Битвы божьих коровок - Платова Виктория. Страница 43

В дверь ванной постучали, и Забелин сунул пластиковые корочки с правами в папку.

Приобщил.

Вполне может случиться так, что права Пацюку понадобятся не скоро.

– Вы скоро, Даниил Константинович? – тревожным голосом спросил из-за двери Егор. – Чай уже готов…

– Иду.

Застегнув папку и похлопав себя по карману с пистолетом, Забелин взглянул в зеркало. Своим лицом он остался доволен: непроницаемые глаза, абсолютно спокойный, почти безмятежный лоб. Что ж. он совсем не похож на первооткрывателя убийственных тайн, которые хранит эта ванная комн…

Стоп.

Что-то кольнуло его в затылок, а от этого так просто не отмахнешься.

В самой глубине забелинского затылка много лет назад свила себе гнездо его же интуиция. Большую часть времени она спала, питалась подножным кормом, выщелкивала блох из перьев, высиживала немощных птенцов. Но иногда интуицию пробивало на откровения. И тогда она принималась долбить клювом шейные позвонки.

Вот и сейчас она неожиданно пробудилась. С добрым утром!

Забелин принялся шарить глазами по полке, надеясь обнаружить, что именно заставило интуицию выйти из спячки.

Стаканчик с двумя щетками, крем для бритья “ДИМА” (уж не со времен ли “примкнувшего к ним Шепилова” он здесь лежит?), зубная паста “Аквафрэш” (а “Поморином” слабо?), “Magie Noire”, бритва, помада “Das Schwarze Per-1е”, шампунь, коробка с палочками для ушей… Коробка с палочками для ушей, шампунь, помада “Das Schwarze Per-1е”, бритва, “Magie Noire”… “Magie Noire”, бритва…

Бритва.

Опасная бритва, как улитка, свернувшаяся в темно-янтарной ручке.

Что говорил ему Крянгэ о так и не найденном орудии преступления? Это не нож, лезвие ножа не смогло бы оставить такой идеально тонкий порез. Это не тесак и не топор. Скорее всего – хирургический скальпель.

Или бритва, от себя добавил Забелин и протянул руку к янтарю.

Лезвие бритвы, выскочившее из янтарной ручки, угрожающе блеснуло. Да что там, оно ослепило Забелина идеально наточенным краем. Наверняка он натачивает ее на ремне, старинный дедовский способ. Потом бреет подбородок, а потом полосует горло любовницы. На бритве не было никаких следов жертвенной крови, она сверкала белозубой улыбкой, как звезда сороковых Марика Рокк… Еще бы, отличная сталь, скорее всего – немецкая…

С величайшими предосторожностями Забелин сложил бритву и сунул себе в левый карман. В правом лежал “макаров”, и теперь карманы уравнялись.

Вооружившись этими противовесами, Забелин откинул крючок и толкнул дверь. И едва не сбил с ног Пацюка. Тот стоял перед Забелиным в красной, не первой свежести рубахе в крупную клетку и спортивных штанах. Худой и несчастный, с запавшими щеками, запавшими глазами и запавшим ртом, похожий на фоторобот всех серийных убийц сразу.

– Что-то вы долго, шеф, – сказал он, тщетно пытаясь заглянуть в ванную, из которой только что вышел Забелин.

Как будто это что-то могло изменить.

– Кровь носом пошла, – соврал Забелин. – У меня бывает иногда… А я, хоть и старый черт, до сих пор этого боюсь. А ты?

– Нет. Не боюсь.

– Не сомневаюсь.

– В каком смысле? – насторожился Пацюк.

В самом прямом, парень. Да и чего тебе бояться крови, если ты ее тазами с места на место таскаешь. Да еще по моргам бегаешь. Но ничего подобного Забелин вслух не произнес. Наоборот, осклабился в приветливой улыбке.

– Тебе привет от Крянгэ. Просил передать, что про сотенную помнит.

Кровь прилила к щекам Пацюка, и это тоже не укрылось от Забелина. Явно смутился, покраснел – интересно, почему? Потому что стыдно деньги не возвращать? Или потому, что Крянгэ застукал его в морге?

– Я тоже помню. – Пацюк посторонился, пропуская Забелина в кухню. Но тот даже не подумал пройти. Поворачиваться спиной к типу, у которого и на уме, и в кулаках, спрятанных в карманы, неизвестно что… Это извините!..

– Сначала ты. На правах, так сказать, хозяина…Кухня была самой обыкновенной. Холодильник у окна, стол у стены, несколько навесных шкафчиков, несколько давно вышедших из моды чеканок: “Девушка и лань”, “Девушка и березка”, “Девушка и лунный свет”. В окружении одинаковых, как патроны к “АКМ”, девушек можно было немного расслабиться. Слава богу, хоть здесь нет никакого намека на присутствие покойной. Однако будь его, забелинская, воля, он присовокупил бы к трем чеканкам еще две: “Девушка и таз с кровью”, “Девушка и опасная бритва”. И снабдил бы их соответствующим артикулом.

Сам же Пацюк опасным не выглядел. Во всяком случае, пока разливал по чашкам странную жидкость наглого, ярко-рубинового цвета.

– Это что такое? – удивился Забелин.

– Каркадэ, – пояснил Пацюк. – Цветочный чай. Очень полезный. Вам сколько сахару?

– Три. Нет, четыре.

Забелину предстоял серьезный разговор, который мог кончиться чем угодно. А перед “чем угодно” никогда не помешает накачаться дармовой глюкозкой.

Пока Пацюк заправлял забелинский чай сахаром, следователь крутил головой, изучая возможное поле боя. В кухне не особенно развернешься и состязания по вольной борьбе не проведешь – слишком тесно. Так что, вооружившись пистолетом и спрятав бритву, он до некоторой степени себя обезопасил. Никаких ножей в обозримом пространстве, никаких утюгов, паяльников, напильников, штопоров; никаких подсвечников и канделябров. И отбившихся от рук пестиков для картофельного пюре.

Можно приступать.

Забелин отхлебнул широко разрекламированный Пацюком каркадэ (оказавшийся на поверку самым обыкновенным компотом, в котором плавали скукоженные тельца каких-то цветов) и ласково, по-отечески, улыбнулся:

– Да, брат… Лицо у тебя не того. Не внушает оптимизма…

– Вы уже говорили об этом, – напомнил Пацюк.

– Что-то припоминаю. Часто тебя так накрывает?

И снова мочки пацюковских ушей вспыхнули, а на глаза навернулись слезы. Забелин сильно подозревал, что – крокодиловы.

– Не часто, – выдавил из себя Пацюк. – Редко. Никогда такого не было.

– Я сенную лихорадку имею в виду, – уточнил Забелин.

– Я тоже. – Лихорадочный румянец переместился с мочек на щеки.

– А ты что подумал? – продолжал донимать Пацюка следователь.

– Про сенную лихорадку… подумал.

– Тебе отлежаться надо. А не по моргам шастать. Кстати, ты что там делал?

Пацюк открыл было рот, снова закрыл его и ничего не сказал. Только волосы у него зашевелились. Именно зашевелились, издавая какое-то странное, едва уловимое ухом шипение. Забелин завороженно наблюдал за каплей слюны, приклеившейся к уголку пацюковского рта. Наверняка почище серной кислоты будет. Сейчас сорвется и упадет. И тогда прости-прощай чистенький пластмассовый столик. Прожжет до основания.

Но до порчи мебели дело не дошло. Пацюк слизнул слюну, судорожно дернул кадыком и спросил, глядя прямо в глаза Забелину:

– Вы зачем пришли?

– Кетотифен принес. И пиво, – Забелин достал из кармана плаща, который так и не снял, упаковку таблеток и маленькую бутылку.

– И все?

– Не все. Еще вот это.

Торжественный момент явления народу бывшей Главной Улики наступил. Забелин отогнул рукав и легко сдернул с запястья часы “Командирские”. С трогательной гравировкой на внутренней стороне: “Егору от папы”. Но передавать часы по назначению Забелин не спешил. Он повертел механизм в руках, поднес к уху и даже потряс им в воздухе.

Прямо перед носом Патока.

– Твои? И надпись имеется: “Егору от папы”.

– Мои. – Как ни странно, Пацюк не выказал никаких признаков беспокойства. – А я-то думал, что наконец от них избавился.

– Не избавился, дорогой мой, не избавился…

"А надо было бы избавиться в первую очередь”, – хотел сказать Забелин. Но промолчал.

– И где же вы их нашли, шеф? В сейфе, как всегда? Или в ватерклозете? Я их обычно там забываю… Или из буфета принесли?

– Думай. Думай.

– Ну, не знаю. – Пацюк наблюдал за Забелиным, явно заинтригованный. – В “рафике”?.. Оксана-секретарша подсуетилась?

– Опять не угадываешь.