — Сердечно благодарю вас за то, что вы согласились принять меня, вашу смиренную гостью.

Императрица Чхунхян удовлетворенно улыбнулась. Видимо, этакая церемонность была ей весьма по сердцу.

— Небеса знают, как я счастлива снова лицезреть вас, моя дорогая принцесса, — сказала она в ответ, взяла принцессу под руку и повела к столу, на котором все было уже приготовлено для чайной церемонии. Чайную церемонию в павильоне Благоговения императрица Чхунхян всегда проводила сама.

Высокородные дамы сели друг напротив друга. Императрица Чхунхян поставила на огонь маленький закопченный чайник, по виду весьма старинный и, верно, оттого весьма ценный. Затем из фарфоровой чайницы насыпала в круглую чашу сухих, особым образом собранных чайных листьев и принялась растирать их в мелкий порошок деревянной лопаточкой. Вода к тому времени закипела, и императрица, сняв чайник с огня, залила кипятком чайные листья. Комната сразу наполнилась удивительным ароматом: не только ароматом чайных листьев, но и чего-то удивительно нежного, терпкого и одновременно сладкого.

— Этот сорт чая называется «Сердце лучшего друга», — сказала императрица Чхунхян. — Его собирают только в особые дни и только невинные девушки, оттого у чая такой нежный аромат и богатый вкус. Этот чай полагается пить лишь лучшим друзьям, а мы ведь с вами друзья, принцесса, не правда ли?

— Верю, что это так, ваше величество, — поклонилась Фэйянь. — И благодарю вас за оказанные мне честь и доверие.

— Это я должна благодарить вас, принцесса, за то, что вы развеяли мое долгое одиночество и скуку. Государственные дела, несомненно, важны, но ведь иногда хочется почувствовать себя просто… женщиной.