Купель дьявола - Платова Виктория. Страница 38

— Да кто начнет?! Она же уехала еще до того, как все произошло. Ты же в курсе, у Лаврухи-младшего понос. Я сам ее проводил. Сдал с рук на руки какому-то охраннику. Который должен был ее отвезти…

Херри-бой, до этого скучавший в сторонке, заметно оживился.

— Мы не вернемся обратно, Катрин? — спросил он.

— Нет. Мы уже никогда туда не вернемся, Херри.

— Но картина… Может быть, эта женщина — его мать — захочет ее продать… Я хотел бы поговорить. Конечно, у меня нет крупной суммы… как это по-русски… Cash… Но…

Проклятый голландец с его проклятой картиной надоел мне хуже горькой редьки. Лавруха, кажется, понял мои настроения. Он подхватил Херри-боя под острый локоть и потащил за собой по тропинке. Я плелась сзади с чемоданом в руках. Потершаяся ручка больно резала мне ладонь, но уж лучше тащить вещи, чем слушать Херри-боя. Я с ненавистью смотрела на подшерсток мягких волос на затылке. Непроницаемо-спокойный. Даже если небо упадет на землю, даже если все мельничные ветры его Голландии будут дуть в одну сторону — и тогда Херри-боя ничто не прошибет. Ничто, кроме Лукаса Устрицы. А ведь есть еще один человек, которому выгодна смерть Алексея Алексеевича Титова. Кроме его конкурентов, разумеется… И этот человек — ты, Херри-бой.

Пока Леха был жив, тебе не светило ровным счетом ничего. Но теперь его нет, и еще неизвестно, как отнесется к картине Агнесса. Завтра ты будешь у нее (в этом я даже не сомневаюсь) и начнешь лепетать о необыкновенной историческрй ценности доски. О ее значении для Голландии. Картины должны жить в странах, в которых написаны, — это твоя мысль. Она может быть убедительной для Агнессы…

И потом — ты был последним, кто видел Леху в живых. Кроме Пупика и Девы Марии, разумеется. Ты оставался в кабинете, когда я вышла оттуда. Я вышла, поднялась наверх и…

Я оказалась в запертой спальне.

Кто же все-таки меня запер?

Картина может убивать, я почти готова поверить в это, но поворачивать ключи в замках? Это уже слишком…

Споткнувшись о крошечный валун, я едва не растянулась на тропинке. Выходные туфли, в которых я проходила всю сегодняшнюю ночь, мало соответствуют пересеченной местности… Я раскрыла чемодан и извлекла из него шорты, футболку и ботинки “катерпиллер” на угрожающе толстой рифленой подошве. Любимые ботинки Пупика… Бедный кот.

Сквозь редкие сосны просматривалась трасса, и когда я вышла на нее, Лавруха уже договаривался с водителем какого-то “Жигуленка”.

— До Питера, шеф. Платим в баксах, — сказал Снегирь и подмигнул Херри-бою. Понятно, за чей счет он решил прокатиться.

— Я не еду, — сказала я.

— Почему? — Лавруха нахмурился. — Все-таки решила отправиться к Жеке?

— Нет. Пупик. Нужно забрать его у ветеринара. Ветеринар обещал сделать вскрытие. Это недалеко. В Зеленогорске. А вы езжайте в Питер, если хотите.

— Нет уж. Я тебя не оставлю в таком состоянии. Поехали вместе…

…Ветеринар не сказал мне ничего утешительного и взял только часть денег за услуги.

— Ничего не могу понять, — сказал он мне. — Внутренности абсолютно не повреждены. Внешне это похоже на инфекцию, но никаких подтверждений я не нашел.

— А почему у него выпала шерсть?

— Шерсть выпадает по совершенно разным причинам. Это самая естественная реакция на тяжелую болезнь.

— Он был совершенно здоров, доктор.

— Да. Во всяком случае, никаких патологий вскрытие не выявило.

— Что же тогда?

— Увы. Я не знаю… Если вы хотите, я могу провести химический анализ тканей. Не думаю, что это прояснит картину, но… — Александр Третий с сомнением взглянул на мою футболку и шорты, бывшие в девичестве джинсами “Ли Купер”.

Это обойдется мне в кругленькую сумму, понятно.

— Спасибо. Я думаю, не стоит. Оставлять здесь, на холодном прозекторском столе, тельце Пупика, да еще на неопределенное время, было выше моих сил. Я завернула кота в чистое полотенце и вышла из кабинета.

Снегирь и Херри-бой ждали меня на улице. Снегирь пил пиво, а Херри-бой — стерильную минеральную воду “Полюстрово”.

— Хлебни, — сказал мне Лавруха, — полегчает.

— Я не хочу…

— Нужно, — Снегирь аккуратно вынул сверток у меня из рук.

— Мне очень жаль, Катрин, — хоть здесь Херри-бой проявил сострадание, и я была благодарна ему за это.

— Ну что, двинули?

— Нет. Я хочу похоронить его здесь, на заливе, — везти мертвого Пупика в город — на это меня может не хватить.

— Как скажешь.

…Мы похоронили Пупия Саллюстия Муциана под сосной, совсем рядом с заливом. Снегирь насыпал аккуратный холмик и так же аккуратно подровнял его края.

— Спи спокойно, Пупик. И хоть покойника я не любил, по причине вздорности характера, давайте его помянем…

Снегирь протянул бутылку с пивом Херри-бою, но тот отрицательно покачал головой.

— Надо. Обычай такой. Русский обычай. Понимаешь?

— Я пил коньяк, ..

— То коньяк, а то — пиво. Это же ваш национальный напиток! И потом — когда это было! За упокой души — святое.

Херри-бой все-таки взял бутылку, предварительно обтерев горлышко, и сделал маленький глоток.

— Хорошее у нас пиво, да? Лучше, чем ваше, консервированное, — и здесь Лавруха остался верен себе. — Натуральный вкус, никакой подделки.

— Мне не очень нравится пить.

— Вижу. Ничего тебе не нравится. Никаких страстей. Тоска зеленая!..

Это было несправедливо по отношению к Херри-бою. Его можно было обвинить в чем угодно, даже в легком презрении к пиву, — но только не в отсутствии страстей. Но Херри-бой не стал оправдываться перед экспансивным русским художником. Мы были для него досадной помехой на пути к Лукасу Устрице. И Леха был досадной помехой. А теперь помеха устранена. Я внимательно посмотрела на Херри-боя.

Гладкие щеки, гладкие очки, только глаза выглядят на этом лице совершенно противоестественно: как будто кто-то, мастеривший Херри-боя, просто взрезал стамеской голую поверхность лица. И взрезал слишком глубоко. Херри перехватил мой взгляд и застенчиво улыбнулся.

С такой улыбкой на лице вполне можно убить. Кого угодно.

…Я добралась до дома только во второй половине дня. И, всласть наплакавшись над пустыми мисками Пупия Саллюстия Муциана, заснула. Прямо в кухне, на полу, еще пахнувшем кошачьим кормом. А проснулась от настойчивого телефонного звонка.

Звонил Владимир Михайлович Юхно.

— Добрый день, Катя. Как вы себя чувствуете?

— Как я могу себя чувствовать?

— Я получил данные вскрытия. Если это вас интересует…

Алексей Титов умер от обширного инфаркта. Никаких следов яда в организме не обнаружено (я мысленно щелкнула по носу чересчур подозрительного казаха). Нелепое стечение обстоятельств, и Владимир Михайлович Юхно приносит мне свои искренние соболезнования. Я ждала, что Юхно скажет мне то же, что сказал вчера в унисон со всеми: “Вы очаровательны, Катенька, вы можете обращаться к нам в любое время”… Или хотя бы, на худой конец, намекнет на чашку кофе. Но ничего подобного не произошло. Сейчас он положит трубку и исчезнет из моей жизни навсегда.

— А что с картиной? — спросила я у Юхно.

— Не знаю. Это не моя компетенция. Вас интересует картина?

— Нет, — соврала я. — Просто так спросила.

— Я не знаю, как с ней поступит Агнесса Львовна…

Я представила себе, что моя ненавистная физиономия, да еще снабженная выспренней латинской надписью, будет каждый день мелькать у нее перед глазами, и поежилась. Вряд ли Агнесса оставит доску у себя, а тут еще Херри-бой, который никак не может угомониться. Что-то его становится слишком много в моей жизни, этого проклятого Херри-боя…

— Значит, следствие закончено?

— Никакого следствия не было. Алеша умер от инфаркта. Я могу надеяться на вашу конфиденциальность? — снова спросил он.

Голое тело Лехи, распростертое перед картиной, совершенно необъяснимая смерть, девушка, похожая на меня….

— Конечно, Владимир Михайлович.

— Было очень приятно с вами познакомиться. Жаль, что при таких обстоятельствах.