Горменгаст - Пик Мервин. Страница 29

Рощезвон закрыл челюсть с таким стуком, словно молот упал на наковальню, и отшвырнув от себя бумаги, рухнул на колени, взвыв так, что Мертвизев настолько проснулся, что открыл оба глаза.

— Что это было? — спросил он у Кузнечика.

— Рощезвона мучает боль, — прояснил карлик. — Мне дочитать?

— Действительно, почему бы и нет? — сказал Мертвизев.

Лист бумаги был передан Кузнечику Шерсткотом, который нервничал, воображая, что Баркентин уже стоит в его классной комнате и смотрит, оперевшись на свой костыль, подняв глаза цвета грязной жидкости к потолку, заляпанному чернилами, которые уже наверняка начали стекать по стенам.

Кузнечик ловко выхватил бумагу из рук Шерсткота и, издав свой пронзительный свист с помощью хитрой комбинации пальцев, губ и языка, приготовился читать дальше с того места, где остановился Рощезвон. Свист был таким мощным и пронзительным, что все те преподаватели, которые позволили себе занять полулежачее положение, немедленно подскочили и сели, выпрямив спины.

Кузнечик читал очень быстро — слова налетали друг на друга — и закончил чтение распоряжения Баркентина чуть ли не на едином дыхании:

Кто-то зажег фонарь. Поставленный на столе рядом с чучелом пеликана, он не рассеял дымной полутьмы, а лишь осветил тусклым светом грудь чучела. Было что-то постыдное в том, что в летний полдень пришлось зажечь свет.

— Если кто-то и заслуживает по праву быть названным отвратительной ракушкой, запутавшейся в зловонных водорослях, так это вы, мой друг, — сказал Призмкарп, обращаясь к Рощезвону, — Вы хоть понимаете, что это послание обращено именно к вам? Вы слишком стары, чтобы учительствовать. Слишком стары. Что вы будете делать, мой друг, когда вас изгонят? Куда вы отправитесь? У вас есть кто-нибудь, кто любил бы вас и кто принял бы вас?..

— О, гори оно все синим пламенем! — закричал Рощезвон таким громким и срывающимся голосом, что даже Мертвизев улыбнулся. Это, возможно, была самая малозаметная, самая бледная улыбка, которая когда-либо появлялась на нижней части человеческого лица. Глаза Мертвизева никакого участия в улыбке не приняли. В них было столько же мысли и чувства, как и в блюдце с молоком, но один уголок губ все же едва заметно приподнялся — словно дернулся холодный рот рыбы.

— Господин... эээ... Кузнечик, — сказал Мертвизев, позабыв было, как зовут карлика; голос у него был такой же призрачный, как и улыбка. — Кузнечик, где ты, микроб?

— Я здесь, господин Директор, — отозвался Кузнечик.

— Кто произвел этот звук?.. Рощезвон?

— Именно он, господин Директор.

— А... как... он... поживает?

— Он страдает от боли, — пояснил Кузнечик.

— Острой... боли?

— Я могу поинтересоваться, господин Директор.

— Действительно... почему бы и нет?

— Рощезвон! — выкрикнул Кузнечик.

— В чем дело, черт возьми? — огрызнулся тот.

— Господин Директор интересуется вашим здоровьем!

— Моим здоровьем? — переспросил Рощезвон.

— Вашим, вашим, — подтвердил Кузнечик

— Что вы хотели узнать, господин Директор? — вопросил Рощезвон всматриваясь в дымный полумрак.

— Подойди поближе, — отозвался Мертвизев. — Я не вижу тебя, мой бедный друг.

— И я вас не вижу, господин Директор. Рощезвон приблизился к высокому стульчику

— Вытяни руку Рощезвон. Ты чувствуешь что-нибудь?

— Это ваша нога, господин Директор?

— Это она, мой бедный друг.

— Да, господин Директор, я это тоже могу подтвердить, — сказал Рощезвон.

— А теперь скажи мне... скажи мне...

— Что, господин Директор?

— Ты болен... мой бедный друг?

— Локальная боль, господин Директор.

— Где локализована? В мандибулах?

— Именно там, господин Директор.

— Как и в те... давние... времена... когда ты... был честолюбив... и хотел... многого... достичь... когда у тебя... были... идеалы... Рощезвон... У нас... у всех... мы все... возлагали... большие... надежды... на тебя... насколько... я помню... — (Раздался звук, который, очевидно, должен был изображать смех, но был похож на бульканье кипящей каши)

— Именно так, господин Директор.

— Кто-нибудь... все еще... верит... в тебя... мой бедный... бедный... друг?

Ответа не последовало.

— Ну не сердись. От судьбы... не уйдешь... мой друг. Разве... можно порицать... увядший... желтый лист. О, нет.... Рощезвон... мой бедный друг... ты достиг... полной зрелости... Может быть... даже перезрел... Кто знает? Мы... все... должны... ложиться... в постель... вовремя... А как ты... выглядишь... мой друг... Все так же?

— Мне трудно судить, господин Директор.

— О, я устал... — пробормотал Мертвизев — Что... я... здесь... делаю? И где этот... этот... микроб... Кузнечик?

— Я здесь господин Директор! — Эти слова прозвучали как выстрел из мушкета

— Забери... меня... отсюда... Выкати меня... туда где... тихо и спокойно... Кузнечик... вези меня... в мягкую тьму... — Его голос неожиданно поднялся резко вверх и достиг уровня тоненького визга, и хотя он по-прежнему звучал пусто и механически, в нем все же появились какие-то живые нотки. — Вези... меня... вези... в золотую... пустоту...

— Слушаюсь, господин Директор, — ответил Кузнечик. Профессорская наполнилась криками беснующихся чаек — визжали несмазанные колесики высокого стульчика, который, подталкиваемый Кузнечиком, делал разворот. Шерсткот, бросившись вперед нашарил ручку двери и широко распахнул ее. В коридоре света было значительно больше, но он несколько померк, когда туда сквозь открытую дверь повалили клубы дыма. На светлом фоне вырисовывался силуэт Мертвизева — он был похож на мешок, водруженный на ожившую неустойчивую пирамидальную конструкцию. Стульчик выехал в коридор, визг его колесиков стал удаляться и вскоре стих.