Купель дьявола - Платова Виктория. Страница 48

— Хотя, наверное, в отрыве от вашего художника вы не представляете никакого интереса.

Херри-бой не обиделся. И после двухминутного молчания вдруг сказал:

— Я был помолвлен.

— И что же? Она ушла, не выдержав конкуренции с Остреа?

— Да, — он посмотрел на меня с неожиданным интересом. — Она не захотела жить здесь. Вы очень проницательный человек, Катрин.

— Я ее понимаю. Женщины терпеть не могут миссионеров. Если у них, конечно, все в порядке с головой…

…Остров возник неожиданно — он был похож на преграду на пути, о которую мы просто споткнулись. Маленький причал освещали два тусклых фонаря.

— Не Лас-Вегас, — заметила я.

— Приходится экономить энергию.

— Что, движок от мотоцикла?

— Дизельная электростанция.

Этот чертов остров с самого начала активно не понравился мне: когда-то здесь был город, здесь жили люди — и вот теперь музей в двадцати минутах от берега, крохотный кусок земли в свинцовых водах Северного моря. Даже кладбище домашних животных выглядело бы предпочтительнее.

— Надеюсь, связь с побережьем имеется? — спросила я.

— Конечно, Катрин. Стационарный радиотелефон. Это несколько успокоило меня.

— А корабли не натыкаются? На этот ваш музей?

— Фарватер дальше, к северо-западу. Здесь, как это вы, русские, любите говорить, — медвежий угол. Осенью, зимой и часть весны здесь никого не бывает. Туристический сезон начинается только в конце мая. По хроникам именно в мае море накрыло эти земли.

— Подождите, Херри, — неожиданная догадка пронзила меня. — Вы что здесь, один?

— В каком смысле?

— Ни сторожа, ни смотрителя?

— Ну что вы! Конечно, здесь работают люди. Один я бы не справился. Летом — двое экскурсоводов и двое техников: они поддерживают порядок в домах, следят за насосной станцией и дренами [23].

Ну что ж, чем больше людей, тем веселее. Но не успела я перевести дух, как Херри-бой продолжил:

— Правда, сейчас на острове никого нет. В межсезонье почти нет экскурсий и остается один техник. Но я отпустил его на неделю. Он уехал к себе, в Лелистад…

Лелистад, совсем не ближний свет.

— А что, нельзя было нанять техника здесь? Херри-бой замялся.

— Это было бы предпочтительнее, но… Местное население не жалует это место, хотя оно и кормит их. В некотором смысле. Но здесь иногда работают студенты — историки и искусствоведы. Даже гидротехники приезжают…

— А в чем проблема?

— Видите ли… Фризы — а побережье здесь населяют в основном потомки фризов — очень суеверный народ. Они считают остров проклятым.

— Но вас-то они любят, Херри, — я вспомнила дружеские рукопожатия в кабачке.

— Как городского сумасшедшего. Они каждый раз думают, что я не вернусь с острова. Они много лет ждут этого.

— А вы?

— Возвращаюсь, как видите.

Теперь мне стала ясна жалостливая улыбка блондинки с рубенсовскими формами.

— Это… Это как-то связано с Лукасом ван Остреа, Херри? — осторожно спросила я.

— Мне бы не хотелось говорить на эту тему, — Херри-бой нахмурился. — Я ученый, Катрин. Я считаю все это дремучим суеверием…

Ничего себе суеверие, особенно если учесть, что длинные руки Устрицы дотянулись до России и уже там запросто сжали сердца трех человек… Оставшийся за линией невидимого горизонта рыбацкий поселок показался мне самым уютным местом на земле, Ноевым ковчегом со всеми удобствами.

Херри-бой выгрузил ящики на причал.

— Я считаю это суеверием, — снова повторил он. — Великое всегда обрастает нелепыми легендами, потому что не может быть объяснено. Для того чтобы постичь великое, нужно самому возвыситься над великим. И тогда ландшафт его будет ясен — как вид долины с холма. Вы понимаете, о чем я говорю, Катрин?

— О мании величия. Типичный случай для практикующих психиатров.

Херри-бой взял мой рюкзак и закинул его за плечо. Потом подхватил один из ящиков и направился в глубь причала. Мне ничего не оставалось, как забрать второй, набитый сухими сливками, печеньем и кофе ящик и следовать за Херри-боем.

Резиденция голландца представляла собой типичный фризский дом — гульфхейс — и была не лишена налета декоративности. Симпатичная игрушка, тульский пряник в голландской упаковке. Дом стоял сразу же за причалом, поднятый на сваи.

Когда я вошла вовнутрь, Херри-бой уже возился с камином. Огонь никак не хотел разгораться, Херри ломал спички и нервничал.

— Туристам должен нравиться ваш шалаш. Просто и со вкусом. И в традициях архитектуры.

— Располагайтесь, Катрин. — Херри-бой обладал счастливым качеством пропускать все мои шпильки мимо ушей. До него в этом преуспели только Снегирь и Жека… Что же она хотела сказать мне перед отъездом? Что-то важное, как она утверждала…

Я прошлась по комнате: вытянутая вдоль высоких перепончатых окон полка, которая, очевидно, служила Херри-бою письменным столом. Компьютер, кипа бумаг, огромное количество книг, раскрытых на середине, в начале и в конце, переложенные закладками. Я мельком взглянула на титульный лист одной из них: 1651 год. Ничего себе, Херри-бой держит целые стада раритетов.

Книги занимали половину пространства комнаты. Другая половина целиком принадлежала фотографии и живописи. Увеличенные детали каких-то набросков и этюдов, удачно сделанные копии деталей — каждая снабжена подробной подписью на голландском. Херри-бой был самым педантичным из всех искусствоведов, которых я знала. Я даже почувствовала легкий стыд, поскольку сама находилась на другом конце спектра: жалкая папочка с материалами по прерафаэлитам уже давно пылилась на антресолях.

Херри-бой наконец-то справился с камином и вышел за перегородку, чтобы поставить чайник. Я продолжала блуждать глазами по комнате: обывательский каминный уголок несколько успокоил меня — кованые щипцы, фаянсовые тарелки из Делфта, тяжелые серебряные подсвечники, — случайная туристочка будет довольна, когда зайдет сюда выпить воды. Но туристочку поджидает разочарование — узкая, почти инквизиторская койка в стенной нише, застеленная спальным мешком. Насчет девственности Херри-боя можно даже не беспокоиться. Ни одна уважающая себя женщина не расположится на этом подобии кровати. Как он сам на ней умещается, интересно? И где располагаются обычно его гости — все эти студенты искусствоведческих факультетов и матерые гидротехники?

— А где живут ваши гости, Херри? — крикнула я.

— В самом городе. Это недалеко отсюда, три минуты ходьбы. Там есть некое подобие маленькой гостиницы. Я специально готовлю ее, но сейчас нет смысла… Вы будете жить здесь.

Я с сомнением оглядела комнату: кроме тюремных нар, компьютерного кресла и небольшой резной скамеечки, в ней не было больше никаких посадочных мест.

— Интересно, как вы себе это представляете, Херри?

— Я лягу здесь, за перегородкой на топчане, — он снова появился в комнате — теперь уже с чайником в руках. — Но, думаю, спать нам сегодня не придется.

— Если честно, я просто валюсь с ног. Сегодня был длинный день. Очень длинный. Давайте перенесем все на завтра.

— Я хотел вам показать… Я проявил фотографии “Всадников Апокалипсиса”, которые в Петербурге. Они, конечно, не дают полного представления об оригинале, как вы понимаете. Но я сличил их с центральной частью триптиха.

— И что? — мысль о том, что “Всадники” — это левая створка триптиха, уже успела навязнуть у меня на зубах.

— Это одно произведение, Катрин… Одно целое. Я совместил изображение левой створки и центральной части, и на заднем плане проступило нечто.

— “Нечто” — это что?

— Линии, которые до этого казались произвольными, складываются в определенную систему, в определенный рисунок, вы понимаете, о чем я говорю, Катрин?

— Не совсем, — я отпила кофе из глиняной кружки и едва не обварила себе язык: кофе оказался обжигающим. — Черт!..

— Что случилось?

— Предупреждать же надо, прежде чем кипяток совать! Так и языка лишиться можно…