Кольца Всевластия - Пеш Гельмут. Страница 43

– Скоро нам приведут лошадей, – сказал последний. – Так мы доберемся до места быстрее.

Они вошли в лес, огромные деревья возносились к небу, подобно живым колоннам. Высокие кроны выделялись в лунной ночи филигранными тенями, хорошо видящий в темноте эльф мог различить в них каждую деталь. Некоторые деревья возвышались над землей более чем на сто пятьдесят футов, а возможно, и на все двести. В диаметре деревья были от двадцати до тридцати футов. Гилфалас был очарован этим видом, поскольку сам вырос в знаменитом лесу Найт Таларин в Среднеземье, который тем не менее не мог похвастаться такими великанами. Но Гилфалас не испытывал зависти: хотя лес Талариэля был не столь уж велик, он все равно оставался его родиной.

Следуя за этой мыслью, он вдруг подумал о другом. Всем жителям его родины, так же как и другим Свободным Народам, одинаково угрожают темные эльфы. Он ускорил шаг. Его проводники не отставали, а поскольку они были не особенно-то разговорчивы, то и Гилфалас счел за благо хранить молчание.

На восходе солнца они услышали приближающийся топот копыт, Гилфалас был рад этому, поскольку уже не выдерживал темп, который сам и задал.

Молодой всадник по имени Филиндрин привел четырех благородных белых скакунов, которые были такими же крупными, как боевые кони тяжелой имперской конницы, но одновременно с этим оказались горячими и стройными, как рысаки кочевников.

– В Зеленторил?

– И так быстро, как только смогут кони! – отозвался Гилфалас. – Это очень спешно.

– Спешно? – переспросил Филиндрин. – Я не знаю такого слова. Но что касается скорости, то вы вряд ли найдете более быстрых скакунов, чем маратлиндим, кони восхода.

– В вас говорит гордость коннозаводчика! – улыбнулся Гилфалас.

– Коннозаводчик? – Казалось, что Филиндрин был вконец сбит с толку и не знал, как понимать данное слово. – Да нет же, я ваш друг.

Гилфалас решил больше не затрагивать эту тему. Он вскочил на одного из коней, которые не несли на себе ни узды, ни седла, крепко сжал его бока, и тот почти мгновенно пошел аллюром, который вскоре перешел в плавный галоп. Гилфалас почувствовал огромную силу, что скрывалась в коне. Он никогда ещё не скакал на такой лошади, и поэтому эти первые моменты навсегда запечатлелись в его памяти.

Грива и хвост коня развевались в утреннем свете, подобно двойной радуге, а стук копыт походил на отзвуки далекого грома. Гилфалас чувствовал, как наслаждается бегом конь. Рядом с собой он видел других жеребцов, радующихся скачке.

Путь, который вел их через Арбалорнит, был ровен и очищен от камней и древесных корней, которые могли бы доставить неприятности всаднику и лошади. Гигантские стволы вечнозеленого леса пролетали мимо них, так что Гилфалас даже чуточку сожалел о том, что не может остановиться и воздать деревьям дань восхищения.

Полдень давно миновал, а кони ничуть не утомились. Они даже не покрылись потом. Гилфалас начал понимать гордость Филиндрина. Это действительно были исключительные кони, подобных которым не было в Среднеземье. Любой кочевник не задумываясь отдал бы за такого скакуна всех своих наложниц и несколько отар овец.

Прошло время, солнце начало садиться, и только тогда Филиндрин остановил коней. Лошади до сих пор не выказывали никаких признаков усталости, но надвигающиеся сумерки представляли опасность даже для этих великолепных животных.

Деревья росли здесь так густо, что не пропускали ни света, ни звука. Весь мир погрузился в сумрачное безмолвие; но это была не зловещая тишина, а только тихое умиротворение, как будто сам Владыка распростер над миром свой плащ и укутал его.

Путь, по которому их вел Филиндрин, был извилист, подобно большинству дорог в этой стране, поэтому лишь после того, как дорога сделала очередной поворот, они смогли увидеть лесную поляну, залитую светом разноцветных ламп и наполненную песнями и смехом. И хотя это был другой лес, и даже другой мир, Гилфалас внезапно почувствовал себя дома.

Деревня эльфов раскинулась среди деревьев. Их верхушки были соединены в арки, а над ними всеми цветами радуги поблескивали тончайшие покрывала из паутины. Могло показаться, что легкого дуновения ветерка будет достаточно, чтобы разрушить эту конструкцию, настолько хрупкой она выглядела. Но на самом деле деревья были прочно пригнаны друг к другу. Среди деталей внутренней отделки присутствовали только длинные полотнища – раскрашенные всеми красками земли и неба, с узорами из птиц и растений, возвышающихся деревьев и высоких гор, освещенных солнцем, луной и эльфийскими звездами, – непрерывно сменяющие друг друга и одновременно постоянно повторяющиеся. Природа и искусство переплелись здесь настолько причудливо, что нельзя было даже понять, где кончается одно и начинается другое.

Гилфаласу даже показалось, что все это создано не искусной рукой, а возникло из песни и само является частью песни, чьи аккорды ещё не отзвучали в вышине и отражаются в каждом колебании свода, – песни, никогда не прекращающейся и одновременно совершенной настолько, насколько совершенными могут быть дерево, растение и любое живое существо.

Это было знакомо ему, поскольку тут он узнавал некоторые черты архитектуры своей родины. Только здесь все было более тонко, более филигранно, будто бы все это создавалось лишь на один миг. Но этим хижинам не придется выстаивать против капризов зимы: тут царит вечная весна.

Стало совсем темно, и сколь ни пришлась по душе Гилфаласу скачка на лошадях, но усталость все-таки давала о себе знать. Его благородный зад – как, наверное, выразился бы этот несносный гном Бурин – изрядно претерпел от поездки. Там, откуда он прибыл, больше полагались на собственные ноги, чем на коней. Он хоть и изучал верховую езду, но все-таки не настолько уверенно сидел на коне, как жители восточных степей или население обширных равнин и пустынь юга… Гилфалас поймал себя на том, что продолжает мыслить категориями Среднеземья.

В деревне их приняли очень тепло. Даже после того, как эльфы узнали о вчерашнем происшествии, в адрес Гилфаласа не последовало ни одного упрека, но и о погибшей девушке никто не проронил ни слова.

Рассказ Гилфаласа о том, какой опасности подвергается сейчас Среднеземье, не вызвал никакого оживления среди присутствующих; все были уверены, что эти события никак не затронут Высший Мир, находящийся под надежной защитой Высокого Эльфийского Князя. Обитатели деревни игнорировали все происходящее, не ощущая никакой необходимости беспокоиться о других – и даже о собственном будущем.

Гилфаласу открылись недостатки подобной чересчур комфортной жизни в Высшем Мире. Втайне он признался себе, что лесные эльфы Найт Таларина тоже не слишком-то беспокоятся о том, что происходит за пределами их леса, но все же, если дело действительно принимает серьезный оборот, они не оказываются в стороне.

Он рано отправился спать; отчасти из-за усталости, но в не меньшей степени и потому, чтобы не разозлиться ещё больше. Ведущиеся здешними эльфами разговоры были такими беззаботными, такими беспечными. Но ведь со времен Войны Теней в жизни эльфов Высшего Мира не было ничего, что доставляло бы им беспокойство.

Еды было вдоволь. Леса – полны дичи. Побеги и молодые растения постоянно приносили плоды. В такой жизни не было места борьбе за выживание.

Гилфалас даже посочувствовал обитающим здесь; ведь жизнь совсем без забот и невзгод, как бы тяжело ни давили они на плечи, – это неполноценная жизнь. Если не пережить трудные времена, то как же тогда можно ощутить счастье и радость? Ведь живущие здесь эльфы даже не могли по-настоящему оценить, насколько хорошо им тут приходится. В этом-то и крылись причины их поверхностного, почти небрежного обращения со своим счастьем.

Эти мысли не давали ему покоя до поздней ночи, но ветер, певший в ветвях деревьев эльфийского поселения, все-таки убаюкал его, и Гилфалас заснул.

Он спал до восхода солнца и ощутил, проснувшись, насколько освежил его отдых под сенью деревьев. Он вновь был полон сил.