Дядюшка Наполеон - Пезешк-зод Ирадж. Страница 50

Я никак не мог догадаться, какой план созрел у него в голове, но его спокойное веселое лицо вселяло в меня уверенность.

На улице, взяв меня под руку, он спросил:

– Скажи, дорогой, а Лейли тебя тоже любит или нет?

Я смущенно ответил!

– Да, дядя Асадолла. Она меня тоже любит, только дайте слово, что никому не скажете.

– Об этом не беспокойся. Но признайся, когда же ты влюбился?

– Тринадцатого мордада прошлого года, – без запинки ответил я. Он засмеялся:

– Небось и точное время помнишь?

– Да, без четверти три.

Он так расхохотался, что своим смехом заразил и меня. Потом хлопнул меня по плечу:

– Я тебе, милый, дам несколько советов. Во-первых, не слишком ей показывай, что ее любишь. Во-вторых, если увидишь, что можешь ее потерять, не забудь про Сан-Франциско.

Я снова покраснел и ничего не ответил. Внезапно Асадолла-мирза резко остановился:

– Сейчас я сделаю так, чтобы тебя с ней пока не разлучали, но что ты собираешься предпринять против своего косноязычного соперника? Ведь решено, что, когда военнослужащий Пури вернется из – под стяга, сыграют его свадьбу с Лейли.

Меня бросило в дрожь. Он был прав. Если такое случится, я уже ничего не смогу поделать. Увидев мое грустное лицо, Асадолла-мирза снова рассмеялся:

– Моменто! Ты пока не особенно расстраивайся. Бог всегда на стороне влюбленных!

Тем временем мы уже подошли к нашему саду. Князь огляделся по сторонам и, увидев, что на улице никого нет, постучался в дом к индийцу. Я не успел спросить его, зачем он это сделал, потому что в это время англичанка, жена индийца, открыла дверь. В глазах Асадолла-мирзы вспыхнули искорки:

– Гуд морнинг, миледи!

Я уже два с половиной года учил в школе английский, и мне было ясно, что князь знает его не бог весть как, но он так бодро выпаливал слова одно за другим, что в этом можно было усомниться.

Своими пламенными взглядами и расшаркиваньями Асадолла-мирза отрезал англичанке пути к отступлению, и, даже если ей не хотелось этого делать, она была вынуждена пригласить его в дом. Она сказала, что муж ушел по делам, но скоро вернется. Нескончаемые любезности князя заставили ее предложить нам подождать возвращения мужа, и уже через минуту мы с Асадолла-мирзой сидели в гостиной сардара Махарат-хана. Англичанка угостила князя бокалом вина. Когда я в ответ на ее предложение выпить ответил, что спиртное не пью, Асадолла-мирза нахмурился:

– Моменто, моменто! Влюбиться влюбился, а вино не пьешь? Если ты еще ребенок, то зря влюбился, а если взрослый, то зря не пьешь… Бери рюмку!

Когда я с неохотой взял рюмку, он тихонько сказал мне:

– Вот еще что запомни: если хорошенькая женщина предлагает тебе даже смертельный яд, отказываться нельзя! – И немедленно занялся разговором с женой индийца, которую неизменно величал «леди». Мое присутствие нисколько ему не мешало. Он сыпал ломаными английскими словами, то и дело вставляя восхищенные возгласы на родном языке:

– Гуд вайн… Ох, эти глазки, эти губки!.. Вери гуд вайн.

Англичанка, глядя на него, смеялась и спрашивала, что значат те или иные слова, которые он повторял.

Через несколько минут вернулся и хозяин дома. Вначале, увидев Асадолла-мирзу в своей гостиной, он удивился и, вероятно, даже несколько обеспокоился, но князь мгновенно привел его в отличное расположение духа. Сардар знал персидский, но говорил на нем с забавным акцентом и делал смешные ошибки. Поговорив о том о сем и, в частности, о последних военных новостях, Асадолла-мирза изложил индийцу основную цель своего визита. Он сказал, что дядюшка Наполеон собрался съездить в Кум, а ему, то есть Асадолле, очень хотелось бы, чтобы, когда дядюшка будет садиться в автомобиль, сардар Махарат-хан подошел бы попрощаться и в разговоре упомянул город Нишапур.

Индиец с удивлением спросил, зачем это надо. Асадолла ответил, что от этого зависит один веселый дружеский розыгрыш, и немедленно принялся сыпать шутками и так рассмешил индийца, что тот отбросил всякую подозрительность и только спросил, как он узнает, когда именно дядюшка Наполеон будет уезжать.

– Да бог с вами, сардар! Можно подумать, наша улочка – это площадь Тупхане [23] и по ней автомобили тысячами раскатывают! Как увидите, что к воротам сада подъехала легковая машина, так сразу и поймете, что ага уезжает.

– Саиб, мне как раз сейчас пришла в голову одна вещь про Нишапур… Очень будет подходящий случай делать!

– Премного вам благодарен, сардар! Вы мне большая любезность делать!

– Саиб, а на сколько дней ага в Кум отъезд делать?

– Ей – богу, не знаю, но, думаю, дней на семь – восемь делать.

– Саиб, а как же ага разлуку с супругой переносить делать?

Асадолла-мирза расхохотался:

– Но ведь у аги давно уже сила отказ делать!

Вероятно, этому выражению Асадолла-мирза выучился у индийца, потому что я слышал его от князя и раньше, и по тому, в каких случаях или о ком он так говорил, я догадывался, что эта нелепая фраза означает, что человек больше не способен выполнять супружеские обязанности.

Продолжая смеяться, Асадолла-мирза добавил:

– А когда женщина уверена, что у мужа сила отказ делать, она против его отъезда возраженье не делать.

Индиец в ответ рассмеялся, и наш визит закончился под общий веселый хохот. Продолжая восхищенно поглядывать на высокую леди Махарат-хан, Асадолла-мирза поднялся со стула, и мы с ним вышли на улицу. Предварительно князь осторожно высунул голову за ворота, чтобы убедиться, что на улице никого нет.

Я немного проводил его до дома. По дороге он весело сказал мне:

– Можешь теперь не волноваться. Если все получится, как я задумал, дядюшка не уедет. По крайней мере, в Нишапур не уедет. И твоя ненаглядная Лейли останется с тобой. Но ты, конечно, должен подумать о Сан-Франциско.

– Дядя Асадолла, прошу вас, не надо так говорить!

Асадолла-мирза удивленно вскинул брови:

– Может, и у тебя, несмотря на твою молодость, сила отказ делать?!

Окрыленный надеждой, я вернулся домой. Отца нигде не было видно. На мой вопрос, где он, слуга ответил, что отец вместе с дядюшкой в гостиной.

Мне было необходимо узнать в мельчайших подробностях о планах и намерениях дядюшки – мое счастье висело на волоске. Лейли могла уехать, а разлука с ней была бы для меня невыносима, и я не имел права ни в чем полагаться на случай. Я снова влез через окно в кладовку. Дядюшка с озабоченным видом стоял перед отцом и давал ему последние указания:

– Я подпишу телеграмму фамилией Мортазави. Естественно, в телеграмме не будет никакого упоминания о семье. Если там будет сказано: «Высылайте вещи», – имейте в виду, что подразумеваются моя жена и дети. Сейчас мне ваша помощь особенно нужна, так, как я решил, что Маш-Касем поедет со мной.

– Почему вы вдруг изменили первоначальный план?

– Хорошенько подумав, я пришел к выводу, что мой отъезд без Маш-Касема может вызвать подозрения. Он ведь родом из – под Кума. Мы должны все обставить так, чтобы не насторожить англичан. И я вас особенно прошу, когда мы уже будем отъезжать, вы громко скажите шоферу, чтобы вел машину осторожнее, так как сейчас на дороге в Кум большое движение.

– Обязательно так и сделаю. Не беспокойтесь.

Подобно уходящему на войну римскому воину, дядюшка собрал в складки полу своей абы и перекинул ее через левое плечо, а правую руку положил на плечо отцу.

– Командование тылами я поручаю вам. В мое отсутствие назначаю вас своим заместителем. – И, повернувшись, он удалился размашистым шагом.

Через час машина бывшего начальника канцелярии уже стояла у ворот. В саду попрощаться с дядюшкой собралась вся семья. Матушка Билкис принесла поднос, на котором лежали Коран и зеркало. [24]

Лейли ничего не знала об истинных планах своего отца, а у меня, несмотря на все старания оставаться спокойным, сердце готово было от тревоги выскочить из груди. И хотя Асадолла-мирза заверил меня, что теперь дядюшка вряд ли уедет в Нишапур, а даже если и уедет, то ни в коем случае там не останется, я все равно ужасно волновался и поминутно поглядывал на Асадолла-мирзу, который весело болтал с родственниками. Он украдкой ободрял меня многозначительными взглядами.