Признак высшего ведьмовства - Первухина Надежда Валентиновна. Страница 28

– Да.

И Лариса поглядела на такие далекие и близкие звезды, словно давая им клятву вассальной преданности.

То, что не попало в досье ложи. Россия, г. Щедрый, 25 марта 2019 года, смерть Зоей Маковцевой

… А она одна такая – на всю великую Россию!

Как маленький Вольфганг Амадей Моцарт – на всю Австрию.

Так-то!

Да что страны, государства, континенты! Придет время – и она, как и Моцарт, станет такой же – гениальной, дивной, потрясающей души – единственной на весь белый свет!

И ничего, что не исполнилось ей даже четырнадцати лет! Зато голос – редчайший! Так и преподаватель в музыкальной школе говорит, и соседи по дому, и родители, конечно! И даже регент, то есть руководитель

церковного хора при храме Димитрия Солунского, строгая и вечно чем-то недовольная Марфа Ивановна, прослушав Зосино пение, сказала: «Высокий дар от Бога». Голос у маленькой, хрупкой, русоволосой Зоей Маковцевой и звенит, как хрустальная льдинка, и переливается, будто серебристая весенняя вода в ручье, и скользит вверх, вверх, к самым высоким нотам, как жаворонок взмывает в омытое синевой небо!.. Да что там говорить! Такой голос у Зоей с пеленок, она еще малым дитятей была, а потехи ради голосом стаканы разбивала. Бывало, батя с друзьями хорошенько выпьют мутного, как русская печаль, самогону, выйдут во двор, позовут Зосю – поставят перед ней пустой стакан.

– А ну, доча, – смеется подвыпивший отец, – за-спиваемо!

Зося кивает и начинает отцовскую любимую:

Как служил солдат службу ратную, Службу ратную, службу трудную. Двадцать лет служил, да еще пять лет… Генерал-аншеф ему отпуск дал…

И Зося, распевшись, голос свой запускает как воздушного змея – высоко-высоко. А стакан – дзинь! – и на осколочки. Дружки батины тут же дают Зосе «на щиколадку». Но Зося не пойдет покупать себе «щиколадку», она отдаст все до последнего грошика мамочке, потому что знает – в их семье лишних денег нет.

Папа Зоей – инвалид. А раньше он был охотником-промысловиком, ходил в глухие дальние леса, добывал мелкого и крупного зверя, сдавал шкуры в заготконтору. У Зоей из самого раннего детства осталось в памяти: отец вернулся из многодневного своего похода, пахнет крепким табаком, потом и острой, дикой лесной глушью. Отец – бородатый, полузнакомый – зовет маленькую Зосю:

– Гляди, доча, кого я сегодня привез!

И Зося со страхом, пересиливаемым извечным любопытством, рассматривает связки шкур, проводит пальцем по меху – густому, как сливки, струящемуся волной под самым легким движением, под дуновением…

– Вот подкопим деньжат, доча, – говорил отец, – и тебе из таких мехов шубку справим. Не все я на дядю работать буду, поработаю и на свою кровиночку.

Зося молча кивала. Но на самом деле она не хотела шубки – ее пугали те дырочки в мехах, – она понимала, что здесь у зверя были глаза… А иногда ей снились страшные сны: будто шкурки убитых ее отцом зверей оживают и начинают подбираться к Зосиной постельке, и сквозь их дырки от глаз светит жуткий синий свет…

Но это было в далеком и невозвратном детстве. Однажды в дом Маковцевых пришла беда – отца с очередного промысла полуживым привезли товарищи-охотники: напала матерая рысь. Рысь располосовала отцу обе ноги так, что он отныне мог передвигаться только при помощи костылей или инвалидного кресла. Зося, тогда совсем маленькая и глупенькая, даже завидовала отцу: у него есть такое замечательное кресло с блестящими колесами, рычажками – катайся хоть целыми днями! Лишь позже она поняла, какое это горе – инвалидность. Особенно когда постигла она главного кормильца семьи. Маковцевы жили небогато, как, впрочем, и многие жители их захолустного городка. Кормились дарами собственного огорода, да еще мама держала корову и индеек. Но с тех пор, как случилось несчастье с отцом, Маковцевы начали стремительно беднеть, и не помогала тут ни социальная пенсия, ни местный благотворительный фонд. Мима продала корову – все деньги пошли на лекарства отцу, но от лекарств было мало проку, они лишь утихомиривали боль, но вернуть Зосиному отцу были. : силы не могли.

Соседки-доброхотки советовали матери сходить на поклон к местной колдунье Дуняше: дескать, она скажет, не навели ли на семейство Маковцевых порчу, даст каких волшебных травок, водички заговоренной – глядишь, и поднимется больной. Но мама Зоей, веселая, задорная, неунывающая, в колдовство не верила. А в то, что от него польза будет, – тем более.

– Придержите языки, – говорила она соседкам. – Что случилось – не поправить. О другом мне думать надо – как дочку в люди вывести.

Потому мама работала аж на трех работах, уходила из дома засветло, возвращалась – затемно, бледная от усталости. Но все равно готовила ужин, спрашивала у Зоси, как дела, находила для отца ласковые слова (когда он не был пьян и буен), управлялась с домашними делами…

Зося училась сразу в двух школах – обычной и музыкальной, причем музыкальная школа была платной, но с Маковцевых платы не взяли – и семья малоимущая, и голос у девочки уникальный: глядишь, вырастят новую оперную примадонну, она не забудет тех, кто ее в люди вывел, отблагодарит…

Но до примадонны было пока далеко. Сначала надо выучиться. И Зося была прилежной ученицей, понимая: это ее дело, ее будущее. Кроме того, ей нравилось учиться, нравилось успевать по всем предметам и быть за то в фаворе у учителей. Правда, одно-классники (в обычной школе) Зосю называли выскочкой и зубрилой, а в музыкальной к этому нормально относились, поскольку здесь царил дух здорового честолюбия и пробуждения талантов.

А когда Зосе исполнилось тринадцать, она решила, что ей тоже пора вносить свою лепту в скудный семейный бюджет. И пошла к настоятелю церкви Димитрия Солунского с просьбой устроить ее в церковный хор. Настоятель – отец Емельян Тишин – согласие дал, потому что о волшебном голосе талантливой девочки был наслышан, как и многие в городе, а кроме того, положил Зосе такое жалованье, коего не платили даже певчим со стажем. Сделал он это из одного только желания помочь малоимущей семье, но нашлись злые языки, которые отца Емельяна Тишина за это осудили и даже наплели пакостей и намеков насчет того, что настоятель неравнодушен к маленьким девочкам… Но, слава богу, ни отец Емельян, смиреннейшей и мирной души человек, ни сама Зося о слухах таких не ведали.