Возвращение домой.Том 1 - Пилчер (Пильчер) Розамунд. Страница 47

— Нет — мы до смерти боялись пожара. Но на безопасном расстоянии от «хижины» сложен очаг из кирпича, где Афина и Эдвард могли поджарить бекон и поставить на огонь свои жестяные походные котелки. Пошли взглянем на «хижину»! Я и ключ с собой прихватила — на тот случай, если у тебя появится желание заглянуть внутрь…

Лавиния пошла впереди, показывая дорогу, Джудит, сгорая от нетерпения, последовала за ней — через проход в живой ограде из бирючины и вниз по каменным ступеням в маленький фруктовый садик, где росли яблони и груши. Трава здесь росла высокая, нестриженая, но между сучковатых стволов деревьев попадались островки подснежников и голубых пролесок, а из жирной земли уже пробивались, точно зеленые стрелы, первые ростки желтых нарциссов и лилий. В скором времени все здесь будет охвачено буйным цветением и земля превратится в сплошной желто-белый ковер. На голой ветке дрозд изливал душу в песне, а в дальнем конце фруктового сада, в укромном уголке, стояла «хижина». Это был бревенчатый домик, крытый осмоленной дранкой, с окнами по обеим сторонам от двери. Перед окрашенной синей краской дверью — широкое крыльцо с деревянными ступенями и резными перилами. Домик был не так уж мал, здесь и взрослому человеку не надо пригибать голову при входе.

— Кто же теперь сюда приходит? — спросила Джудит.

— Что за скорбный тон! — рассмеялась тетя Лавиния.

— Просто эта «хижина» такая славная, такая уединенная! Грустно думать, что она заброшена, что за ней никто не следит…

— Почему не следит? Я забочусь о ней. Регулярно проветриваю. И каждый год все хорошенько промазывается креозотом. «Хижина» срублена на совесть, поэтому внутри всегда сухо.

— Странно, что Лавди ни словом о ней не обмолвилась.

— Ее никогда не привлекала игра в «дом», в «семью», в «дочки-матери». Она скорее станет чистить конюшни для своего пони, и это не так уж плохо… И, кстати, время от времени здесь бывают дети. Роузмаллионская воскресная школа всегда проводит здесь свои ежегодные пикники, и тогда «хижина» снова становится тем, чем должна быть. Правда, к сожалению, тогда тут нередко случаются ужасные стычки и ссоры, потому что мальчишки играют в индейцев и хотят, чтобы «хижина» служила им крепостью, а девочки мечтают поиграть тут в «дочки-матери»… Вот ключ, держи. Поди отопри дверь, посмотришь, как там внутри…

Джудит взяла ключ, прошла вперед, пригибаясь под низкими ветвями яблонь, и поднялась по двум ступенькам на крыльцо. Ключ мягко вошел в замочную скважину и плавно повернулся. Она взялась за ручку, и дверь распахнулась. Изнутри вкусно пахнуло креозотом, н Джудит шагнула внутрь. Там совсем не было темно: на задней стене имелось еще одно окно. Девочка увидела двухъярусные койки, стоящие вдоль стен слева и справа, деревянный стол и пару стульев, книжные полки, зеркало, картину в раме — лесной пейзаж, коврик на полу. Кухонным буфетом служил перевернутый ящик из-под апельсинов, где были сложены остатки разных фарфоровых сервизов, закоптелый чайник, почерневшая сковородка. На окнах — голубые клетчатые занавески, на койках — синие шерстяные одеяла и диванные подушки. На спускавшийся с центральной потолочной балки крюк была подвешена керосиновая лампа. Джудит представила себе «хижину» в темное время суток, с зажженной лампой и задернутыми занавесками, и ей немножко взгрустнулось: жаль, что она уже слишком взрослая, чтобы играть здесь.

— Ну, как?

Повернувшись, Джудит увидела в дверях тетю Лавинию.

— Чудесно!

—Я знала, что тебе понравится. — Старая леди втянула носом воздух. — Никакой сырости, только чуточку свежо. Бедный домик! Ему нужна компания. Дети. Новое поколение. — Она обвела комнату глазами. — Тебе не попадались следы мышей? Сюда иногда пробираются проказницы полевые мыши, проедают дыры в одеялах и устраивают себе гнезда.

— Когда я была маленькая, лет десяти, я бы все на свете отдала, чтобы иметь такой вот домик для игр.

— Собственное гнездышко? Как у полевой мышки?

— Да. Спать летней ночью на свежем воздухе… вдыхать аромат мокрой травы… смотреть на звезды…

— А вот Лавди никогда не стремилась спать в «хижине» одна. Говорила, будто здесь слышатся странные звуки и бродят привидения.

— Я не боюсь привидений. Хотя в темных домах, и вправду, бывает иногда жутковато.

— И одиноко… Может быть, поэтому я провожу так много времени у себя в саду. Ну что ж… — Лавиния поправила на голове платок и запахнула свой твидовый плащ. — По-моему, становится свежо. Не пора ли нам возвращаться к остальным? Не то они станут волноваться, куда мы подевались… — Она улыбнулась. — Отгадай, что сейчас делает Лавди… Играет в бирюльки с мистером Мортимером.

— В бирюльки? Откуда вы знаете?

— Она всегда занимается этим, когда приходит навестить меня. Несмотря на свой буйный нрав, Лавди чтит традиции. Я рада, что вы подружились. Мне кажется, ты хорошо на нее влияешь,

— Я не смогу отучить ее от хулиганских проделок. В школе она вечно получает замечания за плохое поведение.

— Она очень непослушное дитя. Но зато так очаровательна! Я боюсь, как бы этот шарм не погубил ее… Ну, запирай дверь и пойдем.

«Школа св. Урсулы. Воскресенье, 23 февраля. Дорогие мама и папа!

Прошу прощения за то, что не написала в прошлое воскресенье: не было времени, я ездила на выходные в гости. Мисс Катто очень добра — разрешила мне поехать к Кзри-Льюисам вместе с Лавди».

Джудит остановилась и стала грызть ручку, пытаясь разрешить вставшую перед ней проблему. Она любила своих родителей, но при этом хорошо их знала, и для нее не были тайкой их мелкие недостатки и слабости. Не так-то легко рассказать им о Нанчерроу: все тут слишком, до неправдоподобия чудесно и похоже на сказку. Джудит боялась, что ее неправильно поймут и обидятся.

Ведь сами они никогда не соприкасались с такой блистательной жизнью, у них даже не было друзей, живущих в таких больших домах, для которых роскошь и комфорт — что-то само собой разумеющееся. Живя на Востоке, под игом строгих условностей колониального быта, они пропитались кастовым духом с его жесткими классовыми и расовыми перегородками, безусловным подчинением вышестоящим по службе и неписаным законом: пусть каждый сверчок знает свой шесток и не пытается скакнуть с него куда-то еще.

Поэтому, если она станет во всех подробностях превозносить до небес красоту и шарм Дианы Кэри-Льюис, у Молли Данбар, которая и без того никогда не отличалась самоуверенностью, может возникнуть подозрение, что ее дочь теперь считает свою мать ничем не примечательной, невзрачной женщиной.

Если же детально расписывать величину и великолепие усадьбы, сады и земли поместья, конюшни и лошадей, штат прислуги, охотничьи забавы, да еще упомянуть, что полковник Кэри-Льюис служит мировым судьей, — то ее отец может счесть себя слегка оскорбленным.

Наконец, вздумай Джудит сделать акцент на «светской» стороне, приемах и званых ужинах, непринужденных вечеринках с коктейлями, бридже… не покажется ли родителям, что она хвастает своим участием во всех этих увеселениях, а может, даже бросает скрытый упрек за их простой и скромный образ жизни? Ей совсем не хотелось огорчать их. О Томми Мортимере она уж точно ни словом не обмолвится, не то родители ужаснутся, решат, что Нанчерроу — какой-то вертеп, рассадник порока, и напишут мисс Катто, чтобы она больше не отпускала туда Джудит. А это просто немыслимо… Нужно было найти отправную точку, какое-нибудь нейтральное событие, о котором можно рассказать, не опасаясь уязвить родительское самолюбие. И вдруг ее осенило — Джереми Уэллс, который как с неба свалился, а потом взял Джудит под свое крыло и, пожертвовав личным досугом, отправился показывать ей бухточку. Таким образом Джереми будто бы во второй раз пришел ей на выручку в трудной ситуации. При таком хорошем зачине остальная часть письма сложится сама собой, и все пойдет как по маслу. Джудит придвинула к себе бумагу и начала писать: буквы легко и свободно складывались в слова под ее вдохновенным пером.