Гибель и возрождение - Пирс Йен. Страница 11

Обитель джованнистов (Аргайл нашел это название в путеводителе) была одним из таких мест. Монастырь располагался на тихой, ничем не примечательной улочке. На одной ее стороне стояла пара многоэтажных зданий, а рядом зияла пустотой огромная площадка, раскатанная бульдозером. Перед закладкой фундамента здесь обязательно поработают археологи. В общем, самая обычная улица. Если не считать очаровательной архитектурной группы, красивее которой Аргайлу не приходилось видеть. Это была точная копия монастыря в миниатюре: с настоящей часовней — более древней, чем остальные здания; с башней, которая, по идее, должна была упираться в небо, но не выполняла этой задачи из-за скромных размеров; с жилыми помещениями — двухэтажные домики с крышами, покрытыми зеленой и оранжевой черепицей, напоминали сельские коттеджи. Чуть поодаль виднелось административное здание, в котором, судя по всему, находились библиотека, зал собраний и подсобные помещения.

Должно быть, архитектора вдохновил ландшафт — во всяком случае, он использовал его особенности при создании ансамбля, благодаря чему вся композиция казалась необыкновенно гармоничной. Приятное впечатление дополняли классические статуи, очевидно, найденные во время закладки сада, и ухоженная клумба с яркими однолетниками. Аргайл глубоко вдохнул и улыбнулся, восхищенный увиденным.

— Доброе утро. Я отец Поль. Чем могу быть полезен?

Аргайл вздрогнул. Вместо шаркающего старого монаха в шлепанцах, с ногами как спички, перед ним выросла фигура высокого, необычайно красивого негра. Рост мужчины составлял не меньше семи футов; он был прекрасно сложен, имел четкие, правильные черты лица и обладал великолепной кожей, излучающей здоровье. Белая одежда — льняная рубашка, льняные брюки и даже льняные туфли — еще больше подчеркивала его темную кожу. Маленький золотой крестик, висевший у него на шее, был единственным намеком на то, что мужчина имеет отношение к монастырю. Рядом с этим черным великаном Аргайл почувствовал себя тщедушным и бледным, тем более что таким он, собственно, и был.

— А… — сказал Джонатан, оправившись от потрясения. — Да, доброе утро. Меня зовут Аргайл.

Отец Поль вежливо кивнул, но продолжал смотреть на него, давая понять, что одной фамилии недостаточно. Однако озвучивать эту мысль он не стал.

— Я пришел повидаться с мистером Менцисом.

Аргайлу показалось, что по лицу нефа скользнула мимолетная тень, из чего он сделал вывод, что тот не испытывает к мистеру Менцису особой приязни. И тут же усомнился в своем впечатлении: когда отец Поль заговорил, голос его звучал ровно и глубоко.

— Боюсь, он еще не пришел. Может быть, вы подождете его и выпьете чашечку кофе?

— Спасибо, вы очень любезны. Я уже позавтракал. Можно мне зайти в часовню и взглянуть на его работу?

— Пожалуйста, только там пока не на что смотреть. Мистер Иенцис отгородил большую часть нефа для своих нужд и забаррикадировал вход. Но вы можете осмотреть остальную часть церкви. Мне говорили, она очень красива.

— А вы так не думаете?

— Возможно, вы заметили, что я вырос в стране с другими традициями, сэр. Для меня такие вещи не очень много значат.

Аргайл понимающе кивнул.

— Я думаю, дверь церкви сейчас откроют. В последнее время нам приходится запирать ее на ночь, — продолжил отец Поль.

— Да? А почему?

«Потому что боитесь, что у вас украдут ваше маленькое, но очень ценное сокровище?» — мысленно продолжил он.

— Год назад нас ограбили, и полиция порекомендовала нам запирать двери, если мы не хотим лишиться всего, что у нас осталось. По моим понятиям, у нас нечего красть, но, если верить полицейским, воры берут все, что можно унести. Короче говоря, нам посоветовали навесить замок. Не могу сказать, что мы восприняли это нововведение с восторгом. Вступая в орден, все мы даем клятву отказаться от материальных благ, поэтому некоторые братья считают, что запирать церковь от бедных и страждущих ради сохранения своих богатств неправильно. Это противоречит нашим убеждениям. Тем более что, повторюсь, у нас нет ничего ценного. Аргайл кивнул:

— Вашим убеждениям противоречит почти вся история церкви.

Отец Поль кивнул:

— Я уже начал об этом догадываться.

— А где вы сейчас проводите службу? Ведь Менцис, насколько я понимаю, оккупировал вашу часовню?

— О, мы перебрались в трапезную. Иногда проводим службу в библиотеке. Надо сказать, там гораздо удобнее: в часовне сыровато, особенно зимой. Поскольку многие братья уже не первой молодости…

— Понятно. Для них это — истязание плоти.

— Простите?

— Нет, ничего.

— Пожалуйста, можете ждать его в часовне. Потом расскажете мне, чем он там занимается. Хорошо? Нам он не позволяет смотреть на свою работу раньше времени.

Аргайл остался один и, чтобы убить время, пошел осматривать церковь. Она оказалась очень красивой — по крайней мере когда-то была красивой. По самым грубым прикидкам она была возведена не позднее пятнадцатого века. Дэн Менцис оставил в ней достаточно свободного места, чтобы Аргайл смог оценить простоту и изящество старинной церкви — несмотря на скромные размеры, в ней присутствовали и величие, и гармоничная красота.

В семнадцатом веке строение, судя по всему, подверглось модернизации, но и здесь чувство меры не изменило архитектору. Его херувимы и ангелы на потолке, позолоченный лиственный орнамент и завитушки не нарушили оригинального стиля. Аргайл вздохнул с облегчением. В принципе он являлся ярым приверженцем барокко, но иногда в результате стараний отдельных представителей этого направления прелестные здания превращались в безвкусные постройки нуворишей.

Изучив архитектуру церкви, Аргайл перешел к живописи. В первую очередь его интересовал Караваджо. К разочарованию Аргайла, на стене висела пустая рама, но даже по размерам ее он мог с уверенностью сказать, что это не Караваджо. Тот не писал таких больших картин. В гигантском соборе Сан-Андреа-делле-Валле или в Сан-Агнезе это полотно казалось бы совсем небольшим, но здесь оно выглядело огромным. Глядя на него, можно было подумать, что стены церкви возвели только для того, чтобы художник смог водрузить на них свое мрачное нравоучительное произведение. Картина была здесь столь же неуместна, как завывания плакальщиц на свадебном пиру. И конечно, размеры — восемь на двенадцать футов. Такую не очень-то и украдешь. Хотя, на взгляд Аргайла, церковь от такой утраты только выиграла бы. Единственное полотно, которое здесь действительно на своем месте, подумал он, так это маленькая «Мадонна» в боковом приделе.

Небольшая картина, вернее, даже икона, сильно потемнела от времени, он с трудом разглядел образ женщины с младенцем, вольготно раскинувшимся у нее на руках. Тяжелый золотой оклад шел по контуру изображения, от головы к плечам и ниже. Как ни странно, перед иконой не было ни одной зажженной свечи. Аргайл не переносил, когда кто-нибудь страдал в одиночестве, всеми заброшенный и забытый. Бросив в ящик для пожертвований монетку, он зажег и поставил перед «Мадонной» свечу. «Вот так, любовь моя», — подумал он.

— Спасибо, синьор, — произнес тихий женский голос — такой нежный и мелодичный, что подверженный суевериям Аргайл аж подпрыгнул.

— Простите, я испугала вас.

Аргайл обернулся и увидел перед собой женщину средних лет. В руках у нее были щетка и пластиковое ведро.

— Нет-нет, ничего, — быстро сказал он. — Я не слышал, как вы подошли. Кто вы?

— Я убираюсь в церкви, — сказала она. — Мы всегда следили здесь за порядком.

— «Мы»?

— Моя семья.

— О-о…

Повисла непродолжительная пауза, в течение которой они с любопытством разглядывали друг друга. Женщина была плотная, приземистая, с чем-то неуловимым в осанке, что выдавало в ней истинную римлянку — всех жительниц Вечного города отличают гордая посадка головы и уверенная поступь. У женщины было доброе лицо и загрубевшие от постоянного контакта с холодной водой руки. Поверх поношенного домашнего платья в цветочек она набросила дешевенькое пальто — должно быть, чтобы уберечь платье от грязи. На ногах у нее красовались чудные розовые шлепанцы с помпонами — вероятно, благодаря этим шлепанцам она и сумела подкрасться так неслышно.