Ритуал последней брачной ночи - Платова Виктория. Страница 44

— Ты из-за этого меня вызвал?

— Из-за этого тоже. Вот, познакомься, моя коллега, Римма Карпухова. Начинающий репортер. Собирает материал по этому делу.

Я по-прежнему пялилась на солонку.

— А от меня что требуется? — Филипп явно озадачился моим невниманием.

— Расскажешь ей о покойном. Милые подробности из частной жизни. Так сказать, воспоминания современников.

— Ей? — красавец брат даже не смог скрыть разочарования. — Я думал, что ты…

— Увы. Под эту эпитафию я не подписываюсь. Сколько у тебя времени?

— Ну-у… Часок найдется.

— Вот и ладушки. Вы тут общайтесь, ребятки, а я побежал. Римуля, пока! — Репортер покровительственно потрепал меня по холке. Я перехватила его руку:

— А платить кто будет? За блины? Пожрал и отвалил? Подонок. — С «подонком» был явный перебор, но именно это развеселило Кодрина до невозможности.

— Всегда она так, — вздохнул Сергуня и вытащил из кармана слипшийся комок потерявших всякий товарный вид полташек. — Держи на мороженое, мужененавистница! Встречаемся в пять возле редакции…

Сергуня выскочил из-за столика, и я мысленно послала ему вдогонку воздушный поцелуй.

Несколько минут мы сидели молча. Кодрин не узнал меня, он даже не прикладывал усилия к тому, чтобы узнать. У Фили-затворника была незавидная судьба: ни днем ни ночью его не оставляли в покое исполненные немой страсти женские взгляды. Бесконечный гон, ни секунды передышки. А что может быть более банальным и более однообразным, чем страсть?..

— Значит, Римма, — Кодрин тоже переключился на солонку. — Вы правда мужененавистница?

— Лесбиянка, — сама не зная почему, брякнула я. — Еще вопросы будут?

Вопросов не последовало, но тело Филиппа сразу обмякло и потеряло бдительность. Солонка больше не интересовала Кодрина: теперь он во все глаза смотрел на меня. Еще бы, я как женщина не представляла для него никакой угрозы.

— Закажете что-нибудь? — Я старательно избегала кодринского взгляда, так же как и он избегал моего сутки назад, в приснопамятном кафе на Петроградке.

— Может быть, подыщем более оригинальное местечко? — неуверенно спросил он. — Располагающее к беседе.

— Как знаете.

Если он потащит меня в какой-нибудь специфический клубешник — плохи мои дела!.. Но ничего экстремального Филипп не предложил. Мы забрались в его видавшую виды «Ауди», и, прежде, чем завести двигатель, он еще раз внимательно осмотрел меня с ног до головы. Я стойко держала лесбийскую марку: полупрезрительная улыбка на лице, ноль внимания на медальный Филин профиль, ноль кокетства в голосе.

— Какого года тачка? — Я решила добить его абсолютно мужскими вопросами.

Кодрину польстило такое внимание к технике.

— Восемьдесят третьего. Но пробег небольшой.

— Не сыплется?

— Пока нет. Вы даже не спрашиваете, куда мы едем, Римма.

— Мне все равно. Главное, чтобы вам было удобно.

Филиппу было удобно только у себя, в эрмитажном закутке. Зайдя в тыл служебным помещениям музея, мы юркнули в комнату, отдаленно напоминающую чулан при пагоде. К тому же комната явно жала Кодрину в плечах: там с трудом помещались стол, два шкафа, чайник и телефон.

— Чем вы занимаетесь? — спросила я.

— Декоративно-прикладное искусство Индии. Вот оно! Индия, соседка и закадычная подружка Юго-Восточной Азии! Филипп Кодрин и таинственный Тео Лермитт стремительно сближались; еще секунда — и они сольются в экстазе у ступней Будды. Но потрясать Тео Лермиттом перед носом Филиппа я не стала; Все будет зависеть от того, куда выведет нас разговор.

— Кстати, чай тоже индийский, — сказал Филипп, орудуя чайником.

— Со слоном? Одесской чаеразвесочной фабрики?

— Зачем? Мне присылают друзья из Мадраса. Элитные сорта.

«Элитные сорта» меня не вдохновили. Я сделала несколько глотков (из вежливости) и раскрыла блокнот:

— Вы были знакомы с Олевом Киви?

— В какой-то мере, — Филипп устроился против меня и опустил подбородок на руки. — Он был женат на моей сестре. На моей покой…

Печальные воспоминания Филиппа прервал телефонный звонок. Извинившись коротким взмахом ресниц (Микки Рурк в последней трети «Харлей Дэвидсон и Ковбой „Мальборо“), он прижал трубку к уху.

— Да, дорогая… Понимаю… Прости, что не перезвонил… Мне нужно было уехать… Ну, какая женщина, о чем ты говоришь?!

Филя понизил голос, а я надменно, — в полном соответствии с неблагодарной ролью «буч», выбранной мной, — улыбнулась.

— Да, буду дома вовремя, Яночка… Я помню. Обязательно перезвоню.

Яночка.

Я вспомнила красную Сергунину папку с досье Аллы Кодриной. Яночка тоже фигурировала там, но только как Яна Сошальская, супруга Филиппа Донатовича Кодрина. Хотела бы я взглянуть на римскую волчицу, на моих глазах превратившую в фарш этот замороженный кусок мужского филе!

Филипп положил трубку и снова уставился на меня.

— Простите. Это жена. Беспокоится…

— Понимаю, — сказала я, хотя не понимала ровным счетом ничего. При его росте, внешности и идеальном разлете бровей ютиться под каблуком у какой-то склочной дуры… Просто бред какой-то! К тому же она его не кормит, судя по всему: не станет же нормальный мужик, выйдя из дома, бросаться в первую попавшуюся точку общепита!..

— Очень ранимое существо, — хрюкнул Филя.

— Кто?

— Моя жена. — Похоже, он до сих пор находился под впечатлением разговора с ней. — На чем мы остановились?

— На вашей покойной сестре, — допустила бестактность я и тотчас же попыталась исправиться:

— Вы сказали, что Олев Киви был женат на вашей покойной сестре…

— Я не очень хорошо его знал… И вообще… Этот брак показался мне скоропалительным.

Теперь это неважно, Филя. И он, и она — мертвы. Брак оказался не скоропалительным, а скоропостижным…

— А ваша сестра…

— Подождите, — сразу же насторожился Филипп. — О ком вы собираетесь делать материал? Об Олеве или о моей сестре?

— Мне показалась, что в их уходе есть трагическая закономерность…

— Да? — неожиданно разволновался брат покойной.

— Убийства с промежутком чуть больше года. Мне кажется, что причины смерти Киви кроются в убийстве его жены.