Серебряная пуля - Атеев Алексей Григорьевич Аркадий Бутырский. Страница 74

Осталась лишь одна проблема, которую нужно решить как можно быстрее, – сестра Евгения. Ему бы не хотелось ее терять, как-никак последний близкий человек. Да и если бы не она, многое могло пойти по-другому. Он, тот, кто сидит внутри, не дает на ее счет никаких указаний. Может, предоставляет возможность решить самому. Но что решить? Когда сестра приехала к нему в конце войны, она была уже важной барыней, генеральшей… Где она подцепила своего Сокольского, Сергей так толком и не понял. Рассказывала, будто познакомились на фронте. Евгения тогда выступала во фронтовой концертной бригаде. У нее был неплохой голос. Вообще сестра почти ничего не вспоминала о той жизни, какую ей пришлось вести после того, как она покинула стены детдома. «Училась на артистку», – односложно говорила она и усмехалась с легкой грустинкой.

В сорок четвертом году для Сергея, да и его приятелей, детдомовская жизнь кончилась. Их отправили сначала учиться в «ремеслуху», а потом на «Уралмаш». Именно тогда и прибыла сестрица. Заявилась в общагу, да и не одна, а с одним из адъютантов мужа, наделала там шороху. Комендант за ней как собачка бежал. Впрочем, что комендант! И более крупные шишки перед ней на цырлах ходили. С Сергеем она говорила совсем недолго. Только сообщила, что очень скоро выпишет его в Москву и постарается устроить жизнь.

– Как только тебе исполнится восемнадцать, – шептала она, когда они вдвоем гуляли у пруда, – тебе нужно будет жениться. Не удивляйся, фиктивно. Главное, фамилию поменять, чтобы никто не ткнул в рожу: сын врага народа. Поменяем фамилию, а анкетку изменить еще проще.

Так и случилось. В сорок шестом он переехал в Москву. Женился на какой-то бабенке, через полгода развелся, поступил не без помощи сестры в Институт кинематографии. А дальше все пошло как по маслу. Потом уже он сам помог перебраться в столицу Сморчку и Соболю. Дружкам закадычным. Помог и им пристроиться, вывел в люди.

Он хмыкнул. В люди? Звучит, конечно, двусмысленно. Тогда, после войны, бродячего народу имелось в достатке. Особенно возле вокзалов, железных дорог. Найдут какого убитого, растерзанного, так даже дело не всегда заводят. Он тогда, помнится, жил на Потылихе. Комнатушку свою имел, в коммуналке. А там рядом поезда ходят… Да уж чего вспоминать. Мало ли что бывало. Именно на Потылихе он впервые и увидел этого Охотника – Иону Ванина. Тот похаживал к соседке – Олимпиаде. Вот уж идиот! Анонимки писал… Раза два его вызывали. «Почему на вас пишут доносы? Нет ли за этими грязными бумажонками чего-нибудь серьезного?» Элементарно доказал, что это бред сумасшедшего. Не преминул сообщить о родственнике-генерале. Но надо же быть таким дураком, как Иона?! Написал, что он, Сергей, использует для тайных убийств облик медведя. Уж лучше бы сообщил, что марсианский шпион. Скорее бы поверили. Впрочем, что с дурака возьмешь?!

Он встал, потянулся. Все нормально. Жизнь продолжается. В это время у входа раздался длинный требовательный звонок.

«Кого там несет?» – досадливо подумал Сергей Васильевич. Он не любил, когда к нему на дачу приезжали гости, особенно без приглашения. Домой, в московскую квартиру, – пожалуйста. Милости просим! А сюда… Сюда только самые близкие. Не собственно дача была для него любимым местом, а полгектара леса, который ее окружал. Высоченные сосны, заросли папоротников между ними. Это так напоминало детство, леса под Югорском. Болота… Он даже приказал вырыть небольшой прудик, который очень скоро без присмотра покрылся тиной и зарос осокой. Но его это вполне устраивало. Даже кваканье лягушек в начале лета не вызывало раздражения. Напротив, умиляло.

Звонок повторился.

Он отпер входную дверь: на пороге стояла сестра.

– А, это ты? – без особого восторга произнес Сергей Васильевич. – Заходи.

Генеральша Сокольская, а это была именно она, с каменным лицом прошла через прихожую и уселась на широкой банкетке, стоявшей перед большим зеркалом в спальне. Все это время хозяин следовал за ней по пятам.

– Ты как сюда добралась? – поинтересовался он.

– Один знакомый подвез.

– Какой еще знакомый? Я же просил никому постороннему не открывать местоположение этого дома. Могла бы приехать на собственной машине.

– Я ее, как ты знаешь, подарила этому писаке.

– У тебя есть еще одна… Не надо прибедняться.

Сергей Васильевич, не снимая обуви, упал на широкую кровать и несколько раз подпрыгнул на ней.

– Так чего тебе нужно, сестрица?

– Я приехала объясниться. Наши с тобой отношения…

– Какие отношения?! Что я должен объяснять?

– Что ты сделал с Валентином?

– С Валентином?

– Ведь это ты его убил?!

– С чего ты взяла?

– Вчера вечером пришло письмо… Без подписи, разумеется. В нем все объяснялось. Тот человек, которого… – она запнулась, – устранил журналист, вовсе не виноват в гибели моего сына, а виноват, как оказалось, ты!

– Дай-ка письмо.

– Я оставила его дома.

– Ты врешь! Нет никакого письма.

– Может быть, и вру, но ты повинен в смерти Валентина! Ты его убил!!! Не знаю уж, с какой целью ты, братец, отправил меня к этому Осипову, сказав, что он сможет найти убийцу. Никого он не нашел. Подсунули ему какого-то несчастного, свалили на него черт знает что! Машину я отдала… А ты все подстроил!

– Иди-ка сюда.

– Зачем?

– Иди, иди. Не бойся. А ты еще очень аппетитная бабенка. Наверное, до сих пор мужики клюют? Или нет? Мадам, что называется, в самом соку. Ну подойди!

И когда она приблизилась, братец попытался залезть ей под юбку.

– Пошел прочь, мерзавец! – отскочила как ошпаренная генеральша. – Таких негодяев, как ты, свет не видывал!

– Да уж, конечно, не видывал, – издевательски произнес Сергей. – Сама хороша. Помню, помню, как в бане ты ко мне старалась прижаться. В лесной нашей усадьбе. То одним бочком, то другим… Я теперь понимаю: период созревания. А потом?.. Или забыла. Году этак?.. Дай черт памяти. В пятьдесят третьем, по-моему. Еще вождь только что умер. Ах, да! На майские праздники. В генеральской квартире, на генеральской кроватке…

– Ну ты и скотина!!!

– Гости, помню, веселятся, а в соседней комнате!.. Так сказать, день мировой солидарности трудящихся. «Кровать была расстелена, а ты была растеряна». А как там дальше? «И спрашивала шепотом…» Что ты спрашивала? Что-то я забывчив стал. Вроде ничего и не спрашивала. А? Твой прославленный герой отсутствовал. Помнится, пребывал в Берлине или Лейпциге? А тебе слал всякое трофейное барахло, чтобы не скучала. Как сейчас перед глазами кружевные панталоны цвета семги… и корсет… тоже в кружевах. Ах, прелестница!

– Замолчи!

– Вот заладила: замолчи, замолчи… К чему эта мелодрама. Мы же не кино снимаем. Проще нужно быть, доступнее… Тем более с родственником. Ну, иди сюда! Приподними юбку. Ты сейчас какое белье носишь? Наверное, французское или осталась верна немецкому? А, сестрица? Я вообще не понимаю, зачем ты себе придала лжетрагический вид, словно ты не сановная дама, а дешевая субретка из водевиля. Эта нелепая шляпа, черная вуаль. А в сумочке, наверное, лежит пистолет. Тот маленький «вальтер», который ты мне раз показала. Забавная такая игрушка, перламутровые щечки, золотая насечка. Подарок муженька, чтобы охранять честь. Угадал? Ты пришла меня уничтожить? Ну же, радость моя, признавайся. Да, я убил твоего ненаглядного сыночка, Валентинчика. Жалко, конечно, но я ей-ей не хотел. Случайно вышло. Сработали побочные инстинкты. У всех нас имеются подобные инстинкты, я как раз перед твоим приходом размышлял об этом. И у сынка тоже они имелись. Но вот беда, он сделал их главными. Он, ты знаешь, любил воображать себя женщиной, причем очень достоверно. С ним имели дело очень многие, как бы выразиться помягче, заслуженные люди. И многоопытные. Господа офицеры хвалили-с… Да его имели все, кто только хотел. И это в двадцать лет. А ты сокрушаешься. А что бы с ним случилось в тридцать… сорок. Все равно кто-нибудь бы прихлопнул. Будущую гордость советской дипломатии…