Битвы божьих коровок - Платова Виктория. Страница 76

НЕЩЕРЕДОВ КИРИЛЛ ЯКОВЛЕВИЧ директор издательства

Вот ведь твою мать! И здесь Кирилл!..

"Воздух полон богов”, – сказал бы философ Борода.

"Воздух смердит от количества Кириллов на один квадратный метр площади”, – сказал бы битый жизнью Егор Пацюк.

И эта жизнь подсказывала ему сейчас: не суйся к директору со своим суконным рылом, найди сошку помельче и попытайся охмурить ее.

"Сошка помельче” нашлась минут через семь, рядом с женским туалетом, где Пацюком была обнаружена табличка:

ЗВОННИКОВА ФАИНА АЛЕКСАНДРОВНА

Старший редактор отдела приема рукописей

Фамилия старшего редактора показалась Пацюку обнадеживающей, не говоря уж об имени Фаина, действующем на организм как успокоительные капли. Поймав себя на этом ощущении, Пацюк приободрился и толкнул дверь.

И оказался в крошечном предбаннике.

Почти весь предбанник занимала дородная мадам с халой на голове и с брошью на груди. При виде броши (ящерица, разевающая пасть в тщетном стремлении ухватить навозную муху) Пацюк откровенно струхнул.

– Вы Фаина Александровна Звонникова? – присмиревшим голосом спросил он.

"Хала” отрицательно покачала головой.

– А могу я видеть Фаину Александровну?

– Вы по какому вопросу?

– По вопросу приема рукописей.

– Фаина Александровна занята. У нее автор. – И хозяйка ящерицы кивнула головой в сторону двери в глубине предбанника. Сейчас дверь была приоткрыта, и из-за нее раздавались приглушенные голоса.

– Если вы позволите, я подожду… – Пацюк был сама вежливость.

– Ждите. – благосклонно разрешила дама. Несколько минут Пацюк и “хала” сидели молча.

– А что у вас? – она не выдержала первой.

– В каком смысле?

– Роман, повесть, сборник рассказов?

– Повесть, – соврал Пацюк. – Тематическая…

– На какую тему? – дама никак не хотела отставать от него.

– Про собаку…

– Про собаку? – Хала на макушке дамы удивленно закачалась.

– Ну да…

– Значит, это экологическая повесть?

– Почему же экологическая? – Пацюк и сам не заметил, как втянулся в разговор. – Милицейская.

– И что же здесь милицейского?

– Собака. Собака по кличке Даниил Константинович. Работает в органах.

– Не бывает собак по кличке Даниил Константинович, – отрезала дама. Видимо, в свое время она набила руку на редактуре произведений социалистического реализма.

– Даниил Константинович – это ее полное имя. А сокращенно – Даня. Даня всю жизнь ловил преступников, но на старости лет потерял нюх, стал бросаться на своих и…

– Его пристрелили, – удовлетворенно закончила за Пацюка дама.

Эх, если бы!.. Стажер вздохнул:

– Не совсем. Его хотели пристрелить, но за Даню вступился молодой милиционер Егор Пацюк. Егор забрал Даню к себе домой, и пес спокойно дожил свой век.

– Спокойно? – Дама презрительно выгнула губы.

– Ну, не совсем спокойно… Иногда молодой милиционер Пацюк поднимал Даню среди ночи с подстилки, тыкал ему в нос глобус и кричал: “А-ну, покажи Колумбию! Колумбию, гад, покажи!..”…

История про глобус с заплаткой из родины кокаина на боку не очень понравилась даме.

– Не пойдет, – отрезала она.

– Почему?

– Издевательство над животными. Ни одно уважающее себя издательство это не опубликует. А если опубликует – его по судам затаскает какой-нибудь “Гринпис”…

Крыть было нечем, и Пацюк замолк. И от нечего делать стал прислушиваться к разговору за дверью старшего редактора. Обрывки фраз не очень обнадеживали: “ходульный герой…”, “слабо прописанный второй план…”, “случайные убийства…”, “случайностей быть не должно…”, “явная творческая неудача…”, “быть может, вам лучше заняться чем-то другим?..”

"Бедняга ты бедняга, а ведь еще Карл Маркс говорил: “Не в свои сани не садись, “Капитала” не наживешь…”, – успел подумать Пацюк.

И тотчас же дверь, ведущая в кабинет Фаины Александровны Звонниковой, распахнулась.

И на пороге возник следователь районной прокуратуры Д. К. Забелин собственной персоной!..

Даже если бы дородная дама с халой сбросила платье и голой исполнила бы на столе танец живота, и тогда Пацюк удивился бы меньше.

А сама мысль о том, что Забелин мог оказаться писателем, выглядела гораздо более абсурдной, чем мысль о том, что Пацюк мог оказаться убийцей.

– Ты? – прошептал Забелин. На него было жалко смотреть.

– Я… – Пацюк вскочил со стула и, прикрываясь им, как щитом, бросился к двери. И, уже ухватившись за ручку, повернулся к Забелину:

– Я!.. Ваш ходульный герой. Ваша творческая неудача. Спасибо, что не забываете!..

Это был явный перебор, это был откровенный вызов, после которого Забелин наверняка поднимет на ноги не только городскую, но и Генеральную прокуратуру. Но отказать себе в секундном триумфе Пацюк не мог.

– Ах ты!.. – выдохнул Забелин и бросил узкое тело в сторону стоящего у двери стажера.

Пацюк успел загородиться стулом, а потом и швырнуть его в Забелина. Запутавшись в перекладинах, тот потерял драгоценные мгновения, и Пацюк успел выскочить за дверь.

До спасительной лестницы было рукой подать, каких-нибудь жалких тридцать метров. Обставить его на прямой Забелин не сможет, к тому же у Пацюка фора во времени. И неплохое знание местности (О-ой! Совсем – неплохое знание, до сих пор в боку отдается!)… Пацюк успеет выскочить в проходной двор – и ищи-свищи…

Но “ищи-свищи” не выгорело.

На лестнице Егора ждала неожиданная и потому обидная западня. Два неповоротливых, как шкафы, грузчика тащили наверх еще один шкаф. Судя по вычурной инкрустации и обилию перламутровых вставок, шкаф предназначался кому-нибудь из издательских бонз, а возможно, и верховному главнокомандующему: Кириллу Яковлевичу Нещередову.

Но это дела не меняло.

Пацюк оказался отрезанным от спасительного выхода на улицу. А от женского туалета в конце коридора надвигалось грозное сопение пришедшего в себя Забелина.

– Эй, парни! – зычным голосом закричал следователь едва показавшимся макушкам грузчиков. – Не пускайте его!.. Задержите!..

Впрочем, и без того было ясно, что Пацюк попался. Заметавшись как мышь в мышеловке, он попытался сунуться в какие-то двери, смутно понимая, что если воткнется в любой из этих каменных мешков, то лишь продлит агонию.

Никакого выхода. Никакого.

Сзади – Забелин, снизу – представительский шкаф, а сверху…

Сверху была неизвестность, и Пацюк смело бросился ей навстречу. Он с ходу перемахнул пролет третьего этажа, вырвался на просторы четвертого, пронесся по коридору, заставленному какими-то станками, и очутился в маленьком крытом переходе. Совсем маленьком – метра три, не больше. Переход венчала узкая дверь, и Пацюк молил бога только об одном: пусть она окажется открытой!

Пусть она будет открытой! Пусть!

Дверь действительно была не заперта.

Пацюк едва не вынес – и ее, и двух мрачного вида волосатых мужчин. Очевидно, писателей. Синхронно поперхнувшись окурками, "писатели посмотрели на него с ненавистью.

Как на собрата по перу.

Волосатики стояли на небольшой площадке с внешней стороны двери. Сам пятачок, судя по всему, служил курилкой, и от него шла лестница прямо вниз, в глубину двора.

Раздумывать не приходилось.

Пацюк скатился по металлической, страшно гремевшей под ним лестнице и едва не рухнул в объятия двух огромных мусорных контейнеров. Здесь, под сенью пищевых и промышленных отходов, прикрывшись пустыми картонными коробками, Пацюк и затаился. Несколько минут ушло на то, чтобы оценить ситуацию.

Хотя особой оценки не требовалось: он находился на задворках издательства “Бельтан”.

Прямо перед собой Пацюк видел узкий проход. Слева и справа его подпирали стены; едва не сталкиваясь лбами, они уходили ввысь, что делало проход похожим на Большой каньон. Каньон углублялся в сторону улицы Добролюбова.

Пацюк убрал со лба обглоданный селедочный хвост, вывалившийся из какого-то пакета, и только теперь заметил Забелина. Тот – правда, с совершенно другой скоростью – повторил его собственный путь. Вот только подойти к зловонным мусорным бачкам не решился.