Псы Вавилона - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский. Страница 13

Номер гостиницы, где предстояло свидание, был обставлен без роскоши, но солидно. В центре стоял покрытый скатертью круглый дубовый стол, на котором на стеклянном подносе в строгой симметрии высились графин и два тонких стакана. Имелись здесь и два массивных кожаных кресла, такой же диванчик, платяной шкаф, на полу лежал потертый коврик, а за ширмой стояла просторная железная кровать, застеленная покрывалом.

Александр Кириллович, согласно правилам конспиративной работы, явился в номер загодя. Едва кивнув в ответ на приветствие швейцара, чекист поднялся на третий этаж, отпер дверь собственным ключом, затем уселся в кресло и достал из портфеля местную ежедневную газету «Социалистический рабочий». Он прочитал передовую «За дело, большевики стройки!», ознакомился с подборкой «Покончить с детской беспризорностью и безнадзорностью» и только принялся за заметку под заголовком «Спекулянты», как в дверь постучали.

Сердце у чекиста екнуло, и неожиданно засосало под ложечкой. На Шахова вдруг накатили такие чувства, которых он не испытывал с юности. Можно было подумать, что он влюбился.

Осторожно вошла гражданка Авдеева. Выглядела она испуганной и смущенной. На этот раз девушка приоделась. На ней было нарядное темно-синее в белый горох сатиновое платье в талию, очень шедшее к миловидному лицу, на ногах – черные туфельки на низком каблуке. Красавица да и только!

– Садитесь, – произнес Шахов. От волнения он перешел на «вы».

Аня неуверенно посмотрела на кресло, но осталась на ногах. Она расстегнула ридикюль [8], достала оттуда несколько исписанных листков и протянула Шахову.

– Вот.

У чекиста неожиданно пересохло во рту. Он облизнул губы.

– Что это?

– Как просили. Написала про Джона.

– Ах да. Ну, садись. – Он потянул к себе листочки, исписанные крупным, почти детским почерком. Уткнулся в них, ничего не видя. Девушка покорно села в кресло, подол платья немного задрался, и она судорожным движением быстро оправила его.

– Расскажи своими словами…

– О чем?

– Да о Смите.

– Я все написала… – Она подняла глаза на Шахова, на лице ее появилась виноватая улыбка. – А можно как-нибудь иначе?

– То есть?

– Как сказать… без доносительства. Я на все согласна, только Джоника оставьте в покое. Он очень хороший!

– На что ты согласна?

Девушка покраснела так, что ярко засветились белки глаз.

– Спать могу с вами… Я же видела, как вы на меня смотрели. – Она неожиданно громко щелкнула замком ридикюля, и Шахов вздрогнул как от выстрела. Неожиданно ему стало очень стыдно. Александр Кириллович вскочил и заходил по номеру.

– Дура! – наконец нашелся он. – Как ты могла произнести такое, а еще комсомолка!

Девушка закрыла лицо ладонями.

«Не то я говорю, не то. Зачем лицемерю? Ведь я действительно хочу ее, – в смятении думал Шахов. – И не американец мне этот чертов нужен, а она». И вот теперь, когда желаемого так легко было достигнуть, мешала проклятая интеллигентская мягкотелость.

– Давай выпьем, – неожиданно предложил он.

Аня убрала руки с лица и удивленно посмотрела на него, а Шахов тем временем достал из портфеля шампанское и конфеты. Он неловко расковырял серебряное навершие бутылки, неумело стал возиться с пробкой. Наконец громко хлопнуло, и пробка ударилась в потолок. Девушка в испуге подпрыгнула.

– Что это?

– Шампанское. Никогда не пробовала?

Она отрицательно замотала головой.

– Вот и попробуешь. – Он доверху наполнил оба стакана, залпом выпил свой. Шампанское было теплое и сразу же ударило в голову. Шахов взглянул на Аню. Та осторожно отхлебывала вино мелкими глотками.

– Вкусное, – сообщила она, – и пузырится, как ситро. – Глаза девушки подернулись легкой дымкой.

Шахов пристально смотрел на нее. Похоть и жалость смешались в этом взгляде. Наконец первое чувство возобладало.

– Раздевайся, – приказал он.

Глаза девушки мгновенно прояснились. На этот раз в них читались злость и насмешка. Она молча двинулась к ширме.

– Нет, раздевайся здесь, передо мной!

Аня взялась за подол платья, но тут же отпустила, схватила со стола свой стакан и одним глотком допила его.

– Налей еще, – грубо попросила она. Шахов исполнил требуемое. Аня в два приема опорожнила стакан. Девушку качнуло. Она вновь взялась за подол и рывком стащила платье. Черные, короткие, спортивного фасона трусы и белый лифчик были, видимо, лучшим бельем, какое имелось в ее гардеробе. Значит, готовилась, идя сюда… уже знала… Ах, сука! Так кто же кого имеет: он ее или она его?

Аня расстегнула лифчик. Две большие белые груди с крупными коричневыми сосками, колыхаясь, выплыли на свет. Она стянула трусы, и желание как током ударило Шахова. Однако он не спешил, разглядывая стройное смугловатое тело, крутые бедра, плоский живот. Он вбирал в себя ее красоту, насыщался ею, сознавая свою власть и одновременно испытывая унижение. Она переиграла его. Хотя посмотрим.

– Ешь конфеты, – кивнул он на коробку.

– Не хочу я… Поскорее бы в койку.

– Ешь, кому сказал!

Аня подняла крышку, на которой был изображен Московский Кремль с сияющими звездами на башнях, взяла из ажурной бумажной чашечки фигурную конфету, откусила… И вновь глаза ее изменились. Теперь, несмотря на туман опьянения, они стали абсолютно детскими. Она сжевала конфету и тут же потянулась за следующей.

– Вкуснотища какая! Товарищ Сталин, наверное, каждый день такие лопает.

– Ты про товарища Сталина не заикайся, – одернул ее Шахов. – И что это за «лопает»?! Вожди не лопают, а вкушают.

Он поднялся, закрыл дверь на ключ и стал раздеваться.

В бутылке оставалось еще немного шампанского. Аня наполнила стакан и, поглощая конфеты одну за другой, запивала их вином. На Шахова она старалась не смотреть.

– Хватит жрать, иди ложись.

Девушка отправилась за ширму, а чекист засеменил следом.

Они лежали рядом, и Шахов гладил ее шелковистую кожу, теребил губами соски, водил пальцем по самым интимным местам. Время от времени Аня вздрагивала, и по тяжелому прерывистому дыханию он понимал, что она тоже хочет. Но, странное дело, всякое желание у него пропало. Было ли тому причиной перевозбуждение или выпитое шампанское, но факт оставался фактом. Желание исчезло, осталась только резкая боль в мошонке.

Девушка вдруг заснула, она даже стала похрапывать, а Шахов продолжал гладить ее тело не в надежде снова возбудиться, а потому, что это было очень приятно.

Задремал и Шахов. Сколько прошло времени, час или полчаса, он не знал, а проснулся оттого, что рядом зашевелилась Аня. Он взглянул на девушку, та сладко спала, причмокивая во сне губами. Шахов поднялся и стал одеваться. Потом он достал из портфеля коробку «Кузбасса», задымил папиросой, хотя вообще-то курил крайне редко. Ему нужно было обдумать случившееся. Он так и не переспал с ней, хотя чувствовал, что сию минуту может без труда сделать это. Вот только стоит ли? Сейчас она доступна, вот только в доступности этой есть нечто… – он мысленно подбирал подходящее слово, – нечто блядское. И если раньше он лишь стремился насытить голодную плоть, то теперь ситуация стала иной. И не любви ему нужно, а просто чтоб его не боялись. Этого вполне достаточно.

Он встал с кресла и пошел будить девушку. Она вскинулась, видимо, в первую секунду не поняв, где находится.

– Одевайся. – сказал он. – Пора идти.

Пока Аня шуршала одеждой, Шахов вновь, как и до ее прихода, уткнулся в газету и до конца прочитал статейку о несознательных гражданах, спекулирующих на колхозном рынке обувью и мануфактурой. Она кашлянула, Шахов поднял глаза.

– И как же дальше?

– Ты о чем?

– О себе… и вас.

– Вот что… – Он взял со стола листки, повертел их, потом изорвал в мелкие клочки, бросил в пепельницу и поджег. – Вот что… Я больше не требую от тебя доносить на этого Джоника, но в отношении самого американца ничего тебе не обещаю. Лично мне он подозрителен, и по нему проводится оперативная работа. А что касается тебя…