Псы Вавилона - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский. Страница 24

– Не обижайся на мои слова, – прошептал тот.

– Да я и не обижаюсь. – Она обвила руками шею американца. – Ты хороший, Джоник. Но… как бы с другой планеты. Смотришь, изучаешь, даже сопереживаешь. Ты всегда можешь вернуться в свой мир. А нам возвращаться некуда. Мы дома.

– Я не чужой…

– Хватит разговаривать, американчик мой любимый. – Аня стянула юнгштурмовку, расстегнула лифчик. – Ты, я вижу, больно робок, сам никогда не начнешь.

Гроза прекратилась, но с неба по-прежнему капало. Не ливень, а мелкий теплый дождик, от которого все вокруг расцветает, зреет хлеб и в лесу появляются первые грибы, сеял на землю. Джоник посапывал рядом, а Ане не спалось. Она размышляла о своей жизни, о случившемся и о том, что будет дальше. Джоник сделал предложение. Он ей нравится, даже очень. Но здесь ему все равно не жизнь. Аня несколько раз порывалась сообщить про начальника НКВД, про его угрозы, но что-то останавливало. Она понимала: если рассказать, будет только хуже. Начальник НКВД – она даже мысленно старалась не произносить его фамилии – вряд ли оставит ее в покое. Не такой человек. И к Джонику он приглядывается неспроста. Да и как прореагирует сам Джоник на ее рассказ? Не охладеет ли, заподозрив в лицемерии? А выйдет ли она за него? Аня напряженно размышляла, прикидывая все «за» и «против». Наверное, выйдет, но с одним условием – он должен увезти ее отсюда. Пускай не сразу, со временем. Но все равно, увезти. Именно таков и будет ее ответ.

ГЛАВА 7

Слухи о том, что мальчишка Скворцовых Ваня встает по ночам и бродит по Шанхаю, росли и ширились. Если вначале мало кто верил в эту чепуху, то по прошествии двух недель со дня смерти ребенка разговоры не только не утихли, а, напротив, обрастали зловещими подробностями. Многие, особенно те, кто поздно возвращался с работы, встречали мальчика, крадущегося в ночной темноте неведомо куда. Во всяком случае, они считали, что видели именно Ваню. Но еще более странным представлялось иное. Старшие Скворцовы, до сей поры общительные и свойские соседи, совсем перестали появляться на людях. Они даже не справили по сыну девять дней. И уж вовсе непонятным было то, что с подворья исчезла всякая живность. Даже кормилица-корова куда-то пропала. Первые несколько дней животные еще давали о себе знать, особенно буренка, тоскливо мычавшая в хлеву. Потом и мычание прекратилось, непонятная тишина повисла над скворцовским домом. Несколько раз знакомые пытались проведать семейство. Однако двери в дом были постоянно заперты, а окна занавешены. Куда пропали хозяева, оставалось загадкой. Поселковые ребятишки, которые, казалось бы, знали все, тоже пребывали в неведении. Пантюха, без кого не обходилась ни одна проказа, ни одно развлечение, тоже исчез.

Однажды вечером на лавочке собрались потолковать поселковые старики. Возглавлял собрание Ахмед Валитов. Сначала болтали о разной ничего не значащей чепухе, потом разговор сам собой обратился на Скворцовых.

– Мальчик стал убыр, – веско заявил старик. – И папка-мамка его стал убыр…

Некоторое время все переваривали сообщение старика.

– И что теперь будет? – поинтересовался дед Харин.

– Мне бабушка рассказывал, а ей ее бабушка. Давно дело было. В деревне такой тоже завелся… Всех перекусал, и все убыр стали.

– И что?

– А ничего. И здесь то же будет. Меры принять нужно.

– Какие, интересно?

– Могила раскопать и посмотреть. Если мальчишка правда мертвый, то тут же увидим, а если убыр – тоже увидим.

– За раскопки могил можно крепко получить, – возразил старик Федоров. Он выписывал газеты и был единственным среди присутствующих по-настоящему грамотным. – До милиции дойдет – никому не поздоровится. Нужно к участковому идти. К Хохлову.

Довод был разумный, однако все засмеялись.

– Хохлов хуже убыр, – заметил Валитов и мелко захихикал. – Хохлов – глупый человек. К тому же его что-то не видно. А если в милиция пойдешь с такой вопрос, можешь долго назад не приходить. Нет! Нужно самим. Днем, ближе к вечеру. На кладбище в этот час никого нет, а сам убыр еще не страшен. При солнце он ничто плохой не сделает. Завтра и пойдем. Только кто? – Он оглядел собравшихся. Некоторые опускали глаза. Федоров прямо отказался.

– Значит, никто, – подытожил Валитов. – Эх вы! А если завтра в ваш дом убыр пролезет, мальчишек-девчонок покусает?

– А если никакого убыра нет? – возразил Федоров. – Если все это – бабья болтовня? Кому ответ держать?

– Старый дедушка не должен бояться.

– Ну, так и иди один, Ахмед.

– Один могила не раскопаешь.

– А если к этим двум обратиться? – внес предложение Харин. – К дяде Коле и французу. Они толковые… интеллигенция.

– Не поддержат, людишки тертые, – заметил Федоров, – сами властей опасаются.

– Идти все равно нужно, – сказал Харин. – Поскольку разъяснение требуется. Я пойду… А если накроют, скажем: могилку пришли поправить или помянуть по-хрестьянски. К чему тут придираться? Да и кто просто так по кладбищам шатается? Если только кто стукнет, – он выразительно посмотрел в сторону Федорова.

– Чего на меня таращишься, – огрызнулся тот. – Идите, если делать больше нечего. Убыров каких-то выдумали. Глупости все это. Бред!

На следующий день после обеда старики отправились на кладбище. Их было трое: сам Валитов, дед Харин и, как ни странно, Федоров. Кроме того, в группу входил внук Валитова – Хасан, рослый шестнадцатилетний крепыш, тащивший на плече две лопаты.

– Ты зачем явился? – сурово спросил Федорова дед Харин. – Нам соглядатаев не нужно.

– Про каких соглядатаев ты все плетешь, Семен Тимофеевич? Если в чем подозреваешь, так скажи, – не отступал Федоров. – Уж не доносчиком ли считаешь? Какие у тебя основания?

– Основания, основания!.. Ты же вчерась идти не желал. Чего же сегодня поперся? Думаю, неспроста. Потом доложишь куда следует.

Круглые стальные очки Федорова грозно сверкнули, он сжал кулачки и уже решился кинуться в драку, однако его одернул Валитов, чей авторитет был непререкаем:

– Не нужно ругаться: кто почему идет. Идешь – и хорошо. Хотите, байка расскажу. Вот на христианская Пасха идет пьяненький русский, а навстречу ему татарин. «Эй, бабай, Христос воскрес!» – кричит русский. «Ай, какой молодец!» – отвечает татарин. – Валитов захихикал.

– Это ты к чему, Ахмед? – спросил Харин.

– Говорю же: байка. Иначе, анекдот.

– Хочешь сказать: татары умнее русских?

– Ничего не говорю… умнее, глупее… Зачем обижаешь? Шутка не понимаешь?

– Ему лишь бы к словам цепляться, – встрял Федоров. – Вечно придирается.

Старики пошли молча. Валитов продолжал иронически усмехаться. Харин и Федоров были насуплены, и только Хасан не обращал внимания на разговоры, глазел по сторонам и что-то насвистывал. Группа смотрелась со стороны довольно живописно. Валитов в длинном, распахнутом по случаю жары сюртуке, под которым имелась жилетка, на ногах мягкие сапожки с калошами, голову венчала черная шляпа. Из кармашка жилетки свешивалась массивная серебряная цепочка от часов. Харин похож на лубочного старика-крестьянина, какими их рисовали художники-передвижники средней руки: сгорбленная фигура, круглое загорелое лицо, лысинка, окладистая борода, в руке батожок. И одеяние в том же стиле. Присутствовали даже лапти. Федоров выглядел по-городскому: бритое чиновничье лицо, очки в стальной оправе, брюки, толстовка… Некогда он служил ревизором в страховом обществе «Саламандра» и навсегда сохранил недоверчивый тон при общении с простыми людьми. Пестрая компания да еще мальчишка с лопатами привлекали всеобщее внимание. «Куда это они направились?» – судачили люди.

– Еще одна вещь надо взять, – сказал Валитов, когда они уже выходили из поселка. – Хасанчик, забеги к Нагмановым, попроси топор.

– Зачем тебе топор, Ахмед? От мертвеца обороняться? – иронически поинтересовался Федоров.

– Знаю, зачем, – неопределенно ответил старик. – Увидишь.